Зеркала прошедшего времени - Меренберг Марта - Страница 14

Впервые Жорж видел своего друга таким чужим – сдержанным, сухим, отстраненным, с маской равнодушной холодности на бледном, чуть заострившемся лице. Обычно живые и нежные, темно-серые глаза Геккерна сейчас деловито скользили по кипе бумаг, ни разу не остановившись на Жорже, и это пугало и одновременно бесило его. Жорж вдруг ощутил себя маленьким мальчишкой, которого наказали, а он не понял за что, потому что считал себя всегда и во всем правым. Ошибок своих он никогда не признавал. Еще в Сен-Сире им говорили, что настоящий мужчина, воин, должен быть начисто лишен эмоций, а угрызения совести – это для барышень.

Дантес отложил оба рисунка на низенькую удобную тумбочку красного дерева и впился глазами в затылок Геккерна.

Оглянись… ну что тебе стоит… ну повернись ко мне, Луи…

Жорж потихоньку выбрался из кресла и потянулся к хрустальному графину со свежей водой, которую Луи всегда оставлял для него, зная, что по ночам он часто хотел пить.

– Подойди сюда, Жорж, пожалуйста.

Звон разбитого стекла…. ч-черт! – возня, попытка собрать осколки, порез, кровь… Dejavu, подумал Жорж, а где мои красные цветы?..

– Это кого ты так замечательно нарисовал? – Голос барона над его головой прозвучал мягче, чем в первый раз, без повелительных интонаций. – Да оставь ты эти осколки, я прошу тебя, иди сюда, Жорж…

Жорж поднял голову. В глазах Геккерна застыли такое беспомощное отчаяние и такая острая боль, что Жорж едва не разрыдался сам.

Но нет. Не сейчас. Сначала я тебе выскажу…

Он резко встал и прошел мимо, в маленький будуар, едва не задев Геккерна плечом. Какая же ты сволочь, Дантес, и ты мизинца его не стоишь…

Стоя перед большим овальным зеркалом, он пытался привести в порядок спутанные платиново-белые волосы, избегая глядеть себе в глаза…

– Я не хочу, чтобы ты молчал, Жорж, – начал Геккерн, появляясь на пороге. – И сам тоже не буду. Я прошу тебя об одном – доверять мне, и больше ничего…

– Я тебе доверяю, Луи. Но я не игрушка, которую можно одевать, баловать, осыпать подарками и деньгами… Неужели ты думаешь, что я не понял совершенно определенно, на каком положении я у тебя живу? Ты думаешь, я не догадываюсь, почему меня взяли в гвардию офицером? Луи, я… я понимаю, чем тебе обязан. – Он отвернулся и, подойдя к окну, прижался к стеклу горячим лбом.

Что за бред ты несешь, мой мальчик?.. Я же люблю тебя… остановись…

– Ты мне ничем не обязан. Жорж, – глухо проговорил Геккерн, – я знаю, что бесполезно пытаться удерживать тебя, если ты хочешь уйти…

– Что ты говоришь? – Дантес закрыл лицо руками и сполз на пол, уткнувшись лбом в подоконник. – Я не хочу… я не могу без тебя…

– Я не заставляю тебя быть рядом со мной… Ты понял?! – Голос Геккерна предательски дрогнул. – Но ты не можешь меня заставить разлюбить тебя! – Луи подошел к нему и уселся на пол с ним рядом. – Я всю жизнь прожил один, Жорж, мне сорок лет, и у меня не было никого, кого я мог бы полюбить… Я не могу иметь семью… ты знаешь почему. И вот теперь я счастлив, потому что у меня есть ты.

Дантес, всхлипнув, уткнулся мокрым от слез лицом в его грудь. Руки Геккерна гладили и перебирали его мягкие волосы, и он знал, что никто и никогда не будет так дорог ему, как этот одинокий немолодой человек с нежными серыми глазами…

– Если бы я мог любить женщину и этой женщиной был бы ты, – задумчиво проговорил барон, – я бы, наверное, уже давным-давно подарил ей обручальное кольцо и женился на ней… Но я не знаю, Жорж, сколько должно пройти лет, прежде чем любящие сердца, такие, как мы с тобой, смогут соединиться перед Богом и людьми… Пока что – одни преследования, издевательства, косые взгляды и пошлые намеки, как будто мы и не люди вовсе… Но я, понимаешь ли, не считаю себя больным или извращенцем… Мне кажется, что это – всего лишь разновидность нормы, а не отклонение от нее… Жорж, я прекрасно знаю, что тебе нравятся женщины, и никогда не буду пытаться помешать тебе в твоих отношениях с ними. Хотя… наверное, буду ревновать, прости… Но я мог бы быть тебе… ну, не знаю… опекуном… Твой отец жив?

