Зеркала прошедшего времени - Меренберг Марта - Страница 34

Больше всего Ванечку тогда, почти два года назад, поразило то, что Пьер презирал женщин. Женщины тоже не любили Пьера и боялись его циничных насмешек, хотя ему едва исполнилось восемнадцать. Сам Ванечка, единственный сын недавно умершего старого князя Сергея Ивановича Гагарина, всей своей юной душой привязался к обаятельному насмешнику, который был на год старше его, и когда однажды этот насмешник, не сводя с него блестящего, пристального взгляда своих необыкновенных прозрачных глаз, спросил, готов ли тот доказать ему на деле свою дружбу, Жан понял и не раздумывая с радостью согласился…

С тех пор они практически не разлучались, и их привязанность друг к другу крепла день ото дня. Гагарин знал, что он единственный, кому скрытный и не склонный к откровенности Хромоножка поверяет все свои тайны и сомнения, радости и горести. Они уже давно снимали одну квартиру на двоих и жили вместе, хотя Гагарин иногда уезжал к себе в имение проведать maman, которая неизменно переживала из-за того, что ее Ванечка не желает жениться.

Но что-то произошло, непонятное и страшное, и Пьер окончательно замкнулся в себе, перестав выезжать в свет и не желая общаться ни с кем, даже с ним, часами просиживая у себя в кабинете за плотно закрытой дверью. Совсем недавно, когда Жан решился подойти к нему и спросить, не поехать ли им нынче вечером к Лавалям на литературную среду – ожидались Пушкин и Крылов, тот развернулся и в бешенстве закричал на него, чтобы тот никогда, никогда не смел входить к нему без стука и чтобы он убирался вон. Когда же оскорбленный Ванечка стал протестовать, тот, поднявшись с кресла, молча взял его за шиворот и вышвырнул вон из комнаты, как грязного подзаборного щенка. Что уж говорить о тех странных, необъяснимых вспышках насилия, когда Пьер становился совершенно неуправляем и разнузданно, цинично жесток…

А сегодня, после утреннего разговора с Пьером, когда Гагарин объявил ему о том, что он не желает больше жить с ним вместе и намерен уехать в имение к maman, произошло событие, посеявшее в душе Жана смятение и ужас. Пьяный уже с утра Долгоруков, так непохожий в последнее время на прежнего лощеного денди, со слипшимися прядями спутанных волос, молча смерив его тяжелым и мрачным взглядом, отвернулся и прошел к себе в кабинет. Гагарин последовал за ним и увидел, что в открытом ящике стола у Хромоножки лежали несколько маленьких бумажных пакетиков, заляпанных засохшей кровью. На вопрос «Господи, Пьер, что это такое?» ответа не последовало, и тогда Жана прорвало. Он, глотая слезы, кричал, что Пьер превратился в бесчувственную, вечно пьяную скотину, способную только цедить сквозь зубы матерные оскорбления, как последний извозчик, в ответ на любое обращенное к нему слово, что он страшно переменился в последнее время, что Уваров того и гляди вышвырнет его со службы…

Хромоножка молчал, развалившись в кресле и не сводя с Пьера тяжелого, мутного взгляда. Тогда Жан, показав на бумажные пакетики, выкрикнул: «А откуда эта кровь, Пьер? Посмотри – здесь у тебя и тетрадь какая-то, тоже вся в крови, и сверточки эти бумажные – что это, Боже мой? Ты… ты что, убил кого-то? Ответь мне немедленно… а не то я пойду и приведу полицию!»

Тяжелый кулак Пьера с силой обрушился на его скулу, и Жан рухнул на пол, потеряв равновесие.

