Белая вода - Мэрфи Уоррен - Страница 1

Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир

Белая вода

Пролог

С тех пор как человек впервые вышел из моря, чтобы дышать воздухом и ступать по тверди, он тут же снова запустил руку в этот холодный суп, чтобы добыть себе еду, — сперва голые руки, потом — примитивные дубинки, крючки, верши и сети.

Со временем, когда многие виды рыб стали все сильнее искушать его своим холодным и очень нежным мясом, человек изобрел еще более совершенные способы их добычи. И чем больше он промышлял рыбой, тем дальше от безопасных берегов своей новой обители должен был он уходить, чтобы насытить свою вечно голодную утробу. Бревна стали плотами, на плотах появились паруса. Паруса открыли дорогу гигантским плавучим фабрикам, отлавливавшим, потрошившим и отправлявшим на потребу растущим миллиардам тысячи тонн рыбы.

Вскоре ни один из съедобных обитателей глубин — от мелких креветок до гигантских китов, от благородных рыб до отвратительных пожирателей падали — не мог чувствовать себя в безопасности перед лицом вида, захватившего вершину пищевой цепи.

Столетиями человек считал океан, где он хищничал, неисчерпаемым источником белка. И он уходил все дальше от безопасных берегов и родных портов на все более мощных кораблях. Даже когда могучие киты стали редкостью, он не обратил на это внимания и упрямо продолжал безжалостное истребление трески и тунца, омаров и скумбрии, пока их обилие не стало иссякать. Когда первые тревожные признаки превратились в мощный набат, человек лишь удвоил свои усилия. Потому что теперь сообщество человека было уже не маленькой, еле спасающейся от вымирания популяцией, а достигло шести миллиардов. Шести миллиардов ртов, жаждущих еды. Шести миллиардов животов вида, который овладел такой технологией, что мог поедать все прочие виды, с которыми жил на одной Земле.

Человек, забравшийся на вершину пищевой цепи, неожиданно оказался заложником своего триумфа. Словно акула, пожирал он все больше и больше тех, кто раньше пожирал его. Чтобы есть, он должен был действовать, охотиться на меньшие виды, чтобы не исчезнуть в холодном супе, давшем ему жизнь.

Но чем больше рыбы он ловил, тем меньше оставалось ему на следующий день.

Глава 1

Для Роберто Резендеса это был последний выход в море, последняя надежда на рыбацкую удачу и последний замет сети перед тем, как федеральное правительство выкупит у него «Санто Фадо» и отбуксирует из порта Инсмаут, штат Массачусетс. А он превратится в заурядного обывателя и вынужден будет повернуться спиной к источнику жизни, который кормил семь поколений Резендесов еще с тех пор, когда Инсмаут был китобойной столицей Нового Света.

Утреннее небо было мрачным и отдаленно напоминало россыпь пустых устричных раковин на берегу, а унылая морская зыбь терялась в легкой дымке холодного зимнего воздуха. Прорезая короткую и крутую волну Атлантики, напряженно гудел судовой мотор, ритмично и громко чеканя свое привычное «та-покета, та-покета, та-покета».

В лучшие времена семья Резендесов активно промышляла в районе Джорджес-банки в ста двадцати пяти милях от Кейп-Кода, где хорошо ловились треска, палтус и пикша. Конечно, лучшей из всех промысловых рыб всегда считалась треска, в особенности королевская треска — рыба, щедро вскормившая первых пилигримов. Это было давно, задолго до того, как первый из Резендесов покинул родную Португалию и отправился за океан в поисках новой жизни и занялся там тем, чем португальцы занимались веками, — ловлей рыбы с лодок.

От своего деда Хорхе Роберто не раз слышал, что в те давние времена воды Джорджес-банки просто бурлили от обилия промысловой рыбы, а в 1895 году из глубин океана был извлечен Патриарх — огромная треска шесть футов длиной и весом более двухсот одиннадцати фунтов. С тех самых пор никому из рыбаков не удавалось поймать ничего подобного. В следующем столетии популяция трески заметно сократилась, а к концу века стала просто-напросто исчезать.

