Кот стоит насмерть - Мерфи Ширли Руссо - Страница 6

– С каких это пор люди стали прыгать и взлетать на деревья?

– Ты знаешь, что я имею в виду. Не будь таким брюзгой. Должно быть, это ужасно – ощущать, как суставы теряют подвижность, чувствовать, что у тебя болит тут и там, страдать от плохого пищеварения…

Её собственное пищеварение, как и у Джо, было превосходно, а рацион весьма разнообразен. Мыши, крысы, икра, ящерицы, импортные сыры и копчёное мясо из магазинчика Джолли – всё это поедалось с большим удовольствием, и никаких проблем с желудком не возникало.

– Я просто хочу сказать, что стареть – это ужасно. Если бы мы могли…

– Да, это ужасно. Так что ж теперь, ты собираешься спасать мир? – он лукаво ухмыльнулся. – Маленькая полосатая кошка, ты кем себя возомнила – Бастет[1] матерью богов? Спасителем человечества?

– Не человечества, а всего лишь нескольких пожилых людей, – огрызнулась Дульси. – А ты кто такой? Откуда ты взял что я не смогу этого сделать? Что в этом понимает какой-то паршивый кот?

Спор закончился дракой – в ход пошли когти и зубы, клочки шерсти полетели по всей крыше. В пылу схватки они подкатились так близко к краю, что Джо едва не рухнул на мостовую. Он повис на краю, а когда вскарабкался обратно, они потрясение уставились друг на друга и разбежались в разные стороны, ловко огибая дымоходы и шпили флюгеров.

Ни флирт, ни насмешки не могли изменить решение Джо насчёт пансионата. Дульси была так разочарована, что едва не рассказала ему историю Мэй Роз. Это мгновенно заставило бы его переменить решение.

Но тогда его мурлыканье и ласки были бы притворными и фальшивыми, он бы принялся шпионить, а не помогать старикам. Ему было бы наплевать на всё, кроме загадочной истории Мэй Роз, которая в конце концов может оказаться всего лишь вымыслом помрачённого воображения старушки.

Госпожа Роз была очень маленькой женщиной, больше похожей на куклу-переростка. Таких игрушечных старушек в натуральную величину можно увидеть в витринах универмага «Нейман-Маркус» на Рождество. В Молена-Пойнт такого магазина не было, но Вильма ездила в Сан-Франциско за подарками к Рождеству и рассказывала Дульси о восхитительном праздничном убранстве витрин. Дульси могла представить Мэй Роз сидящей в кресле-качалке в одной из таких витрин среди изысканной обстановки. У неё были белоснежные кудряшки, как у ангела на рождественской ёлке, румяные-прерумяные круглые щечки-яблочки, пухлые маленькие ручки, а часто мигающие глаза такие же ярко-синие, как у дорогих фарфоровых кукол.

Но кукольное впечатление было обманчивым. По крайней мере, если верить её историям о том, что происходит за закрытыми дверями «Каса Капри».

В минуты здравого сомнения Дульси говорила себе, что исчезновение некоторых пациентов, возможно, всего лишь плод воображения старушки. По словам Мэй Роз, из пансионата исчезло шесть пациентов. Когда у кого-нибудь из обитателей «Каса Капри» случался удар или другое более или менее серьёзное заболевание, их переводили из общего отделения, Внимание, в больничное – Забота. После этого никто их больше не видел. Когда подругу Мэй Роз Джейн Хаббл отправили в Заботу, им больше не позволили видеться. У Джейн не было семьи, никто не заботился о ней, поэтому до её исчезновения никому не было дела, её даже не пытались найти. Мэй сказала, что все шестеро пропавших были одинокими.

Пока Дульси лежала на коленях Мэй Роз, сидящей в своём кресле на колесиках, старушка рассказала ей и о Лили Мерцингер, и о Мэри Нелл Хук, которые тоже отправились в Заботу и больше не вернулись. У Мэри Нелл был рак, и её перевели в больничное отделение, где давали обезболивающие препараты. Мэй недоумевала: если Мэри Нелл Хук умерла, почему никто из обслуги не рассказал об этом? И почему на её похороны не позвали других обитателей пансионата?

