Держава богов - Джемисин Нора Кейта - Страница 1

Н. К. Джемисин

Держава богов

N. K. Jemisin

THE KINGDOM OF GODS

Copyright © 2011 by N. K. Jemisin

All rights reserved

© М. Семёнова, перевод, 2014

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014

Издательство АЗБУКА®

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Книга первая

Четыре ноги поутру

«Ну вылитая Энефа», – подумал я, когда впервые увидел ее.

Нет, не сейчас, когда она стоит и дрожит в нише подъемника и отчаянный стук ее сердца барабанами отдается у меня в ушах. Ведь это не первая наша встреча. Последние несколько лет в безлунные ночи я время от времени выскальзывал из дворца, чтобы проверить, как там поживает наше «вложение», – благо в часы тьмы хозяева боятся Нахадота, а не меня. В общем, первый раз я ее увидел сущим младенцем. Я просочился сквозь окно в детскую, устроился на краю колыбельки и стал за ней наблюдать. Она смотрела на меня и тоже, кажется, наблюдала. Она уже тогда была необычайно тихой и серьезной. Другие дети беспечно исследуют окружающий мир, ее же постоянно заботит вторая душа, приникшая к ее собственной. Помнится, я все ждал, когда она сойдет с ума, и заранее чувствовал жалость – но ничего более.

Второй раз я посетил ее, когда ей было годика два. Она очень сосредоточенно топала следом за матерью и сходить с ума совершенно не собиралась. Следующий раз я навестил ее в пять лет. Она сидела на коленях у отца и завороженно слушала его рассказы о богах, пребывая все еще в здравом рассудке. Когда ей было девять, она оплакивала отца, и я это видел. К тому времени стало полностью ясно, что с головой у нее все было – и дальше будет – в полном порядке. В то же время не оставалось сомнений, что душа Энефы влияла на нее. И дело не только во внешности. Достаточно посмотреть на то, как она убивала. Я видел, как она выкарабкалась из-под трупа своего первого противника, задыхаясь, вся в грязи и крови, сжимая окровавленный каменный нож. Ей было всего тринадцать лет, но я не ощутил никаких токов ужаса от нее – а я бы их непременно учуял, ведь ее сдвоенная душа усиливала голос сердца. На лице девочки читалось лишь удовлетворение, а сущность ее дышала очень знакомым холодом. Женщины из совета воительниц, ожидавшие, что она будет страдать, смущенно и обеспокоенно переглядывались. Ее мать наблюдала из-за круга старух, из темного уголка. Она улыбалась…

Тогда-то я и полюбил ее. Совсем чуточку.

И вот я тащу ее по моим мертвым пространствам, которые никогда не являл другому смертному; со временем я покажу ей ту часть моей души, которую позволяет открыть эта смертная оболочка. (Я бы взял ее в мое царство, показал свою истинную душу, будь это возможно.) Мне нравится то изумление, с каким она ходит среди моих игрушечных мирков. Она говорит, что они прекрасны. Я буду плакать, когда она умрет ради нас.

А потом ее обнаруживает Наха. Смех и грех! Мы с ним, два бога, самые древние и могущественные существа в этом мире – и оба рассиропились из-за потной и сердитой смертной девчушки! И дело, говорю вам, не в ее внешности. Точнее, не только в ней. И даже не в ее свирепости, не в тотчас вспыхнувшей материнской привязанности, даже не в ее мгновенной готовности нанести разящий удар. Она больше чем Энефа, потому что Энефа никогда меня так не любила. Потому что Энефа никогда не выказывала такой страсти ни в жизни, ни в смерти. Удивительно, но юная душа каким-то образом повлияла на древнюю, облагородив ее.

Она выбрала Нахадота. Я не так уж и расстроился. Она ведь и меня тоже любит – по-своему. И я ей благодарен.

А когда все завершилось, и произошло чудо, и она стала богиней (снова)… Я плачу. Я счастлив.

