Американское безумие - Мэрфи Уоррен - Страница 27

Его ученика нигде не было видно. Старик с телом юноши одной рукой прижимал к стене матрац, а другой отрывал от него куски. Под матрацем вырисовывались очертания человеческой фигуры.

Очень похожей на фигуру Римо.

Тут сенатор просунул руку в проделанную им же дыру и, как кролика из шляпы, за волосы вытащил на поверхность голову Римо.

Лицо единственного ученика Чиуна было совершенно красным, как будто его только что побрили опасной бритвой. Белки глаз тоже были красными.

— Сделай же что-нибудь! — крикнул Римо.

— Сейчас! — непринужденно ответил Чиун. Засунув руку в банку, он вытащил оттуда горсть скользкого белого вещества и швырнул его на лысый затылок сенатора. Вещество сразу же принялось растекаться по его шее и плечам.

Эффект был достигнут мгновенно.

Отпустив волосы Римо, Ладлоу Бэкьюлэм начал крутить во все стороны головой. Ноздри его расширились. Все еще прижимая плечом матрац, сенатор соскреб немного вещества со своей шеи и тут же отправил к себе в рот. Его увядшие губы испустили стон удовольствия. Его воспаленные глаза выкатились из орбит.

— Что это за чертовщина? — каркнул из своей дыры Римо.

— Рыбная палочка для дождевого червя, — ответил Чиун.

— Ну, тогда, ради святого Петра, дай ему еще!

Мастер скатал еще один снежок и поразил им Бэкьюлэма прямо в челюсть.

— М-м-м! — пробормотал сенатор, обеими руками соскребая себе в рот жирный майонез.

— Вот! — сказал Чиун, меняя прицел, и отправил целую серию шариков на ковер, отвлекая человека-животное от матраца и от все еще запертого в ловушку Римо.

Достопочтенный сенатор уткнулся лицом в ковер и, словно собака, подлизывающая свою собственную рвоту, принялся неистово обсасывать жесткие ворсинки. Покончив с одним шариком, он тут же переходил к следующему.

Римо отбросил матрац в сторону и оторвался от стены.

— Этот ублюдок чуть меня не сделал, — сказал он, останавливаясь на секунду, чтобы сплюнуть набившуюся в рот вату.

— Ты проделал большую работу, удерживая его здесь, пока я искал решение проблемы, — ответил Чиун.

— Ага, верно. Конечно, я же не давал ему уйти...

— Теперь, когда у нас есть живой образец, нужный Императору Смиту, — сказал Чиун, — все, что нам нужно, — это лишить его чувств, чтобы мы могли надежно связать объект для транспортировки.

— Эта честь принадлежит мне, — сказал Римо.

Когда Римо приблизился к сенатору, тот угрожающе зарычал, но не перестал подбирать майонез с ковра. Стоя на четвереньках, он продергивал короткие ворсинки через три оставшиеся зуба.

Чиун внимательно наблюдал за своим учеником.

Угол приближения.

Боевая стойка.

Выбор кулака.

Направление и сила удара.

Он был доволен тем, что Римо избегает ударов в голову. Мозги девяностолетнего старика — слишком хрупкая вещь, она может легко потерять свое содержимое, а им нужны именно мозги. Римо нанес удар открытой ладонью. Своей целью он избрал небольшой участок спины чуть пониже правой почки, где сходится множество важных нервных окончаний.

Бах!

Сенатор Бэкьюлэм судорожно вдохнул воздух и упал лицом в лужу собственных слюней.

19

Одетый в стерильный белый костюм, Карлос Стерновски шел по коридору медицинского отделения корпорации «Фэмили Финг фармасевтиклз». Рядом с ним двигался Фосдик Финг. В то время как долговязый американец делал один шаг, тайваньцу, чтобы не отстать от своего спутника, приходилось делать целых четыре. Впереди раздавался чудовищный рев и грохот стекла и стали.

Звуки казались Стерновски смутно знакомыми.

Это напоминало кормление львов в зоопарке.

— Примерно час назад деградация начала ускоряться, — проинформировал его Фосдик. Они прибавили шагу. — Это происходит со всеми подопытными, которые принимали синтетический препарат. Психологические и поведенческие отклонения превосходят все, что мы ранее регистрировали.

