А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.1 - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 78

— Это суп? — осведомился он.

— Oui, monsieur,— печально сказал Моллар.— Въермишелль.

— И как суп? — спросил Дауге.— Хорошё-о?

— Хорошё-о,— сказал Моллар и стал собирать с себя вермишель.

— Я очень люблю суп,— пояснил Дауге.— И всегда интересуюсь как.

Моллар вздохнул и улыбнулся.

— Больше нет суп,— сказал он.— Это биль очень горячий суп. Но это биль уже не кипьяток.

— Боже мой! — сказал Дауге и все-таки захохотал.

Моллар тоже засмеялся.

— Да! — закричал он.— Это биль очень забавно, но очень неудобно, и суп пропал весь.

Юрковский захрипел. Лицо его перекосилось и налилось кровью. Дауге встревоженно повернулся к нему.

— Вольдемар сильно ушибся? — спросил Моллар. Вытянув шею, он с опасливым любопытством глядел на Юрковского.

— Вольдемара ударило током,— сказал Дауге. Он больше не улыбался.

— Но что произошло? — сказал Моллар,— Било так неудобно...

Юрковский перестал хрипеть, сел и, страшно скалясь, стал копаться в нагрудном кармане куртки.

— Что с тобой, Володька? — растерянно спросил Дауге.

— Вольдемар не может говорить,— тихо сказал Моллар.

Юрковский торопливо закивал, вытащил авторучку и блокнот и стал писать, дергая головой.

— Ты успокойся, Володя,— пробормотал Дауге.— Это немедленно пройдет.

— Это пройдет,— подтвердил Моллар.— Со мною тоже било так. Биль очень большой ток, и потом все прошло.

Юрковский отдал блокнот Дауге, снова лег и прикрыл глаза.

— «Говорить не могу»,— с трудом разобрал Дауге.— Ты не волнуйся, Володя, это пройдет.

Юрковский нетерпеливо дернулся.

— Так. Сейчас. «Как Алексей и пилоты? Как корабль?» Не знаю,— растерянно сказал Дауге и поглядел на люк в рубку.— Фу, черт, я обо всем забыл.

Юрковский мотнул головой и тоже посмотрел на люк в рубку.

— Я узнаю,— сказал Моллар.— Я все сейчас буду познать.

Он встал с кресла, но люк распахнулся, и в кают-компанию шагнул капитан Быков, огромный, взъерошенный, с ненормально лиловым носом и иссиня-черным синяком над правой бровью. Он оглядел всех свирепыми маленькими глазками, подошел к столу, уперся в стол кулаками и сказал:

— Почему пассажиры не в амортизаторах?

Это было сказано негромко, но так, что Шарль Моллар сразу перестал радостно улыбаться. Наступила короткая тяжелая тишина, и Дауге неловко, кривовато усмехнулся и стал глядеть в сторону, а Юрковский снова прикрыл глаза. «А дела-то неважные»,— подумал Юрковский. Он хорошо знал Быкова.

— Когда на этом корабле будет дисциплина? — сказал Быков.

Пассажиры молчали.

— Мальчишки,— сказал Быков с отвращением и сел.— Бедлам. Что с вами, мсье Моллар? — спросил он устало.

— Это суп,— с готовностью сказал Моллар.— Я немедленно пойду почиститься.

— Подождите, мсье Моллар,— сказал Быков.

— Кх... де мы? — прохрипел Юрковский.

— Падаем,— коротко сказал Быков.

Юрковский вздрогнул и поднялся.

— Кх... уда? — спросил он. Он ждал этого, но все-таки вздрогнул.

— В Юпитер,— сказал Быков. Он не смотрел на планетологов. Он смотрел на Моллара. Ему было очень жалко Моллара. Моллар был в первом своем настоящем космическом рейсе, и его очень ждали на Амальтее. Моллар был замечательным радиооптиком.

— О,— сказал Моллар,— в Юпитер?

— Да.— Быков помолчал, ощупывая синяк на лбу.— Отражатель разбит. Контроль отражателя разбит. В корабле восемнадцать пробоин.

— Гореть будем? — быстро спросил Дауге.

— Пока не знаю. Михаил считает. Может быть, не сгорим.

Он замолчал. Моллар сказал:

— Пойду почиститься.

— Погодите, Шарль,— сказал Быков,— Товарищи, вы хорошо поняли, что я сказал? Мы падаем в Юпитер.

— Поняли,— сказал Дауге.

— Теперь мы будем падать в Юпитер всю нашу жизнь,— сказал Моллар.

Быков искоса глядел на него, не отрываясь.

— Х-хорошо ска-азано,— сказал Юрковский.

