Мир по дороге - Семенова Мария Васильевна - Страница 18

2. Отхожие земли[13]

Уж на что Волкодав не любил горы, но по мере приближения к Дымной Долине даже он взялся вертеть туда-сюда головой. Склоны выглядели так, будто в стародавние времена здесь топтался злой великан. Может, тот самый, что похитил сегванскую красавицу Ордлу, прародительницу островного народа. Пласты земной тверди ломались под ножищами великана, как тонкий лёд. Вставали дыбом, опрокидывались и крошились. Слои чёрного, серого, жёлтого, бурого, рыжего, зеленоватого камня до сих пор ещё не везде допускали на свои грани даже вездесущий лишайник. И первозданно блестели под моросящим дождём, будто Камень, покорёживший покровы Земли, пробил Небо только вчера.

Вот так и ощутишь себя крохотной частицей мироздания, столь огромного, что даже с Богами в нём может приключиться беда.

Распрощавшись осенью с виллами, он предполагал достичь Дымной Долины уже через несколько дней. В итоге уже подходила к концу слякотная саккаремская зима. Да. А началось всё с того, что я решил проводить до ближайшего поселения двух женщин и беспомощного избитого парня…

Волкодав до сих пор временами гадал, правильно ли он тогда поступил.

Теперь у них с Иригойеном и матерью Кендарат имелась ручная тележка. Там сохранялся под кожаной полстью общий скарб: прочный шатёр, одеяла, тёплая одежда, съестное, котёл, сухие поленья на растопку. Мужчины по очереди катили тележку, жрица ехала на осле, нахохлившись под рогожным плащом. Как и сын пекаря, она родилась в краю, где дождь шёл куда реже здешнего. Холодная сырость была нипочём одному Волкодаву.

Дорога, по которой мерно постукивали деревянные колёса, тоже имела весьма мало общего с горными тропами северного Саккарема. Додревний народ, оставивший по себе лишь очень смутную память, вымостил её гладкими глыбами непроглядно-чёрного камня, очень плотно подогнанными одна к другой. Века, обратившие в прах останки строителей, наградили дорогу глубокими колеями. А ещё на неё через каждые несколько вёрст наступал великан, крушивший здесь землю. Нынешние саккаремцы заваливали овраги землёй и каменной крошкой, пытались заново ладить мостовую. Если сравнивать со старой дорогой, зрелище выходило жалкое. Может, рассуждавшие о людском измельчании были не так уж и неправы…

По тракту взад и вперёд сновали пешие и конные. Кто-то добирался в священную долину пешком, кто-то – в богатом возке. Саккаремцы верили, что молитва в Дымной Долине очищала душу, снимая с неё бремя грехов. А кто решится считать себя совсем свободным от прегрешений?

На обочине заливались слезами две женщины. Одна из них оступилась в мокрую колею и, падая, не уберегла расшитую сумку. Теперь они вытряхивали из неё черепки. Две сестры потратили все деньги на кувшинчик воды из священного потока. Эта вода должна была исцелить больную дочь старшей.

– В твоей стране, – сказал Волкодав.

– Да? – не поворачивая головы, отозвался Иригойен.

Он знал, что продолжение могло последовать очень не скоро. Например, завтра или в лучшем случае на вечернем привале. Однако венн заговорил всего-то через сотню шагов:

– Дорого стоит невольник?

– По-разному, – сказал Иригойен. – Если идёт война и появляются пленники, это время позже называют «временем дешёвых рабов». Сейчас мы живём мирно…

Иные склонны утверждать, что некогда великий и воинственный Халисун попросту захирел, хмыкнул про себя Волкодав.

– …И поэтому крепкий юноша стоит около сорока тюков.

– Тюков? – переспросила мать Кендарат.

Иригойен охотно пояснил:

– Когда пращуры моей матери стали выращивать хлопок, собранное сноровистым работником за один день было принято оборачивать мешковиной, связывать верёвкой и так взвешивать, чтобы определить плату. Скоро хлопок стал мерилом достатка, и торговцы рыбой или рабами до сих пор договариваются о тюках.