«Я случайно порезал руку о страницы книги – а вот ты забываешься, Ванечка, – медленно процедил Пьер, не давая ему подняться и с надменной улыбкой глядя на него сверху вниз. – Неужели ты забыл то, о чем сам же и рассказал мне в порыве откровенности? А напрасно, – злобно усмехнулся он, – не надо было со мной откровенничать, mon cher… Назавтра весь Петербург узнает, что наш славный красавчик Гагарин – вовсе не сын Сергея Ивановича, как все наивно полагают, хотя трудно было бы представить себе, чтобы этот старикашка умудрился заделать дитя своей молодой супруге в шестьдесят с лишним лет… Уж я постараюсь в кратчайшие сроки оповестить во всех подробностях петербургский свет, что твоя мать от скуки и отсутствия мужского внимания спуталась с кучером Васькой, семнадцатилетним крепостным мальчишкой, и родила тебя, ублюдка, которого потом из жалости усыновил старый князь, потому что ему позарез нужен был наследник! Да, ты богат, ты получил от князя Гагарина огромное наследство, имя и титул, но твой настоящий папашка – это кучер Василий! Достаточно лишь взглянуть на него, чтобы понять, откуда у тебя эти ямочки на щечках, вьющиеся волосы и ладная фигурка! Да-да… я специально пошел посмотреть на него, когда мы гостили в имении у твоей матушки, и лишний раз убедился в том, что ты не больше похож на князя Гагарина, чем я на папу римского! – с издевкой протянул Пьер, придавив извивающегося на полу Жана ногой и больно двинув ему мыском туфли под ребра при попытке встать. – Ну что ж, а теперь можешь убираться на все четыре стороны, Ванечка, звать полицию, ехать к своей дорогой maman – но учти, что я привык исполнять свои обещания и никогда – ты слышишь? – никогда не бросал слов на ветер!»

Жан, всхлипнув от горькой обиды и отчаяния, прислонился к безмятежно улыбающейся каменной статуе. Ninfa Del Parea – прочитал он сквозь пелену непрерывно льющихся из глаз слез – может, от холодного ветра, а может, от жалости к себе, к Пьеру, к матери, к кучеру Василию…

Уходя из дома, он крикнул уже с лестницы: «Прощай, Пьер, я не вернусь…»

Но что-то подсказывало ему, что лучше будет вернуться, пока не произошло самого страшного, чудовищного и непоправимого…

По его вине. Потому, что он ушел.

Его нельзя оставлять одного… Не сейчас… не предавай его – попробуй спасти его заблудшую душу…

Выйдя из Летнего сада, Иван Гагарин большими шагами направился к Пантелеймоновской церкви.

– Не плачь, Азинька, – Идалия нежно склонилась над рыдающей Александриной, – ты ни в чем не виновата. Ты молодая, красивая… И никуда не выезжаешь – живешь затворницей в отличие от сестер… А он – Александр – он просто воспользовался тобой, потому что ему было скучно, потому что у него большие неприятности, поверь мне – и еще потому, что Натали его не любит… А ты его любишь, и он почувствовал это…

– Но это же грех! Да, я знаю, что Таша никого не любит, Идалия, кроме себя! Она способна лишь питаться энергией той любви, что окружает ее с рождения, ничего не излучая взамен – она холодна как лед, когда вокруг летят искры… И Жоржа она тоже не любит – но стоит ему начать любезничать с Катрин, как она тут же начинает вести себя с ним, как будто никого, кроме них двоих, в мире не существует – нервно сжимать руки, опускать глаза и вскидывать их потом на него – а ты знаешь, Идали, как она умеет смотреть!

Полетика с жалостью смотрела на Александрину Гончарову.

– Азинька…

Саша подняла на свою рыжую подружку мокрые от слез, сияющие, как спелые вишни, сильно косящие глаза с золотыми искорками.

– Послушай меня, дружочек, и поверь мне на слово… Я просто знаю больше, чем ты. Намного больше – так уж получилось… Таша, кажется, не любит Дантеса… Но я не уверена – по ней ведь никогда не скажешь, кого она любит… А Дантес не любит Ташу, потому что… ну, – так получилось. Хотя он ею восхищается – потому что она красавица. Катрин – да, она, кажется, влюблена в Жоржа не на шутку… А Пушкин готов любить любую женщину, которая верит в его гениальность и дарит ему свою любовь, щедро и бескорыстно, так, как ты, милая Азинька…

– Но он и на самом деле гениален, Идалия! Ты понимаешь – вот мы с тобой… сейчас сидим в твоей комнате, беседуем, я плачу, потому что люблю его, а ты меня утешаешь, и никто, пойми, никто и никогда не вспомнит о нас с тобой после нашей смерти, а его будут помнить вечно, потому что он не такой, как все… Он не от мира сего, он – абсолютный гений во всех своих проявлениях, в стихах, в прозе и в любви… А его мучают, унижают со всех сторон, заставляют посещать балы, напяливать мундир, раскланиваться со светскими уродами, которых он ненавидит, а его друзья – настоящие, те – ты знаешь, о ком я, – все они в Читинском остроге, сосланные на вечное поселение, и нет им прощения… Государь не простит их… Скажи – а откуда ты знаешь, что Дантес не любит Ташу? Ее же невозможно не любить!