— C’est le mot[4],— сказал Моллар. Он улыбался.— Можно... Можно я все-таки пойду чистить себя?

— Да, идите,— медленно сказал Быков.

Моллар повернулся и пошел из кают-компании. Все глядели ему вслед. Они услышали, как в коридоре он запел слабым, но приятным голосом.

— Что он поет? — спросил Быков. Моллар никогда не пел раньше.

Дауге прислушался и стал переводить:

— «Две ласточки целуются за окном моего звездолета. В пу-стоте-те-те-те. И как их туда занесло. Они очень любили друг друга и сиганули туда полюбоваться на звезды. Тра-ля-ля. И какое вам дело до них». Что-то в этом роде.

— Тра-ля-ля,— задумчиво сказал Быков.— Здорово.

— Т-ты п-пе-ереводишь, к-как ЛИАНТО,— сказал Юрковский.— «С-сиганули» — ш-шедевр.

Быков поглядел на него с изумлением.

— Ты что это, Владимир? — спросил он.— Что с тобой?

— 3-заика н-на-а всю жизнь,— ответил Юрковский, усмехаясь.

— Его ударило током,— сказал тихо Дауге.

Быков пожевал губами.

— Ничего,— сказал он,— Не мы первые. Бывало и похуже.

Он знал, что хуже еще никогда не бывало. Ни с ним, ни с планетологами.

Из полуоткрытого люка раздался голос Михаила Антоновича:

— Алешенька, готово!

— Поди сюда,— сказал Быков.

Михаил Антонович, толстый и исцарапанный, ввалился в кают-компанию. Он был без рубашки и лоснился от пота.

— Ух, как тут у вас холодно! — сказал он, обхватывая толстую грудь короткими пухлыми ручками.— А в рубке ужасно жарко.

— Давай, Михаил,— нетерпеливо сказал Быков.

— А что с Володенькой? — испуганно спросил штурман.

— Давай, давай,— повторил Быков.— Током его ударило.

— А где Шарль? — спросил штурман, усаживаясь.

— Шарль жив и здоров,— ответил Быков, сдерживаясь.— Все живы и здоровы. Начинай.

— Ну и слава богу,— сказал штурман.— Так вот, мальчики. Я здесь немножко посчитал, и получается вот какая картина. «Тахмасиб» падает, и горючего, чтобы вырваться, нам не хватит.

— Ясно даже и ежу,— сказал Юрковский.

— Не хватит. Вырваться можно только на фотореакторе, но у нас, кажется, разбит отражатель. А вот на торможение горючего хватит. Вот я рассчитал программу. Если общепринятая теория строения Юпитера верна, мы не сгорим.

Дауге хотел сказать, что общепринятой теории строения Юпитера не существует и никогда не существовало, но промолчал.

— Мы уже сейчас хорошо тормозимся,— продолжал Михаил Антонович.— Так что, по-моему, провалимся мы благополучно.

А больше сделать ничего нельзя, мальчики.— Михаил Антонович виновато улыбнулся.— Если, конечно, мы не исправим отражатель.

— На Юпитере нет ремонтных станций. Это следует из всех теорий Юпитера.— Быкову хотелось, чтобы они все-таки поняли. До конца поняли. Ему все еще казалось, что они не понимают.

— Какую теорию строения ты считаешь общепринятой? — спросил Дауге.

Михаил Антонович пожал плечиком.

— Теорию Кангрена,— сказал он.

Быков выжидающе уставился на планетологов.

— Ну что ж,— сказал Дауге.— Можно и Кангрена.

Юрковский молчал, глядя в потолок.

— Слушайте, планетологи,— не выдержал Быков,— специалисты. Что будет там, внизу? Вы можете нам это сказать?

— Да, конечно,— сказал Дауге.— Это мы тебе скоро скажем.

— Когда? — Быков оживился.

— Когда будем там, внизу,— сказал Дауге. Он засмеялся.

— Планетологи,— сказал Быков,— Спе-ци-а-лис-ты.

— Н-надо рассчитать,— сказал Юрковский, глядя в потолок. Он говорил медленно и почти не заикался.— Пусть М-михаил рассчитает, на какой глубине к-корабль перестанет проваливаться и повиснет.

— Интересно,— сказал Михаил Антонович.

— П-по Кангрену давление в Юпитере р-растет быстро. П-под-считай, Михаил, и выясни г-глубину погружения, д-давление на этой глубине и силу т-тяжести.

— Да,— сказал Дауге.— Какое будет давление? Может быть, нас просто раздавит.

— Ну, не так это просто,— проворчал Быков,— Двести тысяч атмосфер мы выдержим. А фотонный реактор и корпуса ракет и того больше.