По словам Мэй Роз, Лили Мерцингер когда-то была владелицей коктейль-бара. Поселившись в «Каса Капри», она привезла с собой коллекцию пластинок с музыкой 40-х годов, слушала эти пластинки в своей комнате, и её соседи тоже любили их слушать. А когда у Лили случился сердечный приступ, её забрали в Заботу, и никто больше не слышал этой музыки. Положим, сама Лили была слишком больна и не могла ставить пластинки, но неужели нельзя было заводить эту музыку для неё там, в Заботе?

Дульси не могла указать ей на то, что, вероятно, были причины не заводить пластинки в Заботе, что это могло помешать действительно тяжелобольным пациентам. Ей оставалось только помалкивать. Не станет же она возражать Мэй Роз, что наверняка существуют причины не пускать посетителей в больничное отделение. Но приходилось молчать. Всё, что ей оставалось, – мурлыкать, держа язычок за зубами.

Мэй Роз никогда не пересказывала эти странные истории Вильме, возможно, полагая, что та ей просто не поверит. Самым разумным было считать, что эти истории всего лишь плод слишком буйного воображения старушки и порождены банальной скукой.

И всё же не думать об этом Дульси не могла. Она продолжала размышлять над тем, как подобные истории рождаются в голове у Мэй Роз и какие крупицы истины могут лежать в их основе. Эти истории преследовали Дульси как орава голодных блох.

Помахивая хвостом, она глядела в темноту за окнами, где за узловатыми дубовыми ветвями манила восходящая луна. Приближалась полночь, время охоты. Дульси не нужны были часы, её чувство времени было гораздо точнее, чем тикающий белый квадрат, висящий на стене над конторкой. Любая кошка знает, когда мыши и кролики выходят из своих нор. Спрыгнув со стола, Дульси пробежала сквозь полосы света и тени в кабинет Вильмы, мимо её стола и выскочила из кошачьей дверки на узкую улицу.

Луна освещала витрины магазинов, вазоны с цветами и затемнённые козырьками двери, отбрасывала длинные тени от деревьев в кадках и старых дубов, которые нависали над пешеходными дорожками и даже вылезали на улицу, что затрудняло движение в дневное время. Дубовые ветви доходили до крыш и касались балконов. Сквозь узловатые сучья были видны стремительные, подсвеченные луной облака. Охота будет отличной. Бегущий свет дурманит кроликов.

Она и сама чувствовала легкое головокружение, луна пьянила и её, от этого хотелось резвиться и кататься по земле.

Пусть кошек и кроликов роднят игры в лунном свете, но это не умаляло её аппетита до свежей кроличьей крови. Направляясь в сторону южной окраины, Дульси чувствовала, как внутри неё борются две страсти: жажда охоты и ещё какая-то смутная жажда, которую невозможно описать словами. Время от времени она останавливалась, приподнималась на задние лапы и вглядывалась в освещённые витрины.

За стеклом маленькой кофейни в корзинках лежали свежий хлеб из собственной пекарни и печенье, от них шёл сладкий и манящий запах. Но дольше она задержалась у витрины магазина готового платья, восхищенно разглядывая красное шёлковое вечернее одеяние. По каким-то странным и загадочным причинам дорогая одежда заставляла сердце маленькой кошки биться в два раза быстрее.

Для обычного наблюдателя Дульси была всего лишь пёстрой кошкой. Однако изящные тёмные полоски и аккуратные персиковые ушки маскировала сильные страсти – желания, которые не могут испытывать обычные кошки.

С самого раннего детства Дульси привлекали шёлковые чулки, изящные шелковистые лифчики, чёрные кружевные рубашечки, прозрачные шейные платка и мягкие кашемировые кофточки. К тому моменту, как ей исполнилось шесть месяцев, она научилась открывать любые соседские окна, подпрыгивать к дверной ручке, цепляться за неё и толкать дверь задними носами, пока та не откроется. Все соседи Вильмы на несколько кварталов вокруг рано или поздно становились жертвами кошачьих набегов. Если они случайно забывали на сушильной верёвке шёлковую ночную рубашку или колготки, им приходилось идти к дому Вильмы и копаться в деревянном ящике, который она держала у себя на заднем крыльце. Там-то они и обнаруживали пропавшие вещи. Часто соседи, направляясь к Вильме в поисках пропажи, знакомились друг с другом и потом с удовольствием общались.