Мир по дороге - Семенова Мария Васильевна - Страница 16

Можно бить колуном по полену. А можно – поленом по колуну. Итог будет один: полено расколется.

Пешая рать комадара Байшуга стала неотвратимо распадаться на две неравные части. Одну постепенно разворачивало к прибрежному болоту, навстречу засевшим там пращникам. Другая двигалась в сторону ловчих ям, прикрытых дерниной.

Думай теперь, возвеличенный шадом военачальник, куда посылать конницу!

Клин копейщиков – Тайларова придумка – покачивался, топтался, рычал, терял людей, истекал кровью, но держался. Стоял.

Стоял!

Волкодав прикрывал кого-то ободранным, но ещё годным в дело щитом. И замечал краем глаза, как строевые отводили удары от него самого. На нём уже точилось кровью несколько ран, он даже толком не заметил, когда их получил.

Лютая резня не затягивается надолго, потому что у человеческой души есть предел. Изначальный напор воинов шада постепенно иссяк, а потом они и вовсе откачнулись назад. Их старшины примеривались к наметившейся неудаче, прикидывали, как выправить дело.

Волкодав огляделся и заметил ярко-красное пятнышко, мелькавшее в редколесье. Вестник имури. Венн в жизни своей не видал, чтобы человек бежал с такой быстротой. Мгновением позже он различил двоих всадников, преследовавших бегуна. Они нахлёстывали резвых саккаремских коней, но перехватить имури, петлявшего среди сосенок, никак не могли. Волкодав поднял с земли копьеметалку, приладил к ней сулицу – и метнул. Всякий веннский мальчишка пользуется металкой, пока не войдёт в силу для отцовского лука. С первого раза чужое оружие не вполне покорилось ему, но вторая сулица вынесла передового всадника из седла. Его товарища отогнали пращники. Красное пятнышко продолжало мелькать среди деревьев, но гораздо медленней прежнего.

Выбравшись на открытое место, имури свернул в сторону клина. Воины сразу заметили, каким неуклюжим стал прежде летучий шаг бегуна.

– Ты и ты! – рявкнул Фербак. – За ним!

Волкодав и его строевой сорвались с места. На полдороге венн понял, что к ним пыталась добежать женщина. И силы у неё были уже на исходе. Оказавшись рядом, Волкодав подхватил вестницу на руки. Её некогда белая набедренная повязка набрякла кровью из раны в спине, над коленом торчала обломанная стрела. Чутьё на опасность заставило Волкодава прянуть в сторону, и весьма вовремя. Там, где он только что стоял, ткнулся в землю очередной дротик. Венн помчался назад, под прикрытие клина, шарахаясь из стороны в сторону, чтобы метатели не могли взять верный прицел.

– Я умру, – узнав склонившегося к ней Фербака, спокойно выговорила имури. Щёки у неё были пепельно-серыми вместо смуглых, на губах пузырилась кровь. – Скажи Хуму: шад иррт…

– Уймись, женщина! – перебил сотник, закручивая на точёном бедре бегуньи ремённый жгут. – Твоя весть не для наших ушей! – И вскинул глаза на Волкодава: – Живо к комадару её!

Венн поудобнее перехватил вестницу, поднялся на ноги и побежал, стараясь держаться кустов. Самодельный щит висел за плечами: какая-никакая, а всё оборона от случайной стрелы. Он слышал, как сзади возобновилось сражение. Ещё шаг и ещё. Потом всё то же чутьё, некогда помогавшее уворачиваться от обвалов, бросило венна на колени. Он согнулся, прикрывая собой худенькую вестницу. Тотчас же его будто обухом огрели по рёбрам. Наконечник, искавший человеческой плоти, косо рванул плетёнку и застрял, растеряв силу. Всё же не зря когда-то Межамиров Щенок целую осень ломал пальцы, пытаясь повторить корзину, купленную у Лосей. Без щита он сейчас заливался бы кровью, гадая, сможет ли подняться.

– Скажи Хуму… – опять начала вестница, но Волкодав вскочил и бросился дальше, и она умолкла, закусив губы.

Она была совсем не тяжела у него на руках. Рану под лопаткой заткнули комочком промасленной шерсти, но сколько крови успело вытечь из разорванных жил?.. Венн катился кувырком, прятался за скалами и перепрыгивал валуны. Он подоспел только похоронить Итилет, но бегунья имури ещё цеплялась за его плечо, он слышал, как свистело её дыхание, и мчался так, словно от этого зависело, будет ли деревня мучеников по-прежнему зваться деревней виноделов.

