Обыкновенные девчонки (сборник) - Ильина Елена Яковлевна - Страница 115

— Я тоже лошадей люблю, — сказала она. — И верхом ездить умею.

Барасби недоверчиво посмотрел на нее. Но скоро они разговорились, и Гуле стало казаться, что она уже давно знакома с этим юным джигитом из предгорного селения Кенже.

Спустя полчаса ребята уже знали, кто откуда и кого как зовут. Среди ребят оказались настоящие герои — один пионер спас от гибели самолет (развел костер, и летчик понял, что посадки нет), другой пристрелил двух волков, третий спас из огня пожара маленького ребенка…

— А ты тоже спасла кого-нибудь? — спросила Гуля низенькую черноглазую девочку.

— Нет, я хлопок собирала, — ответила девочка, с трудом выговаривая русские слова. — Таджикистан знаешь?

Гуля внимательно посмотрела на смуглое широковатое лицо.

— Мамлякат! — узнала она. — Нахангова! Ну конечно, знаю! Во всех газетах твою фотографию видела. Все, все о тебе знаю — как ты хлопок обеими руками собирала и как получила за свою работу орден Ленина. И как в Кремле была — тоже слышала.

С этого дня Гуля подружилась с Мамлякат и с Барасби.

Гуля учила Мамлякат русским песням и пляскам. А Барасби наконец поверил, что эта белокурая московская девочка умеет ездить верхом, и стал учить ее ездить по-джигитски.

«Эх, показала бы я теперь на киносъемке, как надо брать препятствия! — думала Гуля, вспоминая, сколько огорчений доставил ей ее первый барьер. — Показала бы высшую школу верховой езды!»

Из-за этой «высшей школы верховой езды» Гуле пришлось однажды схитрить. Она убежала потихоньку с мертвого часа, и мертвый час превратился у нее в самый живой из всех часов дня.

Но тут встретилась неожиданная помеха. Мамлякат заметила ее таинственную отлучку и решительно отказалась отдыхать, когда другие не отдыхают. Она тоже не была любительницей тихого часа.

Это смутило Гулю. Особенно когда последовали ее примеру еще две девочки и не захотели ложиться спать днем. Но не отказаться же из-за этого от великолепной прогулки верхом по горам!

И вот Гуля придумала выход из затруднительного положения. Вместе со всеми ребятами она послушно улеглась в постель. А когда ее соседки заснули, она тихонько встала и на цыпочках прокралась к дверям, за которыми сияло ослепительное южное солнце.

На беговой дорожке Верхнего парка ее поджидал Барасби Хамгоков. Он сидел верхом на гнедой лошади и держал на поводу другую лошадку, чуть посветлее мастью.

Вся золотая на солнце, лошадка нетерпеливо переступала копытами и, вытянув шею, будто шептала что-то на ухо лошади Барасби.

Гуля вскочила в седло, с горделивой радостью сознавая, что теперь это уже не стоило ей никаких усилий.

Барасби, не сказав ни слова, тронул поводья, и они поскакали по беговой дорожке, а потом выехали за ограду парка на горную тропинку.

Легкий ветерок, вея прохладой, нес им навстречу пряный запах чабреца. Справа, за глубоким, темным обрывом, синел, блестя как сталь, залив Черного моря. Слева высились крутые скалы, поросшие мхом.

— Надо пораньше вернуться в лагерь, — сказала Гуля, сдерживая свою лошадку на узенькой тропинке. — Если заметят, что мы удрали с тихого часа, нам несдобровать.

И, прежде чем внизу раздались звуки фанфар, ребята успели примчаться домой. Поставив лошадей на место, они пробрались в свои домики, которые здесь, в Артеке, назывались «палатками». Гуля незаметно юркнула в постель.

Мамлякат лежала рядом с закрытыми глазами и ровно дышала.

«Вот хорошо! — подумала Гуля. — Никто ничего не заметил. Сошло!»

Но вдруг на лице спящей Мамлякат появилась лукавая улыбка.

— Какой я сон видела! — сказала она, потягиваясь.

— Какой? — спросила Гуля шепотом, чтобы не будить соседей.

— Такой сон видела… как будто все ребята спят, а ты с Барасби верхом ездишь… Нехороший сон, нечестный.

— Откуда же ты это знаешь? А, Мамлякат?

— А так и знаю. Ты встала, и я встала. Ты в парк, и я в парк. А потом ты поехала, а я тебе рукой помахала и назад пошла.

