Мастера - Дворкин Илья Львович - Страница 7

Симаков немножко смутился, примолк, запыхтел в трубку:

— Кто, я ещё не разузнал. Я только кусочек радиопередачи успел услышать. Там про наш пустырь сказали и ещё про Героя.

— Нет, Симаков! — твёрдо сказал Витька. — Уж про такое я бы точно знал. Представляешь, если бы ты был Героем? Или, скажем, я. Да мы бы с Золотой Звёздочкой ни на минуту не расставались! Скажешь, нет?

Симаков задумался. Снова запыхтел.

— Вообще-то правильно, — согласился он.

— То-то же, — сказал Витька. — Перепутал всё.

Витька был очень доволен, что утёр нос этому всезнайке.

На следующее утро Витька увидел Василия Иваныча, присевшего на корточки перед невозмутимым сенбернаром.

— Ах ты красавец! Ах ты умница, — приговаривал Василий Иваныч и ласково гладил лохматую голову громадного пса.

Витька удивился: таких вольностей сенбернар не позволял никому. А тут сам подставляет квадратную свою башку и подрагивает губами, будто улыбается. А клыки-то — с палец! Хоть и знаешь, что добрый, а всё равно жутковато.

Хозяин тоже был изумлён.

— Странно, — говорил он растерянным и чуточку обиженным голосом, — Кинг никому подобного не разрешал, и вдруг…

— Он что же, кусался? — спросил Василий Иваныч.

— Что вы! Он просто давал понять, что это ему не нравится. Он не кусается, он ведь не сторожевая собака, а спасатель.

— Это я знаю. — Василий Иваныч вынул из кармана свёрток. — Я ему косточек принёс, можно дать?

Хозяин неуверенно покачал головой.

— Вообще-то он не берёт у чужих, только из моих рук, но попробуйте… Я уж ничему не удивлюсь.

Василий Иваныч развернул свёрток. Кинг внимательно поглядел на хозяина, взглядом попросил разрешения.

Хозяин неопределённо пожал плечами, — мол, как знаешь. Хочешь — бери, хочешь — не бери.

Сенбернар нахмурился, будто решал для себя важный вопрос, и стал деликатно хрумкать. Толстенные кости крошились в его пасти, словно леденцы.

Старик только руками развёл.

— Поразительно! Очевидно, вы очень хороший человек. Собаки это отлично чувствуют, вы уж мне поверьте.

Василий Иваныч смутился.

— Скажете тоже, — пробормотал он, — человек как человек.

Он вдруг заметил Витьку, радостно улыбнулся.

— Здравствуй, Витёк! — сказал он. — Понравился маме лесной букет?

— Ещё как!

— Значит, не зря съездили, а?

— Ого-го! Я и маме столько всякого порассказал! Только… только вы уж меня, Василий Иваныч, не выдавайте, пожалуйста. Я им рассказал, будто вы ковшом экскаватора немецкий самолёт сбили. Ну, придумал, конечно… Понарошке. Чтоб интересней. Я потом признаюсь! Честное октябрятское, признаюсь!

— Ну, брат! — оторопел Василий Иваныч.

Некоторое время все молчали. Витька чувствовал себя так худо — плоше некуда. Спас его Кинг.

Сенбернар сгрыз все кости и с достоинством, коротко поклонился.

— Вот это умница! Ай да зверь! Ай да Кинг! А с тобой, фантазёр Витька, я ещё потолкую. Это надо же такое — ковшом самолёт сбить! Мюнхаузен позавидовал бы! — Он расхохотался, и Витька с облегчением понял — гроза миновала.

Потом Василий Иваныч пристально поглядел на сенбернара.

— А я лично перед всем собачьим родом в долгу.

— Почему? — одновременно спросили старик и Витька.

— Одна из них спасла мне жизнь, — ответил Василий Иванович. — Ни породы не разглядел, ни имени не знаю. Спасла мне жизнь, а сама погибла…

Василий Иваныч поглядел на часы. До начала рабочего дня оставалось двадцать семь минут.

— Расскажу, если интересно, — сказал он.

После больницы, едва поднявшись на ноги, Василий Иванович Кукин вновь попал на передний край. Ленинграду, закованному в железное кольцо блокады, не хватало всего: хлеба, людей, боеприпасов, оружия. Экскаваторов тоже не хватало, а уж опытных машинистов-экскаваторщиков — раз, два — и обчёлся.

