Три дня без чародея - Мерцалов Игорь - Страница 40

Или ему уже некого посылать? Орк вроде бы последний остался, оборотень тоже готовится к «большому делу» (да и не по силам оборотню в одиночку в башни вламываться). Нави… их теперь лишний раз ни на шаг нельзя отпускать от становища.

Это опасные твари, и можно не сомневаться: Болеслав, узнав про них, немедля поднял Охранную дружину, наверняка еще и подкрепления просил — и князь, без сомнения, дал. И с самой ночи воины Тверди без лишнего шума прочесывают и город, и окрестности в поисках схрона. Лишний шаг навей — лишний след, а Болеслав хороший следопыт. Видимо, нужны сейчас нави Бурезову. А это тебе не орки чужеземные, которые здесь в полной власти чародея оказались, это нечисть местная, сильная, с ней просто так не свяжешься, а потом — просто так не отвяжешься. С ними у Бурезова, скорее всего, не разовый найм, а сотрудничество.

Хотя, помнится, Скорит говорил, будто все спешно решалось: мол, бросил кто-то клич в Мире Ночи, нави и откликнулись… Нет, покривил душой, буде таковую имеет, владыка Тухлого Городища. У него и повод был: наверняка нави в обмен на службу Бурезову выторговали себе поддержку в борьбе с упырями. А Скориту совсем не хотелось признавать, что его племени туго приходится — это означало бы попросить помощи. И прощай тогда надежда изменить Договор. По этой же причине он и предложение Бурезова отверг.

И пришлось тому остановиться на болотниках. Он наверняка намерен использовать их в своем «большом деле» — эх, примерно бы хоть догадаться, что это такое! И вполне возможно, Бурезову и впрямь больше некого посылать. Хорошо, коли так, — можно надеяться, что силы врага на исходе.

Итак, все вроде бы разумно. Марух выдал секреты врага случайно, и сказанное им — правда. Впрочем, не помешает, пожалуй, поговорить со Скоритом и — леший с ним! — помощи попросить. Хотя бы самой малой: пусть он, владыка упырей, расспросит Маруха по всей строгости и наверняка вызнает, не лгал ли тот.

Если только… если Бурезов не убьет Маруха. Подчиненный упырь «зело опасен», а если он еще так много знает…

Упрям до боли стиснул зубы.

Почти наверняка Марух обречен! Бурезов на пороге «большого дела» не остановится ни перед чем, и лишний раз рисковать не станет. В сущности, нельзя исключать, что в башню — днем! — он был послан с тем расчетом, что, либо Василису отравит, либо сгинет на клинках стражи. А, учитывая неумолимость подчиненного упыря — сделает, скорее всего, и то и другое.

— Ты о чем-то думаешь, а мне не говоришь, — тихо заметил Невдогад, глядя в сторону. — Не доверяешь больше? Из-за одного слова, за которое уже и извинения получил?

— Просто некогда говорить — вон, подъезжаем уж.

— Упрям, ты должен рассказать отцу все без утайки или я сделаю это.

— Не надо. Обожди немного…

— На что ты надеешься? Один! Упрям, отец поверит в невиновность Наума и поможет. Ну подумай сам: отказываешься от помощи самого князя!

— Все понимаю. И, тем не менее, прошу: молчи.

Невдогад отвернулся, но не выдержал, ухватил Упряма за плечо.

— Да не смогу я молчать! Это долг мой — все отцу поведать. Слишком многое зависит от нас, слишком велика опасность, — жарко зашептал он. — Отец должен знать! Прости, Упрям. Прости…

И, не дождавшись ответа. Невдогад ударил пятками бока мерина, обогнал дружинника и скрылся за поворотом.

— Эй, малый, ты куда? — попытался окликнуть его стражник.

— Так надо! — крикнул Упрям. — Пускай скачет,

За поворотом открылась изгородь, охватывавшая ярмарку перед Южными воротами. Навстречу скакали Карась и Неяда. Одни. Упрям подался навстречу:

— Где?..

— Нет ее! — ответил Карась. — Палатка стоит, а самой нет нигде.

— Пришлось нам подзадержаться, — добавил Неяда. — Людей вокруг поспрошали.

— И что люди говорят?

— Говорят, малый, будто собрала она ни с того ни с сего узелок и ушла в город, а дальше ее никто не примечал. Мы нашим в воротах шепнули, они передадут: Сайгулу искать будут все болеславичи. Верно ли сделали?