Но как же мне одиноко…

1

В этой истории никакого плутовства не будет. Это я вам заранее говорю, чтобы вы не волновались, ожидая подвоха. Если вы не будете поминутно шарахаться, опасаясь сесть в лужу, то станете внимательней слушать. И в конце вам не придется неожиданно выяснить, что я все время обращался к своей другой душе или делал из своей жизни нечто вроде колыбельной для чьего-то еще не рожденного отродья. Мне такие приемы кажутся неискренними, поэтому я просто расскажу эту историю – так, как я ее прожил…

Хотя погодите-ка! Это ведь не настоящее начало. Время всех раздражает, но оно же членит сущее и задает ему ритм… Ну что, мне рассказывать так, как принято у смертных? Ладно, пусть все будет последовательно. И ме-е-едленно. Для вас ведь так важны обстоятельства.

Так вот, начала… Они не всегда то, чем кажутся. Природа состоит из циклов, законов, повторений, но нам удобнее верить – это, в смысле, начала всех начал, – что некогда существовал только Вихрь, непознаваемый и неисповедимый. Шли никем не сосчитанные эпохи (ведь никого из нас там еще не было, чтобы их сосчитать), и все это время Вихрь извергал субстанции, замыслы, существ. Иные из них, вероятно, были великолепны – не зря же Вихрь в Своем вращении по сей день с закономерной случайностью производит новую жизнь? И многие Его творения воистину чудесны. Но большинство из них существуют всего одно-два мгновения, после чего либо Вихрь снова рвет их на части, либо они умирают от моментально наступившей старости, а некоторые проваливаются внутрь себя и сами становятся крохотными вихрями, постепенно втягиваясь обратно в Его хаос.

Но однажды Вихрь сотворил нечто, не изведавшее смерти. Это создание примечательным образом походило на сам Вихрь – необузданное, клубящееся, вечное и непрерывно изменчивое. Тем не менее новое создание было достаточно упорядоченным для того, чтобы мыслить, чувствовать и сосредотачиваться на своем выживании. Последнее и привело к тому, что создание первым делом постаралось убраться как можно дальше от Вихря.

Однако там перед новой сущностью встал ужасающий выбор, поскольку вдали от Вихря во вселенной не было вообще ничего. Ни людей, ни пространств, ни места, ни измерений, ни тьмы. Ничто не существовало!

Подобного не мог выдержать даже бог. И тогда Нахадот – так мы будем его называть, потому что это красивое имя; и еще мы будем для удобства считать его мужчиной, хотя это сразу лишает его завершенности и полноты, – так вот, Нахадот без промедления взялся творить сущее. Как? А он просто сошел с ума и сам себя растерзал.

И это сработало просто замечательно. Отныне Нахадота окружала бесформенная безграничность изначальной материи, существовавшей отдельно от него. Постепенно она начала обретать структуру и цель, просто как побочный эффект наличия массы, но лишь малая часть этого процесса могла идти сама по себе. Подобно Вихрю, первоматерия клубилась, выла и грохотала, но в отличие от Вихря она никоим образом не была живой.

Однако это была самая ранняя форма вселенной и окутывающего ее царства богов. Если вдуматься, это было превеликое чудо, чего Нахадот, скорее всего, не замечал, потому что был бормочущим всякую чушь безумцем. Поэтому оставим его и вернемся к Вихрю.

Я склонен считать, что Он разумен. Я думаю, со временем Вихрь заметил горе и одиночество Своего порождения. И тогда Он изверг еще одну сущность, наделенную разумом и также сумевшую покинуть породивший Его хаос. Этот второй – а вот он-то уж изначально и навеки был токмо и единственно мужчиной – назвал себя Блистательным Итемпасом, ибо он тогда уже был заносчивым и высокомерным паршивцем. А поскольку Итемпас еще и порядочный недоумок, он тут же напал на Нахадота, который… Короче, Наха в те времена вряд ли был хорошим собеседником. Да какое там, они вообще говорить не умели, ведь происходило это до того, как была изобретена речь.