Волкодав попытался прикинуть, сколько халисунских тюков некогда заплатили за него самого. В точности подсчёта он не был уверен, только в том, что цена была смехотворная. Должно быть, самый дешёвый раб каравана едва вернул потраченное на его прокорм. Знали бы покупатели, насколько дорого он в итоге им обойдётся, небось заплатили бы хозяину втрое – только чтобы он его обратно в той же клетке увёз…

– Конечно, невольник, обладающий умениями, стоит дороже, – продолжал Иригойен. – Это может даже искупать телесные немочи. Я видел, как несколько мореплавателей чуть не дрались из-за хромого арранта, умевшего рисовать карты. Тот, кто в конце концов увёл его с торга, выложил двести три тюка серебром. А если мужчина положит глаз на рабыню, принадлежащую другому, и захочет девушку для себя, её владельца может обуять жадность. Тогда цена, как у нас говорят, уносится на бешеных жеребцах.

Говоря так, Иригойен оглянулся на какого-то грешника. Тот, подставляя холодной мороси полуголое тело, полз к святилищу на четвереньках и через каждый шаг целовал землю. Раскаявшийся воришка? Неверный муж, чья жена слегла, узнав об измене? Отец десяти дочерей, отчаявшийся взять на руки сына?..

Молодой халисунец чуть не налетел на остановившуюся тележку. Волкодав, чей черёд был её катить, смотрел на старика, сидевшего на обочине.

Это был почтенный, ухоженного вида старик в крепких сапогах и простой, но добротной одежде путешественника. Не нищеброд какой из тех, что во множестве промышляют возле святых мест. Он растерянно озирался кругом, ни дать ни взять позабыв, как здесь оказался. Губы старика шевелились, он поводил в воздухе руками – вот-вот вспомнит, заговорит, – но взгляд оставался пустым.

У его ног лежал заплечный мешок, удобный для пешего странника. Иригойен заметил, что к мешку уже присматриваются двое непотребной наружности бродяг, шатавшихся поблизости. Оба выглядели сущими громилами. Таким впору к состоятельным богомольцам в охранники наниматься, а не попрошайничать у дороги. Волкодав по очереди нашёл взглядом обоих. Бродяги, смутившись, убрались искать поживу в другой стороне.

Иригойен осторожно тронул старика за плечо:

– Мир по дороге, дедушка… Куда идёшь, к храму или домой?

Особого толка добиться не удалось. Сидевший на камне лишь бессвязно бормотал о воде, Богине и каком-то пироге. Он по-прежнему озирался, словно халисунец был пустым местом. От дождя его белая борода посерела, слиплась сосульками, жидкие волосы пристали к черепу, отчего голова казалась маленькой, но старик не пытался поправить съехавший куколь.

– Даже если он уже шёл домой, лучше ему потерять полдня пути, чем вовсе промокнуть, расхвораться и помереть, – рассудила мать Кендарат.

Мужчины взяли старика под руки и посадили на тележку. Скоро уже должны были начаться постоялые дворы Дымной Долины, где всякого богомольца, располагавшего хоть какими-то деньгами, ждали кров, стол и ночлег у тёплого очага.

Река, вдоль которой пересчитывали древние камни колёса тележки, текла зелёной бирюзой, разбавленной молоком. Считалось, что здесь, в отдалении от храма, она растрачивала священную силу, становясь просто Сиронгом. Зримым свидетельством тому была нарастающая прозрачность воды, уже почти не источавшей пара. Тем не менее вдоль берега чуть ли не сплошным лагерем стояли временные обиталища. От роскошных шатров с мокрыми знамёнами, обвисшими на шестах, до скромных веж[14] из камышовых циновок. Люди стремились подольше задержаться вблизи чтимых мест и лишний раз выкупаться в тёплых водах реки. В отличие от большинства рек Саккарема, Сиронг брал своё начало не от слияния ледниковых ручьёв. Его первородные, самые чистые и благодатные потоки были струями кипящих ключей, по воле Богини рвавшихся из земли в Дымной Долине. Как гласило предание, в озеро, клокотавшее у стен храма, могли без вреда для себя окунаться только святые. Обычные люди, не наделённые даром столь близкого общения с Божеством, совершали омовение здесь.