Когда они приблизились к помещению, которое занимал первый из подопытных, дверь распахнулась и оттуда выскочили медсестры в униформе. Они кричали и ожесточенно отряхивали свою одежду. У одной из женщин под правым глазом сиял свежий синяк, а из губы текла кровь. Все были с ног до головы в мокрых пятнах. Увидев открытую дверь, один из охранников подбежал и захлопнул ее.

— Она набросилась на меня! — закричала, обращаясь к Фосдику, черноглазая медсестра с разбитой губой. — Потом, когда остальные оттащили ее от меня, она нас обрызгала! Господи, эта громадная безобразная корова как-то ухитрилась нас всех обрызгать!

— Мы всего лишь пытались взять у нее образцы волос на анализ! — сказала другая медсестра. Она продемонстрировала зажатую у нее в руке короткую прядь каштановых волос. Между волосами проглядывал более светлый пух.

— Успокойтесь! — сказал Фосдик. — Все, пожалуйста, успокойтесь. Отдайте мне эти волосы. — Он забрал образцы у медсестры и поместил их в небольшой пластиковый пакет. — Теперь идите переоденьтесь. А когда переоденетесь, уходите отсюда и не возвращайтесь до тех пор, пока полностью не обретете равновесие.

Внимание Стерновски было привлечено к другим вещам. Он наблюдал по монитору за происходящим в комнате, откуда только что выскочили медсестры. Подопытная номер два была совершенно голой. Жира в ее теле теперь практически не осталось, а мышечная масса примерно соответствовала мышечной массе взрослого мужчины ростом в сто девяносто сантиметров. Подопытная сидела на краю больничной койки и в величайшем возбуждении расчесывала пальцами волосы.

Но не на голове.

Она расчесывала волосы, которые росли у нее на плечах.

Когда сорокалетняя писательница четыре дня назад поступила в медицинское отделение корпорации, она весила сто сорок килограммов, из которых на долю мышц приходилось менее сорока процентов. Проблемы с весом у этой женщины были связаны как с генами, так и с образом жизни. Единственное, что делала писательница, — это сидела за компьютером и писала.

А еще ела.

Она разработала для себя небольшую систему премий. За каждую законченную страницу рукописи она вознаграждала себя чем-то вкусненьким. Пирожным. Конфетой. Куском торта. Ложкой мороженого. Используя эту систему стимулирования, писательница сумела за десять лет произвести сорок три романа.

После того как она закончила тридцать второй роман, положение начало серьезно ухудшаться. Когда она отдала в издательство свою новую фотографию, чтобы ее поместили на обложке книги, издатель отверг снимок, заявив, что на нем писательница похожа на орангутанга. Действительно, ее когда-то миловидное лицо теперь совсем заплыло концентрическими кругами жира. О поездках на презентации книг теперь не могло быть и речи.

Когда издатель предложил, чтобы в разъездах писательницу заменяла стройная дублерша, романистка запаниковала. Она попала в ужасную ловушку. Без непрерывного притока угощений она не могла написать ни строчки; с другой стороны, не избавившись от них, она не могла купаться в лучах славы, к которой всю жизнь стремилась. В отчаянии писательница была готова пойти на все и согласилась стать подопытным кроликом семейства Финг.

Использование ГЭР казалось ей прекрасным решением проблемы — особенно, если о действии препарата рассказывает такой обходительный человек, как Фарнхэм Финг.

— Это не человеческие волосы, — сказал Фосдик, поднеся к свету пластиковый пакет.

Стерновски оторвал взгляд от экрана монитора и действительно изумительных очертаний фигуры бывшей писательницы.

— Что? — спросил он.

— Это шерсть животного.

— Не может быть! — возразил Стерновски и нагнулся над пакетиком.

Одного взгляда оказалось достаточно, чтобы понять: в противоположность всему тому, что Стерновски знал (или считал, что знает) о генетике, это действительно была шерсть животного. У человеческих существ не бывает подшерстка. А вот у росомах бывает.

— Не понимаю, — с беспомощным выражением лица сказал он. — Судя по тому, что произошло, ГЭР должен был изменить структуру ДНК. Хотя мы знаем, что этого не может быть...