Потом вражеские стрелы перестали биться рядом о камни. Волкодав понёсся во всю прыть, больше не прячась. Вверх, вверх по склону холма. Рядом со стягом комадара уж верно сыщется лекарь…

Серая кобыла беспокойно плясала, отзываясь на запахи ярости, страха и крови, на глухой гул сражения, доносившийся снизу. Алая рубашка имури без задержки провела Волкодава мимо бдительной стражи. Заметив её, Тайлар заорал «Лекаря сюда!» и спрыгнул с седла, чтобы взять в ладони клонившуюся голову вестницы.

– Ты добежала, сестра!

– Шад иррт сайчел нардари конис[9], – внятно, ясным голосом выговорила бегунья.

Её рука, цеплявшаяся за локоть Волкодава, обмякла и повисла бы, но пальцы, измазанные в крови, успели прилипнуть. Она закрыла глаза. Весть, едва не стоившая жизни придворной рабыне, которую, застукав у дверей, неминуемо отдали бы страже, а потом ещё живую насадили на кол, весть, мчавшаяся через весь Саккарем из уст в уста, потому что доверить её чернилам было слишком опасно, весть, оплаченная кровью быстроногой бегуньи, – эта весть наконец достигла нужных ушей. Всё было сделано на земле.

К тому времени, когда Волкодав вернулся к озёрному берегу и начал искать свою сотню, клин, расколовший пеший порядок Байшуговой рати, уже выполнил назначенный урок[10] и распался. Оба комадара успели выпустить конницу, но боевая удача сегодня была на стороне Тайлара. Клич «За шада!» ещё звучал над озером Трон, но рога, выпевавшие «Торгум, Торгум» и грозное многоголосое «Хум! Хум!», всё уверенней заглушали его.

Копьё Волкодава так и торчало там, где он оставил его. Никому не понадобилось. Венн выдернул его из земли и побежал следом за наступающей ратью. Если Бог Грозы надумает хоть мельком взглянуть на эту долину, не все люди Верлаха будут убиты или, по обычаю насильников и убийц, успеют удрать. Останутся хоть двое-трое и ему на поживу. Волкодав не очень представлял себе, каким образом отличит душегубов, но почему-то не сомневался – сумеет.

Должна же быть какая-то справедливость на свете.

А иначе и жить незачем.

Заметив сотника Фербака, Волкодав понял, что Божья Правда не совсем оставила этот мир. Собрав своих ратников в сплочённый кулак, бывший пахарь прорубался прямо к шатру полководца. Этот шатёр легко было узнать по золотой пятерне, венчавшей срединный шест. Так велось вроде бы оттого, что комадаров в Саккареме всегда было пятеро. По одному на каждую украину[11] державы – и ещё один, сражавшийся в море. Как раз когда Волкодав с сожалением понял, что самого Байшуга пленить, похоже, не судьба, из шатра послышался отчаянный девичий визг.

Такой, что у него заклубился перед глазами дымный чад факелов и метнулись стремительные крылатые тени. Зверолюдям, вооружённым кинжалами и кнутами, привезли на потеху рабынь…

Он рванул в сторону тяжёлую входную занавесь и ныр нул внутрь.

Там посреди ковров на полу тускло рдело кольцо, расползавшееся от опрокинутой жаровни с углями. Гораздо больше света вливалось сквозь дыры, пропоротые в матерчатых стенах. Шестёрка нетерпеливых бунтовщиков, оставив ещё длившееся сражение, рылась в сундуках и вспарывала тюки. А самый нетерпеливый уже вминал в пол девушку, захваченную в шатре.

Будь у Волкодава время хоть немного задуматься, он проклял бы тот день и час, когда впутался в саккаремский мятеж, сдуру понадеявшись, что одни люди могут оказаться лучше других. Однако времени у него не было. Несчастная девчонка извивалась и билась под насильником, запутавшись ногами в цепочке, тянувшейся от кольца на лодыжке к тому самому шесту, увенчанному пятернёй. Она даже не могла больше визжать. Одна широкая лапа зажимала ей рот, другая жадно шарила по её телу, рвала одежду…