В. Маяковский в воспоминаниях современников - Коллектив авторов - Страница 1

В. МАЯКОВСКИЙ В ВОСПОМИНАНИЯХ СОВРЕМЕННИКОВ

Серия литературных мемуаров

Под общей редакцией В. В. Григоренко, Н. К. Гудзия, С. А. Макашина, С. И. Машинского,

Ю. Г. Оксмана, Б. С. Рюрикова

Государственное издательство художественной литературы, 1963

Вступительная статья З. С. Паперного

Составление, подготовка текстов и примечания Н. В. Реформатской

СОДЕРЖАНИЕ:

З. Паперный. Всегда сегодняшний

В этой книге собраны воспоминания о Владимире Маяковском его друзей, знакомых, сверстников, современников. Разные это люди, их отзывы далеко не во всем совпадают, подчас разноречиво сталкиваются. Но из многих "мозаичных" деталей складывается портрет – большой и неповторимый.

Мы начинаем полнее ощущать обстоятельства – жизненные и литературные, – в которых рождались стихи поэта.

Как бы ни были подчас пристрастны рассказы и отзывы современников – их не заменишь ничем, это живые свидетельства очевидцев.

Вместе с тем книга воспоминаний о Маяковском оказывается больше чем книгой воспоминаний о Маяковском. Она говорит о том, как помогают сегодня его жизнь и слово многим художникам, деятелям, самым разным людям; о том, что Маяковский навсегда остается нужным, необходимым, сегодняшним.

Он ворвался в поэзию со своим высоким ростом, решительной походкой, "пожарами сердца", азартом, нетерпением, тревогой, со своей речью, басом, жестом, со своими близкими и знакомыми:

Мама!

Ваш сын прекрасно болен!

(I, 180) *

{* Произведения Маяковского цитируются по его Полному собранию сочинений в тринадцати томах (Гослитиздат, М. 1955–1961)}

"Здравствуй, любимая!"

(I, 239)

со своим точным адресом:

Я живу на Большой Пресне,

36, 24.

(I, 72)

Лубянский проезд,

Водопьяный.

Вид

вот.

Вот

фон.

(IV, 140)

Невозможно представить себе его поэзию без этого "фона": поэму "Облако в штанах" – без того, что "было, было в Одессе", поэму "Человек" – без невского блеска, "Про это" – без Мясницкой и "пресненских миражей", "Хорошо!" – без "двенадцати квадратных аршин жилья", без лично увиденного и выстраданного.

Факт, случай, подробность входили в стих не как засушенные цветы в гербарий, а скорее как живое растение, пересаживаемое вместе с грунтом.

Поэт неотделим от своего времени, своего поколения, друзей, от литературных споров и боев, от всего, что происходило вокруг, что рушилось и создавалось заново за двадцать лет работы.

"Его стихи были неотделимой частью нашей жизни, – пишет режиссер Сергей Юткевич. – Появление каждой новой его строчки было как бы личным событием в нашей биографии" {С. Юткевич, Контрапункт режиссера, М. 1960, стр. 181.}.

Невозможно прочитать Маяковского одного, самого по себе, не "перечитывая" вместе с ним нашей истории, летописи революции, жизни, культуры, быта.

Его биография естественно связывается с биографией века.

Воспоминания помогают зримо представить себе самый облик Маяковского.

Мальчик, который выше почти на голову своих одноклассников, с большими темными, пристально глядящими глазами.

Юноша, впервые ощутивший в себе художника, одетый подчеркнуто свободно и необычно – в широкополой черной шляпе, в просторной блузе с бантом или в желтой кофте.

Высокий мускулистый человек в военной гимнастерке с погонами автомобильной роты.

Поэт, окруженный матросами Красного Питера в бескозырках, пулеметных лентах, читающий "Левый марш" под грохот оваций.

Труженик, проводящий в пальто и шапке дни и ночи в РОСТА – в плохо натопленной комнатке, склоняясь над боевыми плакатами.

