Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. (выборочно) - Осеева Валентина Александровна - Страница 19

— А в чем? — негромко спросили сразу несколько голосов.

— А в том, что Вадим не хочет сдерживаться, распускается, пользуется тем, что бабка его любит. А любит — значит, простит и жаловаться тоже не пойдет, — медленно сказал Гриша.

Ребята посмотрели на Вадима. Он молчал и, обхватив руками коленки, смотрел на огонь.

— А мы, Гриша, наверно, все такие. А не такие, так еще хуже… У каждого, если так откровенно рассказать, что-нибудь найдется плохое, — живо сказал Костя. — Вот я, например, о себе скажу… Я в школе с товарищами один, а дома другой. В школе я и веселый, и все мне хорошо. А дома, как приду, так сейчас надуюсь чего-то, ну, вообще… к сестренке начну придираться — одним словом, тоже распускаю себя… — Костя виновато улыбнулся. — Честное слово!..

— Не та дисциплина, — заметил кто-то из ребят.

— Перед товарищами не больно-то свой характер покажешь — у нас живо на чистую воду выведут, будь спокоен! — тряхнул головой паренек в клетчатой рубашке со значком на груди.

— А я вот что знаю… — придвигаясь к огню, заговорил Саша. — Надо самому себя время от времени проверять: кто я есть, какой человек из меня получается. А то один раз я так себя запустил, что сам себе опротивел… — Он выплюнул изо рта травинку и поглядел на внимательные лица ребят. — Кто смеется — не смейся. Это с каждым может быть…

Ребята поглядели друг на друга.

— Никто не смеется… Что ты?

— Говори…

— Говори, Саша! — послышались тихие голоса.

— А что говорить? Это дело с двойки началось, — хмурясь, сказал Саша. — Получил я как-то двойку по арифметике. Ну, неприятно мне, конечно, и неловко; иду домой и думаю: «Сегодня не скажу — и так у меня сегодня плохой день; завтра скажу». А назавтра я пятерку получил по русскому и опять думаю: «Что я буду хорошее с плохим мешать! Скажу послезавтра». Ну, так день за днем. Хорошее говорю, а о плохом молчу. И все так стал скрывать, а потом уж и врать пришлось, выкручиваться, да уж не только дома перед родителями, а и в классе перед товарищами. Ну, один раз лег спать и думаю: «Что это я перед всеми извиваюсь как-то, все мне на свете опротивело и самому на себя противно глядеть?»

Саша поднял голову и посмотрел на ребят.

— Ну и что? — нетерпеливо спросил Костя.

— Все! — решительно отрезал Саша. — С той поры все! На одной правде живу! Вот как есть, так и есть! Ничего не скрываю и нигде не выкручиваюсь — чистый стал, как после бани вышел!

Наступила тишина. Ребята задумались. Кто-то подкинул в костер сухую ветку. Огонь вспыхнул и осветил лица.

— А у меня вот, ребята… — послышался взволнованный голос Димы, — у меня свой недостаток…

Ребята раздвинулись. Дима боком просунулся между ними и, вспыхивая горячим румянцем, долго не мог найти нужные слова.

Наконец он грустно улыбнулся и сказал:

— Я, наверно, какой-то трус, ребята, хоть мне об этом и говорить трудно… Но раз все о себе правду говорят, то и я хочу сказать.

— Ясно, говори!

— Как скажешь, так сразу и на душе станет легче! — сочувственно зашумели ребята.

— Говори. Тут чужих нет… Может, разберемся вместе, — сказал Гриша, присаживаясь ближе к костру.

— Я леса боюсь, — сказал Дима. — Боюсь, и все. И никак себя побороть не могу. Ни за что бы один в лес не пошел! Я уж себя проверял — выйду ночью из палатки и смотрю: лес, лес… деревья черные, кусты черные, а за кустами будто зверь какой валежником шуршит. Стою и думаю: «Пошел бы я сейчас один туда? Нет, ни за что на свете! Боюсь…»

— А чего боишься? Людей или зверей?

Дима пожал плечами:

— Нет, почему людей? Зверей, конечна, гадюк боюсь, а еще заблудиться мне страшно…

— Да-а… — протянул кто-то из ребят.

— Чудной ты… — сказал Вадим. — Лес все любят, а ты его боишься! И днем боишься?

— Нет, днем меньше. Днем все видно.

— Ну, а если бы ты попробовал преодолеть в себе этот страх? Вот как Саша: преодолел же он свой недостаток, когда понял, что это никуда не годится! И ты попробуй. Возьми себя крепко в руки и решись пойти в лес, и ты увидишь, что ничего там страшного нет, — сказал Гриша.

