Тайна музейного экспоната - Биргер Алексей Борисович - Страница 7

— Витька заслужил, — вставила справедливая Поля.

— Будем считать, что ты его вдохновляла на верные догадки, а значит, заслужила даже больше, чем он, — с шутливой галантностью сказал Игорь. — В общем, выбирайте себе что-нибудь на десерт, а я, так и быть, за компанию с вами выпью еще чашку кофе.

Ребята выбрали по «фруктовому ассорти под взбитыми сливками» (это оказалась смесь из замороженной клубники и долек абрикоса из компота, сдобренная сверху сливками из баллончика; все вместе это было очень вкусно, во всяком случае, на ребячий вкус), а Игорь, как и грозился, взял кофе двойной крепости. Пока ребята уплетали свои десерты, он размышлял, попивая кофе маленькими глоточками, а потом заговорил:

— Да, вот такая она, актерская судьба. Анджелову я знаю, по фамилии — и даже как-то раз слышал ее по радио, в программе «Мелодии прошлых лет», или «Неувядаемые мелодии», или как там ее. Неплохо поет, очень неплохо. И довольно знаменита была в свое время. Но ее слава упорхнула лет десять назад. Это мелодии не увядают, а люди… — Игорь пожал плечами. — Люди иногда могут не попасть в ногу с изменившимся временем. Я хорошо представляю, как они с мужем живут. Вечно на колесах, вечные разъезды из города в город — всюду, где директор филармонии, концертного зала или просто заштатного клуба хочет устроить программу «Для тех, кому за сорок» и где можно втиснуться со своим репертуаром. Провинциальные фестивали русской песни и тому подобные мероприятия, где принимают хорошо, но денег платят мало. Иногда — по концерту в день в течение месяца, а то, случается, и по два. И при этом надо держать марку, помнить, что ты «звезда эстрады», и во всем вести себя «звездно» — если хоть ненадолго перестанешь внушать это себе и другим, то вообще можно лишиться заработков. Вот так: как хочешь, так и крутись. Но у нее еще голос есть, музыкальный талант. А я с моими зайчиками и колобками быстро бы вышел в тираж, сидел бы на ролях «кушать подано», положив зубы на полку, — если б, конечно, не повезло сказочно, не заприметили бы меня в кино и не сняли в боевике. Но мало кому так везет, как Самсонову.

Ребята впервые видели Игоря таким грустным.

— А вам бы хотелось вернуться в актеры? — спросила Поля. — Ну, если б вам пообещали, что у вас как у актера все нормально сложится.

— Не знаю, — ответил Игорь. — Наверно, нет. Мне нравится то, чем я сейчас занимаюсь. Правда, я подумываю о том, чтобы появиться на экране ведущим одной из наших передач. Для детской передачи я мог бы появляться каким-нибудь волшебником или лягушонком. Вот вам и удовлетворение актерских амбиций. А главное, не надо будет тратиться на приглашение посторонних ведущих… Доели? Тогда пошли. Отпустим наконец другую половину вести светскую жизнь.

Игорь и ребята пошли в свой вагон. Когда они добрались, Витька кинул заинтересованный взгляд на последнее купе, но дверь была закрыта. Зато в следующем купе их встретил разъяренный (или делающий вид, что разъяренный) Алексей.

— Ты мне сюрприз подсуропил? — грозно спросил он у Игоря.

— Какой сюрприз? — Игорь малость растерялся. — Если ты о том, что мы были в ресторане слишком долго…

— Нет, я не о том! — прервал его Алексей. — Да хоть живите в вашем ресторане, хоть закопайтесь и сгиньте в нем, если вам так нравится! Я о том, что должен расхлебывать кашу, которую ты заварил, — и влипнуть я мог так, что хуже некуда!

— Что за каша? — Игорь встревожился.

— Еще спрашиваешь, — проворчал Алексей. — Лежу я, понимаешь, никого не трогаю — сплю, можно сказать, — как вдруг в купе вторгается бешеная тетка, которая знает меня по имени, и говорит, что согласна выступить перед нашим камином! Я хлопаю на нее глазами и ищу спросонья, где у нас в купе спрятался камин. А она тут же предлагает, пока мы от камина далеко, устроить показательный вечер цыганского романса у нас или у них в купе. Тут до меня начинает доходить, что к чему, и я рассыпаюсь перед ней в бессвязных благодарностях, а сам думаю только о том, как избежать этой пытки, поскольку, замечаю я, за мощной спиной тетки маячит лысоватый мужичок с гитарой, и гриф этой гитары выставляет в коридоре так, что ни пройти, ни проехать, ни сбежать. Единственно, что я мог пробормотать, — это что нужно тебя дождаться. Лысоватый мужичок сверкает на меня таким же сумасшедшим глазом, как и тетка, и, вообще, поворачивает гитару наперевес, грифом на меня, причем с обратной стороны, как будто это не гитара, а скорострельный пулемет. Или, думаю, он хочет выпад сделать, чтобы под дых засадить или глаз вышибить? Так сказать, «погасить» меня, чтоб я немедленно слушал их пение и не рыпался. Единственно, что меня успокаивает — что я стою дешевле этой гитары, поэтому их ущерб в любом случае будет позначительней, чем мой. Классная гитара, доложу я вам, из тех, что тянут на многие тысячи долларов — я-то в гитарах чуть-чуть разбираюсь. И тут я замечаю… — Алексей осекся, как будто чуть не сказанул лишнего. — Ну, то, что я заметил, — это нас никак не касается, это забота психованного мужичка… в общем, то ли им гитару стало жалко, то ли бог меня миловал, смягчив их неистовство, но они удалились достаточно мирно, заручившись моим обещанием, что весь наш вечер принадлежит им. Точнее, твой вечер, — мстительно добавил Алексей. — Я-то заранее их предупредил, что у меня болит зуб, голова и печень и что вообще меня, наверно, снимут с поезда на ближайшей станции с острым приступом аппендицита, если только подвернувшийся в поезде хирург не решится резать меня прямо в купе. И что я приглашаю их на операцию с таким же удовольствием, с каким они приглашают меня на вечер песни.

— Ты так и сказал? — ошарашенно спросил Игорь.

Ребята катались со смеху.

— Ну, может, и не совсем так, — сказал Алексей. — Я передаю тебе не букву, а дух разговора. Знаешь, что это означает? Или ты своими утомленными мозгами не способен разбираться в иносказаниях? Да, надо было крепко утомить мозги, чтобы превратить один из немногих вечеров, которые мы могли провести тихо и себе на радость в, — тут Алексей фыркнул, — вечер песни! Учти, я имею полное право удалиться в вагон-ресторан. И я удалюсь туда и, если надо, проторчу там хоть всю ночь. Чтобы не раздражать официантов, я не буду по-шараповски брать «чашечку кофе» на два часа сидения — я буду пить коньяк! И выпью две бутылки!

— Но ты сам был против того, чтобы брать коньяк в вагоне-ресторане… — заикнулся Игорь.

— Спасение собственной жизни дороже! — резко ответил Алексей. — Когда у человека вянут уши…

— Погоди, да ты ведь не знаешь, кто это! Это Анджелова!

— Анджелова? Гм… — Алексей задумался. — Вообще-то гитара у ее аккомпаниатора обалденная. Я бы и сам опробовал, только обычно посторонним до такой гитары и дотронуться не разрешают — и правильно делают. Видно, поэтому… Хотя я за это «поэтому» расстрелял бы… Ладно, Игорек, куда бы ты ни пошел, я с тобой — хоть на дорожный концерт, хоть в печь огненную!

— Вот и отлично! — рассмеялся Игорь. — Ребята еще не освободились?

— Нет, — ответил Алексей, — Груня рисует, а Мишка заговаривает зубы Самсонову, сыпля байками из шоферской жизни, чтобы Самсонов сидел спокойно и не вертелся. Я, во всяком случае, так это понимаю.

— Ну, ладно, — Игорь с облегчением рассмеялся. — В любом случае, они скоро освободятся. Тогда покормим наших работяг и предадимся цыганской грусти.

— Предавайтесь, предавайтесь, — проворчал Алексей. — Что до меня, то я с большим удовольствием предался бы цыганскому храпу. Я имею в виду, как это, — «Все цыгане спят непробудным сном». Дальше, кажется, про то, что «лишь один не спит…» — но это ко мне не относилось бы!

Тут в коридоре послышались легкие шлепки — кто-то бежал, — и в купе заглянул Мишка, растрепанный, как всегда.

— Порядок! — сообщил он. — Закончили! Валите смотреть портрет!

И все «повалили» смотреть портрет.

Глава IV

ПАССАЖИРЫ ПЕРВОГО И ТРЕТЬЕГО КУПЕ

Семь человек (считая самого Самсонова) в двухместном купе — это получилось «чуть-чуть немного слишком», как иногда шутливо называют явный перебор. Но тут верна была старая пословица про то, что в тесноте, да не в обиде. Мощный Самсонов постарался затиснуться в самый угол, чтобы первым зрителям было сподручней рассматривать его портрет. Он весь сиял: ему самому портрет явно понравился, и даже очень. Груня изобразила актера мужественным и напряженным, готовым сорваться с места, как отпущенная пружина, и ринуться в бой. На его правом виске лежал яркий блик света, укрупняя и придавая объем обводам головы и подчеркивая его решительный характер. Одну руку он положил на откидной столик — и движение пальцев этой руки было схвачено и передано настолько живо, что прямо-таки в ушах звучала четкая барабанная дробь, которую они выбивают.