Так что отлёживаться было некогда. Рабочим завода имени Карла Маркса хватило времени и сил подлатать кукинский экскаватор, и началась привычная работа: противотанковые рвы, дзоты, командные пункты, траншеи.

Под артобстрелом, под бомбами…

Человек может привыкнуть ко всему: к тяжёлой работе, к усталости, к недоеданию, недосыпанию… Но когда в тебя, именно в тебя, швыряют воющие авиабомбы и тебя поливают пулемётными очередями, — привыкнуть к такому и не замечать, будто ты деревянный, невозможно, всякий боится. Просто один теряет голову от страха и совершает непоправимые поступки — становится дезертиром, трусом, а другой преодолевает свои страх и остаётся человеком.

Василий Иванович остался человеком. На всю жизнь.

Но судьба готовила ему новое испытание.

Как раз в том месте, где работал Кукин, прорвались немецкие танки. Танки утюжили наши траншеи, оставляя после себя, как они считали, полузасыпанных, оглушённых, насмерть перепуганных солдат. Они напали неожиданно, на ослабленный участок фронта, куда не успели ещё подвезти противотанковые пушки. А много ли навоюешь с винтовкой да с автоматом против стальных, изрыгающих раскалённый металл махин.

Просчитались фашисты. Вот вспыхнул один, второй танк. Это наши бойцы, забившись на дно окопов, пропустив грозные машины, забросали их бутылками с горючей смесью. Но в передних танках этого не видели, они мчались напролом.

За дымом и пылью, поднятыми гусеницами и снарядами танков, экскаватор заметили не сразу.

Но вот один из танков, переваливаясь на ухабах, пошёл к нему.

Фашисты даже не стреляли: они понимали, что мирная машина не может дать отпор. Пушек экскаватору не положено…

Словно издеваясь, водитель сбросил скорость, нацеливаясь угловатой бронированной мордой своего танка в бок экскаватора.

И Кукин понял — это конец, гибель. Он ясно представил, что сейчас произойдёт: безжалостное чудовище врежется в его «копалку», сомнёт её, раздавит, уничтожит. Понимал и другое: выскочить из кабины ему не успеть. И самое обидное — ничего невозможно поделать!

Василий Иваныч схватил автомат, висящий на крючке в кабине, в ярости, в отчаянии всадил очередь в скошенный лоб танка. А тому-то что! Бегемоту дробина и то больнее, потому что бегемот живой…

И вдруг Василий Иваныч заметил какой-то рыжий клубок шерсти, несущийся навстречу грохочущему стальному ящику. В последний миг он разглядел, что это собака с каким-то тючком, притороченным к спине.

Затем пёс бесстрашно бросился между гусеницами танка — и в этот же миг ахнул взрыв. И страшного, несущего смерть фашистского танка не стало.

Десять стальных машин смрадно пылали на поле боя. Семь из них уничтожили собаки — истребители танков. Собаки погибли, но они спасли десятки человеческих жизней. Среди них — и жизнь Василия Иваныча Кукина.

Василий Иваныч ещё раз ласково погладил Кинга.

Витька слушал, приоткрыв рот. Старик тоже был ошеломлён.

— Да-да, — наконец вымолвил он. — Я читал… но не думал, что это было и так.

— Вы уж мне поверьте — собак на фронте уважали. Кем они только не служили: и раненых помогали вывозить, и связными были, и мины искали, и, как видите, истребляли танки!

Василий Иваныч поднялся, отряхнул брюки.

— Вот и весь сказ! А теперь — по коням! Как раз и время подошло, а то мои орлы сейчас сигналить начнут — выражать неудовольствие. — Он показал на выстроившиеся перед экскаватором самосвалы.

И тут Витька вспомнил разговор с Симаковым, который знал всё на свете.

— Василий Иваныч! Тут мне Симаков сказал, будто у нас на стройке настоящий Герой Труда работает! Врёт небось?

Василий Иваныч улыбнулся:

— А что, бывают и ненастоящие Герои?

— Да я серьёзно! Настоящий, с Золотой Звёздочкой?

— Чего только на свете не бывает, — таинственно ответил Василий Иваныч и залез в кабину.