— Конечно, Димка! Прямо скажи себе: я ничего не боюсь! И иди! Вон лес! — зашумели вокруг ребята.

Дима оглянулся на лес и тяжело вздохнул.

— Может, я с ним пойду для первого раза? — предложил Костя.

— Ну уж нет! Без нянек, пожалуйста! Димка пионер!

— Нечего ему тут долго думать! Пошел, и все!

Гриша вдруг встал, нащупал в траве пустое ведро и протянул его Диме:

— Слушай! Вон там под горкой ручей. Мы с тобой сегодня там были… Пойди и набери воды в ведро, понял?

Дима нерешительно взял ведро.

— Иди, иди, Димка! Нас много! Мы, в случае чего, все к тебе на помощь прибежим! — подбадривали Диму ребята.

— Иди, — дружески сказал Вадим и погладил товарища по плечу. — Не бойся ничего!

Дима пошел. Ребята молча смотрели, как он спускался с косогора, как в темноте постепенно таяла его фигура, удаляясь вместе с тихим звоном болтающегося на руке ведра. Когда его уже не стало видно, все заговорили разом, перебивая друг друга:

— Пошел!

— Ну и хорошо!

— Важно первый раз решиться!

— А все-таки сила воли у него есть, ребята!

— А ну потише! Не зовет? — спрашивал изредка Вадим, настороженно прислушиваясь к каждому звуку.

— Не зовет! Чего ему звать!

Время тянулось медленно. Ребята помолчали. Потом поговорили еще, но за словами уже чувствовалось нетерпеливое ожидание.

— Долго чего-то он, — сказал Костя, вглядываясь в темноту.

— Может, полное ведро зачерпнул — в гору тяжело нести? — предположил кто-то.

— Не торопится, — поднимаясь, сказал Гриша. — Пойду посмотрю, что там.

— А ну тише! — вдруг крикнул Вадим и замер, подняв вверх руку.

Сквозь ночную тишину прорвался откуда-то дрожащий, жалобный крик…

Ребята вскочили и, толкая друг друга, ринулись в темноту.

Гриша, цепляясь за ветки сбегающих по косогору кустов, первый достиг ручья. За ним почти скатился с горки Вадим, потом остальные ребята. Димки не было. В кустах булькал ручей. На берегу валялось пустое ведро.

— Димка! Эй, Димка-а-а! — тревожно понеслось по лесу.

«А-а-а», — передразнивая ребят, откликнулось лесное эхо, и вслед за ним — снова дрожащий тонкий звук, заглушенный голосом Димы:

— Сюда! Сюда!

Ребята, ломая сучья и обжигаясь крапивой, бросились на зов.

Голос шел из глубокого оврага. На дне его, в топком болоте, копошился Димка и рядом с ним что-то большое, темное, похожее на зверя.

— Ребята! Сюда! Тут жеребенок в болоте застрял! Никак не вытащу! — кричал Димка.

«И-и-и!» — жалобно ржал жеребенок, пробуя вытащить заплывшие топкой глиной ноги.

Димка, подвернув выше колен штаны и обхватив обеими руками шею жеребенка, изо всех сил тащил его на берег.

Ребята сбросили тапочки и полезли в овраг.

У ручья вымыли ноги. Почистили копытца жеребенку. Димка, поглаживая густую щеточку его гривки, возбужденно рассказывал:

— Я пришел к ручью… и только хотел воды зачерпнуть, слышу — кричит кто-то! Я подумал: ребенок кричит — заблудился, в овраг попал! Ну, бросил ведро — и туда! А там не ребенок, а жеребенок стоит. Залез в топкое место и никак не вылезет! — Он провел рукой по торчащим вверх ушам жеребенка и добавил: — Тут колхоз близко… Наверное, в ночное лошадей пригнали, а он отбился от матки и попал в болото.

Ребята смотрели на Димку и улыбались.

— А как же ты пошел в овраг, Дима? Ты ведь и к ручью идти боялся! — спросил Костя.

— Это — другое дело, — быстро ответил за товарища Вадим. — В овраг он на помощь побежал, тогда, верно, и страху не было…

— Нет, был. — Димка улыбнулся и покачал головой: — Еще какой страх был! Только я стиснул зубы и решил: будь что будет! Не бросать же кого-то в беде? Я этот страх свой… как бы вам сказать… — Дима развел руками, подыскивая слово.

— Преодолел! — спокойно досказал за него Гриша.