Сейчас, когда это сумбурное столетие завершало отсчет времени, рыболовные сети траулеров поднимали с океанского дна лишь всякий ненужный мусор — морских звезд, моллюсков, скатов и пустые пивные банки. Что же до благородной трески, то она редко радовала глаз рыбаков своим белым брюхом. Ее стало так чертовски мало, что даже самые упрямые рыбаки поняли: ее запасы почти исчерпаны.

Роберто Резендес, как, впрочем, и многие другие рыбаки, уже не мог рассчитывать на треску в районе Джорджес-банки. Да что там треска! Здесь даже желтоперый тунец стал большой редкостью, не говоря уже о пикше. Департамент торговли всячески убеждал рыбаков в том, что если они воздержатся от ловли рыбы в этом районе, то через некоторое время, лет через десять, к примеру, ее популяция может возродиться в прежних размерах, а некоторые виды — даже через пять, но это было слабым утешением. А что потомственным рыбакам все это время делать?

Кто-то попытался перейти на добычу морских гребешков, но для этого нужны совершенно другие суда, с другой оснасткой, а переделывать старые для ловли этих съедобных моллюсков оказалось делом чрезвычайно хлопотным и дорогим. Другие же инсмаутские рыбаки бросились в погоню за омарами, но и это не принесло результата. Уж слишком трудное это дело. Ведь их до сих пор ловят примерно так же, как это делали сто лет назад, то есть с помощью специальных ловушек, которые нужно опустить на морское дно рано утром и поднять вечером. Да еще ловушки очищали браконьеры. Роберто Резендес не хотел иметь ничего общего с ловцами омаров, которых презирал еще его прадед. В его роду все мужчины с пренебрежением относились ко всему, что ползало по морскому дну, а не плавало в свободной воде.

И поэтому он все дальше и дальше уходил в море, надеясь на рыбацкое счастье и выбрасывая за борт всякую несъедобную мелочь, которая все чаще попадалась в его сети. И поэтому вместо нежной трески или деликатесной камбалы он все чаще довольствовался мелкими представителями семейства тресковых, толстолобыми уродцами, морскими воробьями и скользкими морскими бабочками, которые больше похожи на лягушек, чем на рыб. Сейчас люди пожирали даже эту живность, которая раньше считалась несъедобной, причем платили за нее столько, сколько каких-нибудь два десятка лет назад стоила благородная треска или тунец.

И все же это давало ему возможность хоть как-то прокормить семью. Пока «Санто Фадо» болтался вокруг закрытых вод Джорджес-банки, Роберто пристально вглядывался в экран эхолота, который превращал поиск рыбы в удовольствие.

Его два старших сына стояли у штурвала, а он, зрелый мужчина сорока девяти лет, согбенный если не духом, то спиной, следил за зеленоватым полем уныло и монотонно попискивавшего эхолота.

Они крейсировали не быстрее двенадцати узлов. Соленый туман, поднятый холодным зимним ветром, оседал ледяной коркой на радарной мачте, виселицах и релингах барабана сети. Время от времени Роберто скалывал эту корку багром. Если дать ей нарасти, траулер вроде «Санто Фадо» под грузом льда может перевернуться.

Роберто отбивал лед с крепления барабана троса, когда тревожно забибикал эхолот. Отколов от барабана последний пласт, Роберто ринулся к экрану, не выпустив из рук багор.

— Мадре! — выдохнул он, невольно употребив восклицание своих предков.

— Что там? — поинтересовался Карлос, старший.

— Иди и посмотри. Посмотри на то, за чем так долго охотились твои предки, но так ни разу и не видели.

Карлос отошел к эхолоту, оставив у штурвала Мануэля. Он был хорошим парнем, этот Мануэль. Надежным. На палубе стоял с детства. Рыбак до мозга костей. Но Роберто знал, что у Мануэля другая судьба, и в тридцать лет ему придется менять профессию. Настолько безнадежно стало положение их рыбацкой семьи.

Экран показывал густое скопление в форме блюдца длиной в милю. Оно состояло из плотно упакованных, синхронно движущихся отметок эхолота.

Роберто показал пальцем на экран и шепнул: