Мастера - Дворкин Илья Львович - Страница 22

…Ухаживала Нина Игнатьевна за самыми молодыми коровами, у которых должны были появиться первые телята. Чем лучше за ними ухаживаешь, тем больше потом коровы молока дадут.

И вот стали появляться на свет телята. Теперь коров надо было доить. И пришлось их передавать дояркам. Жалко было Нине Игнатьевне расставаться со своими питомицами. Привыкла к ним, и они к ней привыкли.

Но ничего не поделаешь: надо — значит, надо.

На каждом производстве и в каждом хозяйстве работники подчиняются дисциплине.

Ведь не может сказать рабочий:

— Ах, какую хорошенькую детальку я сделал! Не отдам её в сборочный цех! Оставлю себе!

И не может сказать строитель:

— Ах, какую квартирку я построил! Буду жить в ней сам!

Так никто не говорит. Каждый подчиняется дисциплине, каждый работает для других людей.

Так и Нина Игнатьевна передала своих питомиц.

Одну корову звали Барышней. Только это была не нынешняя Барышня, а её дальняя родственница. Совсем другая Барышня. И вот эта Барышня попала к Марии Сергеевне.

Уж кто-кто, а Мария Сергеевна знала, как к корове подойти, как приласкать её, как ей доброе слово сказать.

Но всё равно Барышня затосковала.

Однажды — это было ранней весной — выпустили коров на прогулку; постояла-постояла Барышня, вытянула шею, понюхала воздух и пошла в ту сторону, где Нина Игнатьевна работала.

Пришла Барышня на своё старое место. Стоит, ждёт, когда подойдёт к ней Нина Игнатьевна.

Заметила её Нина Игнатьевна, подошла, похлопала по гладкому боку, погладила по гладкой морде. Заморгала корова, обрадовалась.

Посолила Нина Игнатьевна кусочек хлебца, протянула Барышне. Хотела Барышня шершавым языком слизнуть кусочек с ладони, но Нина Игнатьевна отступила на шаг. Барышня за ней. Нина Игнатьевна ещё отступила. Барышня — снова за ней. И так — до двери. Решила Нина Игнатьевна вывести Барышню со двора и отвести обратно туда, где ей стоять полагалось. Поняла Барышня, чего от неё хотят, дошла до двери и остановилась. Стоит, смотрит на Нину Игнатьевну. А сама ни с места. Нина Игнатьевна ей хлеб с солью протягивает, а она отворачивается. Повернулась, обратно во двор пошла.

Вздохнула Нина Игнатьевна, поняла, что не уйдёт от неё Барышня. А если её силой отвести, то можно корову испортить, молока будет меньше давать, характер у коровы плохой станет.

Что делать?

Поговорила Нина Игнатьевна с матерью, и решили они: надо идти за помощью и советом к бригадиру Петрову.

— Что мне с Барышней делать? Она маме доить не даётся. Ко мне пришла. Уж я её выманивала, уж я её уговаривала — не уходит.

— Вот те раз! — воскликнул бригадир. — Не ожидал я от тебя, Брашкина, этого!

— Да я-то тут при чём? — удивилась Нина Игнатьевна.

— Ты сама первая — при чём, — сказал бригадир Петров. — К другой бы вернулась корова? Нет. А к тебе вот… — И добавил: — А сама как думаешь? Что теперь делать?

— Да Барышню у меня бы оставить, а то ведь корову испортить недолго.

— Вот то-то и оно… — Задумался бригадир. А потом рукой махнул: — Ну что ж, оставляй!

Хорошей коровой стала Барышня. Не хуже её теперешней дальней родственницы, не хуже Амбы. Больше сорока литров молока в сутки давала!

А если бы её силой погнали на другой скотный двор, в другой коровник, не стала бы Барышня хорошей коровой, не давала бы столько молока.

Заскучали и другие коровы, которых Нина Игнатьевна знала ещё тёлками. Снова доложили бригадиру Петрову. Развёл он руками и решил: пусть всех Нина Игнатьевна доит!

Волшебное слово

— А что дальше было? — спрашивает Таня.

— Что ж дальше? Дальше обыкновенно — стали коровы моими. Отвечала я за них. Ухаживала, доила. Много было забот…

— Ну, как идут дела? — часто приходил к Нине Игнатьевне бригадир Петров. — Слушаются тебя коровы?