Потрясенный услышанным, Жорж не смог ответить сразу. Продолжая обнимать Луи, он глухо ответил:

– Да. Но я ему не нужен… Маме был нужен… А ему – нет… Я могу его понять – ведь у меня есть еще две сестры и младший брат… А я уже давно – отрезанный ломоть, Луи…

– В таком случае я усыновлю тебя.

Жорж вскочил на ноги. Ему показалось, что он ослышался.

– При живом отце?

– Жорж… я не понял… если тебе неприятна эта мысль, я больше об этом не вспомню. – Геккерн опустил глаза и нервно схватил со стола сигару. – Я же объяснил… – Он невесело рассмеялся. – Ну… будем в таком случае считать, что я сделал тебе предложение, а ты его отверг.

Дантес, все еще не веря услышанному, склонился над Луи, не отводя от него взгляда.

– Жорж… я… мне уже немало лет, и я уже никогда – ты слышишь… и никого – не смогу полюбить. А ты так молод… ты такой красивый… Я до сих пор удивляюсь, что ты нашел во мне… Но когда-нибудь ты все равно уйдешь от меня… Не плачь… А так – я бы смог передать тебе фамилию, титул, состояние… Все, что смог бы сделать для тебя. Умереть… за тебя. Если бы захотел стать моим… сыном. Хотя – гхм… на самом деле чертовски жаль, что не женой…

Тяжесть, невыносимо давившая на обоих весь этот ужасный вечер, разом свалилась с их плеч. Оба расхохотались и снова уселись, обнявшись, на пушистый, теплый ковер.

– Луи, я не знаю, как мне благодарить тебя…

– Тебе незачем благодарить меня…

– Я люблю тебя…

– Молчи…

– Что вы себе позволяете, papalЭто же инцест!..

– Угу, слово-то какое знает, ну надо же… инцест. Конечно, инцест. Еще какой…

Хохоча, Жорж ловко увернулся от обнимающих рук Геккерна.

– Луи… но это ведь не шутки. Мой отец жив и здоров. Никто тебе не позволит…

– Я столько лет служил своему королю, Жорж, что теперь он не сможет мне отказать… Я напишу твоему отцу. Я встречусь с ним. Я… я сделаю все, что смогу, для твоей семьи. Если только ты согласен… Ах, я – старый эгоист… Я просто никогда больше не смогу расстаться с тобой, mon cher… Не хочу… Сдохну без тебя… Эй… ну иди же сюда, Жорж. Посмотри…

Достав из красивой бархатной коробочки изящный золотой перстень с синими сапфирами, он надел его на палец Дантесу.

На безымянный палец левой руки.

– Луи! Я не могу… – Темно-голубые, глубокого и насыщенного оттенка, сапфиры расплывались перед глазами у Жоржа в одну большую синюю каплю.

– Это – обручальное кольцо моего отца. Я дарю его тебе… А себе теперь тоже куплю, буду носить на том же пальце… Русские носят на правой руке, и никто не догадается… Носи его, Жорж…

– Я сам тебе подарю! Я тоже могу сделать тебе подарок, Луи! Ты знаешь… русский государь назначил мне небольшое содержание, и я скоро смогу его получать…

Геккерн вздрогнул, но сделал вид, что пропустил последнее замечание Дантеса мимо ушей. Держись подальше от этого человека, мой мальчик, подумал он, и от жандармской сволочи графа Бенкендорфа.

Храни тебя Господь…

Клоуны. Их было много, с размалеванными, балаганными лицами, в ярких разноцветных костюмах, с нарисованными от уха до уха улыбками. Двое или трое кувыркались на изумрудной свежей траве под веселый детский смех, кто-то дрался на игрушечных деревянных шпажках, остальные просто парили в воздухе, взявшись за руки, изображая воздушный хоровод над импровизированной зеленой ареной. Мимо на грациозном черном скакуне неслышно проскакала рыжая Коломбина и исчезла за деревьями.

Внезапно все клоуны пропали, кроме одного, в смешном кудрявом парике, одиноко жонглирующего красными деревянными шариками. Шариков становилось все больше, и кудрявый клоун не успевал их ловить, они беззвучно падали на землю и разлетались в разные стороны. Маленькому Жоржу захотелось помочь ему, и он кинулся собирать укатившиеся красные шары, ища их повсюду, пока вдруг не заметил, что странный клоун с нарисованной улыбкой больше не подкидывает их вверх, а целится ему в голову самым крупным, огромного размера, красным глянцевым шаром. Жорж упал на траву, плача и зовя maman, но она не слышала его воплей, повернувшись к нему спиной, и он увидел смертоносный шар совсем рядом со своей головой, захлебываясь криком, пытаясь бежать, но ватные ноги не слушались его…