— Мамлякат! Дорогая! Это я в последний раз. В самый последний. Я ведь сама знаю, что это нехорошо. Но ты понимаешь, мне так нужно научиться ездить верхом! Так нужно! А когда? Все время у нас расписано — завтрак, обед, линейка, купанье, лодка, экскурсия, костер… А дома и совсем некогда.

— А зачем меня обманула? — с горькой обидой спросила Мамлякат.

— Вот это и в самом деле плохо! — сказала Гуля, почувствовав свою вину. — Я не люблю обманывать… И не буду! Ни тебя, ни вожатых, никого! Ты мне веришь, Мамлякат?

— Верю, верю, — сказала Мамлякат. — Не сердись на меня… И на себя тоже не сердись!

И она потрепала Гулю по щеке.

В лесу Аю-Дага

Дни летели один быстрее другого.

Вокруг были чудесные новые места и чудесные новые друзья.

Вместе со всеми ребятами Гуля купалась в море, играла на площадке в волейбол, в теннис на теннисном корте, собирала камни на морском берегу, ловила для лагерного музея сачками бабочек. Бабочки здесь были удивительные — крупные, ширококрылые и такой окраски, которую нарочно ни за что не придумаешь: черные с золотой пылью, белые с голубой каймой, оранжевые с темно-синими пятнами, похожими на глазки павлиньих перьев.

Гуля и Барасби поймали самых красивых. Они оба очень быстро бегали и ловко работали сачками.

Спустя несколько дней, когда Гуля и ее товарищи собрались после чая на веранде лагерного клуба, туда вошел старший вожатый Лева.

— Завтра с утра, — сказал он, — мы с вами пойдем в поход — на вершину Аю-Дага.

Лагерный клуб помещался в легком белом домике, со всех сторон окруженном открытой верандой. Тремя сторонами веранда выходила в парк, а четвертой стороной — прямо в море. Здесь всегда было свежо и шумно — ветер похлопывал холщовыми занавесями, как парусами.

В самом домике стояли шкафы с книгами и стеклянные витрины с камнями, жуками, бабочками, ящерицами и водорослями. Но здесь ребята почти никогда не собирались. Настоящий клуб был на веранде. За белыми столиками у самых перил ребята играли в шахматы, читали, разрисовывали стенгазету. Если в море поднималась волна, столики то и дело приходилось вытирать полотенцем, а стенные газеты уносить на ту сторону веранды, которая выходила в парк.

Ребята разом вскочили на ноги и окружили Леву.

— Завтра в шесть часов утра, — продолжал он, — мы встаем.

И он объяснил ребятам, как нужно готовиться к походу.

А потом все врассыпную бросились к своим палаткам собирать рюкзаки и все, что нужно для путешествия.

Наутро четвертый отряд вместе с начальником похода Левой и отрядной вожатой Соней двинулся в путь.

К вечеру путники дошли до вершины Аю-Дага. Ребята натянули брезентовые палатки, развели костер, и дежурные принялись готовить ужин.

Ночь была безлунная, черная, тихая.

Костер понемногу разгорался, и огонь полз во все стороны. На секунду он прятался в черном дыму, а потом опять с треском выбивался наружу и взлетал вверх высокими пылающими фонтанами. Искры летали над поляной, точно красные мошки.

Было тихо. И вдруг где-то рядом робко заговорила маленькая сова-зорька. Жалобно, спросонья, она будто о чем-то спрашивала.

— Что это она говорит? — спросила Мамлякат.

— Она спрашивает: «Сплю? Сплю?» — сказала Гуля. — А ей никто не отвечает.

— Нет! — отозвался Барасби. — Она другое говорит.

— А что? — сразу обернулись к нему Мамлякат и Гуля.

— Она говорит: «Кукунау». Кошка говорит «нау», а эта птица — «кукунау».

— Нет, кошка говорит «мяу», — заметил кто-то из ребят.

— А у нас кошки говорят «нау», — сказал Барасби.

Снова все умолкли. Но зато громче затрещали, разгораясь, ветки, выше взметнулось пламя костра, озаряя лица ребят и белеющие поодаль палатки. Теперь по всей полянке стало светло от огня.

Но чем светлее становилось вокруг костра, тем гуще окутывал мрак высокую, плотную стену густого леса, подступившего к поляне.

Ребята с невольной тревогой оглядывались на этот черный-черный лес, и всем им хотелось еще плотнее подсесть друг к другу, поближе к огню.