"Остриженный под машинку, высокий складный человек, хорошо оборудованный для ходьбы, красивый и прочный", – как пишет о нем П. Незнамов.

Огромный, уверенный в себе, "элегантно неуклюжий".

Яростно потрясающий халтурной книжонкой "пролетпоэтика" перед притихшей аудиторией.

И он же – душевно щедрый, с улыбкой, от которой все лицо становилось светлым.

Читая мемуары, мы как будто слышим голос поэта.

"Неповторима была сама манера и стиль чтения Маяковского, – пишет Игорь Ильинский, – где сочетались внутренняя сила и мощь его стихов с мощью и силой голоса, спокойствие и уверенность с особой убедительностью его поэтического пафоса, который гремел и парил царственно и вдруг сменялся простыми, порой острыми, почти бытовыми интонациями..."

"Маяковский, – вспоминает Ольга Форш, – ... гремел и ласкал своим единственным по могуществу голосом. То он жарким словом трибуна валил с ног врага, то пробуждал своим волнением лирика чувства. Он гнал свои строки неистовым бегом, он испепелял благополучье мещан, он заражал доверием к силе великих идей, которые одни могут дать счастье всему человечеству" {О. Форш, В Париже. – Сб. "Маяковскому", Л. 1940, стр. 217.}.

Каждый, кто всматривался в лицо поэта, поражался значительности его взгляда: прямого, сосредоточенного, "проникающего".

"Глаза у него были несравненные, – рассказывает Юрий Олеша, – большие, черные, с таким взглядом, который, когда вы встречались с ним, казалось, только и составляет единственное, что есть в данную минуту в мире. Ничего, казалось, нет сейчас вокруг вас, только этот взгляд существует" {Ю. Олеша, Ни дня без строки. – Журн. "Октябрь", М. 1961, No 7.}.

И почти все пишут о том, что ощущалось за внешним обликом поэта, "излучалось" в лице, взгляде, голосе – о внутренней энергии, душевном напоре.

"Можно много подобрать прилагательных для описания лица Владимира Владимировича, – читаем у Л. Сейфуллиной, – волевое, мужественно красивое, умное, вдохновенное. Все эти слова подходят, не льстят и не лгут, когда говоришь о Маяковском. Но они не выражают основного, что делало лицо поэта незабываемым. В нем жила та внутренняя сила, которая редко встречается во внешнем выявлении. Неоспоримая сила таланта, его душа".

В воспоминаниях Л. Сейфуллиной особенно выразительно передана, если можно так сказать, духовность облика поэта, неразрывно сочетающего решительную походку – с грозным "шаганием стиха", могучий бас – с искусством говорить стихами во весь голос.

Что же это за "внутренняя сила"? Уверенность в себе? Ощущение своего таланта? Радость жизни? Азарт полемиста? И то, и другое, и третье. И еще одно, пожалуй, самое важное, о чем точно сказал Сергей Эйзенштейн: "Громкий голос. Челюсть. Чеканка читки. Чеканка мыслей. Озаренность Октябрем во всем".

Читая воспоминания, все время чувствуешь эту "озаренность Октябрем" – она может быть не выражена прямо, но явственно ощущается, как мощное течение, определяющее собой весь "климат" жизни, работы, творчества поэта.

Вот характерный эпизод, рассказанный Н. Ф. Рябовой. Вечер Маяковского. Аудитория настроена бурно и довольно полемично. Кто-то заинтересовался финансовой стороной поездки в Америку.

"... Наконец раздались голоса, которые прямо вопрошали:

– Кто дал вам деньги на поездку в Америку?

– На чьи деньги вы ездили в Америку?

Как сейчас, помню большую, прямо скульптурную фигуру Владимира Владимировича с протянутой вперед рукой и его замечательный, прекращающий все вопросы ответ:

– На ваши, товарищи, на ваши!" {Неопубликованные воспоминания Н. Ф. Рябовой хранятся в Библиотеке–музее В. В. Маяковского.}