— А как же? Посмотрите сами. — Нина Игнатьевна не хотела хвастаться. Поэтому говорила: «Посмотрите сами!»

И бригадир смотрел, как она работает.

— Хорошо у тебя получается. Молодец! Значит, так: сначала массаж делаешь, раздаиваешь коров. Вот и выравниваешь всех коров по лучшим. Тем коровам, которые больше молока дают, я больше корма выпишу.

Ни одна доярка до Нины Игнатьевны не решалась брать всю группу молодых коров. Молодые коровы мало молока дают. План не выполнить. Обычно в группе держали двух-трёх молодых коров, а остальные коровы были старые, раздоенные. А у Нины Игнатьевны — все молодые!

Но в первый же год она надоила от каждой коровы больше пяти тысяч литров!

Это рекорд!

Люди стали говорить о Нине Игнатьевне как о чудеснице.

«Почему это у неё так получается? — удивлялись некоторые. — Может быть, ей специально хороших коров подобрали?»

Но никто ей специально коров не подбирал.

Стали о Нине Игнатьевне в газетах писать, другим в пример ставить…

А ей тогда трудно приходилось, ой как трудно!

Пока сделает массаж, пока подоит первую корову, а потом одну за другой всех коров подоит, уйдёт несколько часов, а наступает время начинать всё сначала. Снова идти к первой корове, снова делать массаж, доить… Потому что доила она молодых коров по семь-восемь раз в день! Почти из коровника не выходила. Решила добиться своего — и добилась!

Все кругом удивлялись!

А некоторые утверждали:

— Наверно, Брашкина слово такое волшебное знает; никогда ещё не было, чтобы коровы по первому отёлу столько молока давали!

Дошли эти разговоры до бригадира Петрова. Много на своём веку перевидел он и коров разных, и доярок разных. Каждому, кто спрашивал про Нину Игнатьевну, он говорил:

— Нет плохих коров, есть плохие доярки!

Кое-кто из доярок обижался сначала. А потом успехи Нины Игнатьевны совсем лишили их покоя, и стали они одна за другой приходить на ферму, где работала Брашкина, стали присматриваться к её работе.

— Раскрывай нам свои секреты! — просили гости.

Нина Игнатьевна секретов не имела.

— Пожалуйста, смотрите, как я делаю, — говорила она и продолжала засыпать корм, или делать массаж, или доить. — Волшебного слова никакого не знаю. А на ласковые не скуплюсь. Любая корова ласковое слово любит. Да ещё — рук своих да времени своего не жалею. Вот и всё.

Детский сад для телят

— Мама, можно я пойду на ферму и посмотрю маленького телёночка? — просит Таня.

Быстрее обычного идёт она по тропинке впереди мамы.

Вот и ферма.

Телёнок стоит в загородке из длинных узких дощечек.

Подошла Таня к телёнку, рассматривает его.

У телёнка чёрная голова, чёрные уши, на лбу белое пятнышко. А глаза круглые и голубые.

Телёнок таращит глаза, хочет всё кругом рассмотреть. Глаза расставлены широко, далеко один от другого, смотреть неудобно.

Таня гладит телёнка по широкому лбу с завитушкой и белым пятнышком; телёнок шевелит ушами, высовывает розовый шершавый язык, пытается лизнуть Танину руку. Таня не отдёргивает ладошку, и телёнок норовит забрать всю ладошку в рот и пососать её, почмокать. Наверно, думает, что это такая большая розовая соска.

Нос у телёнка влажный, чёрный, как будто из чёрной лакированной кожи сделан. Дышит телёнок, ноздри раздувает, на Таню струйки тёплого влажного воздуха выпускает.

Постоял-постоял телёнок и устал. Передние ножки у него подкашиваются, телёнку лечь хочется. Но он упрямый, не ложится. Снова распрямляет свои тоненькие ножки и снова к Тане тянется. Девочка ему нравится.

— Напои телёнка, Таня, — говорит Нина Игнатьевна и протягивает Тане ведро с парным молоком.

— Тут много, мама, — говорит она.

— Не много, не много, всего два литра, сколько ему полагается.

«Ничего себе, — думает Таня. — Только-только на свет появился, а уже два литра молока выпивает сразу. Утром, днём и вечером по два литра. Сколько же это получается? Два прибавить два и ещё два. Целых шесть литров в день! Вот так крошечка!»