Упрям кивнул:

— Верно. Хорошо бы еще поставить пару человек приглядывать — кто еще будет, кроме нас, гадалку спрашивать.

— Обижаешь, отрок, — хмыкнул Карась. — Ты не боись, мы свое ремесло знаем, обо всем как надо позаботились.

— Хорошо. Молодцы, ребята! — похвалил Упрям, на миг почувствовав себя — точь-в-точь как в юных мечтах своих — прославленным воеводой, во главе лучшего полка стоящим. И подумал, что, пожалуй, ничто существенное не отделяет его от подзатыльника. Подумать только: отрок безусый взялся воинов Охранной дружины хвалить! Они, правда, тоже не все еще бородами обзавелись, но Болеслав абы кого к себе под хоругвь не брал. Не только Дивный, вся Твердь знает: коли человек в Охранной дружине службу несет, то уже можно судить, что молодец. — Возвращайтесь в башню. Ласу, может статься, лишние руки нужны.

Обогнув ярмарку, он въехал в город через Восточные ворота, где поспокойнее.

На душе кошки скребли.

Проходя по кремлю, Упрям поразился царившей в нем настороженной тишине. Вчера тут ровно улей растревожили, а сегодня — тот же улей приморили. Слуги не бегали — скользили по стеночкам, бояре не являлись — смутно маячили по углам. Вчера, должно быть, все торопились обсудить условия союза с Вендией, а кто не был посвящен, пытались дознаться, что происходит. Сегодня же (Упрям понимал, что догадка его надуманна, но не мог избавиться от этого ощущения) обитатели кремля будто опасались разговаривать друг с другом, дабы не выболтать ненароком некую — невесть, как и расползавшуюся — тайну.

Ну, ясное дело, пропажу княжны не скроешь.

Невдогад, наверное, уже здесь. Подыскал укромною светелочку и переоделся в подобающий наряд, в единый миг, превратившись красною девицею…

Упрям чуть не споткнулся на ровном месте. Пропасть! Как можно было забыть?! Ох, не зря, не зря Наум попрекал веника растяпистостью — как ни старайся он, обязательно что-нибудь упустит. Это как судьба такая особая… Но и Невдогад, то есть Василиса, то есть… да оба хороши! — тоже ведь не вспомнили.

Заветные слова, служившие ключом к обратному перевоплощению, Упрям записал на кусочке бересты, еще когда первый раз готовил зелье. Разборчиво записал, без титлов. Положил на столе. После того как пообещал передать Невдогаду, отвлекся на Буяна — и хорошо хоть перед самым отправлением в кремль сообразил, что так и оставил бесценную грамотку наверху. Марух ворвался в тот миг, когда ученик чародея, положив заветные слова в поясной кошель перебирал записи, касавшиеся кузнечных чар. Само собой потом ему было не до того, но ведь и княжне следовало бы помнить. То ли запереживалась она, то ли растяпистостью заразиться можно, как поветрием.

И сидит теперь Невдогад в своем закутке перед зеркалом, бессильно мнет в руках ненужную поневу и мечтает добраться до Упряма. Может, даже сечку точит. То хорошо, что не торопится к отцу-батюшке…

Упрям понимал, что мысли его нехорошие и радость недобрая, однако вдруг понял, что вполне удовлетворен. Наступит время — он сам расскажет князю все, о чем тот будет спрашивать. Но не сейчас, не сейчас!

Велислав Радивоич, когда доложили ему о прибытии «чародейского отрока», решительно отослал трех-четырех бояр, с которыми сидел в небольшой светлице за Думной палатой, и встретил Упряма словами сердитыми:

— Проще смерти дождаться, чем тебя.

— Прости, князь-батюшка, много чего произошло. Здрав буди.

— И тебе поздорову. Садись. Вперворяд — разыскал ли Василисушку?

— Разыскал. Правда, представить пред ясны очи твои не могу, но будь спокоен, она жива и здорова. Скоро, думаю, сама объявится и сама тебе все расскажет.

— Но ты ее видел? Говорил с ней? — подался вперед князь.

— Да, — не стал увиливать Упрям, — Но больше ни слова не скажу. Хочешь — осерчай, но я… я Василисе слово дал. Она вернется и сама расскажет.

Велислав был недоволен ответом. Однако безмятежное лицо Упряма в этот миг настолько полно соответствовало его имени, что князь решил отложить выяснение обстоятельств на потом.