Зима, когда я вырос - ван Гестел Петер - Страница 32

Мы смотрели вслед такси и махали.

Тетя Йос смотрела на нас в заднее окно и не махала.

Бет стояла на площадке второго этажа, скрестив руки, и дожидалась нас. Пока что безобразничать было невозможно.

— Для нас это праздником не будет, — сказала она, — мы займемся проветриванием матрасов и уборкой в вашей комнате.

Какое-то время мы как придурки делали то, что велела Бет. Потом мы со Званом вместе залезли в ванну мыться. Мы пели песни, разученные в школе, и другие; Зван поет очень чисто, мне это так надоело, что я нарочно стал время от времени давать петуха. Мы вовсю брызгались, и от мыльной воды у нас щипало глаза.

Когда стемнело, Бет прочитала нам вслух сказку о девочке, у которой не было рук.

Мы со Званом сидели на полу перед камином.

Бет сидела на стуле у стола. Книжка сказок братьев Гримм лежала у нее на коленях. Читая, она низко склонялась над книгой и из-за этого казалась меньше, чем обычно. Она читала так тихо, что я едва ее слышал.

— Тсс… — сказал я Звану.

— Я и так молчу, — ответил Зван.

Закрыв глаза, я слышал голос Бет лучше. Теперь она шептала мне прямо на ухо, и я ничего не пропускал.

Это была замечательная сказка.

Глупый мельник нечаянно продал свою дочь черту. Черт велел ему отрубить ей кисти рук. Девушка сказала: отрубите мне, батюшка, руки, я ваша дочь и должна вас слушаться. Мельник со слезами на глазах отрубил дочери руки. Дочка тоже горько плакала, и черт потерял над ней власть, потому что от слез она стала совершенно чистой, а если человек чист, то его так любит Бог, что черт уже не может причинить ему зла. Девушка убежала из дома мельника, вышла замуж за доброго-предоброго короля, который подарил ей две серебряные руки, но черт все еще не мог успокоиться. С помощью всяких там записочек он так всех взбаламутил, что когда девушка родила сына, добрый-предобрый король подумал, что это не его сын, и велел своей матери укокошить и девушку, и ребенка. Так что, выходит, король был не таким уж добрым-предобрым. Девушка сбежала от короля (я в нее успел уже по уши влюбиться, несмотря на ее холодные серебряные руки) и стала жить вместе с сыном у одного ангела, она каждый день молилась, Богу это сильно нравилось, и он сделал так, чтобы у нее выросли новые руки.

Как только у девушки опять появились руки, Бет прекратила чтение.

— Неужели они просто так взяли и выросли? — спросил я.

— Да, просто так взяли и выросли, — сказала Бет. — После этого она смогла давать сыночку оплеухи и гладить по головке, когда он плакал.

— Там этого не написано, — сказал Зван, — ты выдумываешь!

— А у сыночка было имя?

— Конечно, — сказала Бет, — девушка назвала его Горемыкой. Ей так нравилось это имя! Когда он смеялся, она спрашивала: почему ты так веселишься, Горемыка?

— Почитай, пожалуйста, дальше, — попросил я.

Бет стала читать дальше.

После долгих поисков король нашел своих жену и сына, он поцеловал их, посадил малыша Горемыку себе на колени, так что кончилось все хорошо.

Когда Бет отложила книгу, мы со Званом все сидели и радовались услышанному.

— Я бы очень хотел, чтобы меня звали Горемыкой, — сказал я.

— Все бы хотели, — сказала Бет.

— Тебе понравилось, Зван? — спросил я.

— Руки не могут вырасти заново, — сказал Зван.

— Пим, — сказала Бет, — ты ничего не понимаешь в сказках.

— Руки прекрасно могут вырасти заново, — сказал я. — Почему бы и нет? Ранки же со временем зарастают.

— Конечно, — рассмеялась Бет. — Вот ты понимаешь.

Я с гордостью посмотрел на Звана. Он обиженно глядел в пол, и я чувствовал себя победителем.

В субботу после уроков, около двенадцати, мы со Званом бежали из школы во весь опор, и никакие хулиганы не смогли нас догнать.

— Давай сходим к тете Фи, — предложил я Звану, когда мы уже спокойно шли по Галерее, — по субботам тетя Фи дает уроки кройки и шитья девочкам из МУЛО[18], очень здорово, эти девочки чуть-чуть старше Бет и болтают про такие вещи, что ой-ой-ой, почти все, и по крайней мере одна из них жутко смущается.

— Да-да, — сказал Зван, — смущающиеся девочки — это самое интересное.

— Но только имей в виду, — сказал я, — если тетя Фи заведет шарманку про нашу новорожденную принцессу[19], то не строй рожу. Тетя Фи без ума от этой принцессы, она даже послала поздравительную открытку ее маме Юлиане.

— Как мило, — сказал Зван. — Ладно, не буду строить рожу, если она заведет шарманку про принцессу.

Тетя Фи сидела с гордым видом у печки. На ногах у нее были красные носки, так что я зря волновался. Я-то боялся, что Зван увидит ее большую босую ногу с красными пятнами, он бы ух как распереживался.

Сегодня у тети Фи на уроке было три ученицы, все тихони. Я не сердился на Звана за то, что он так долго на них таращился. Одна из них теребила какую-то блузку, другие две как пай-девочки сидели за швейными машинками. На нас они не обращали внимания. В отличие от тети Фи, которая пристально рассматривала Звана.

— Как хорошо, — сказала тетя Фи, — что я наконец-то могу познакомиться с твоим другом.

Зван не слушал тетю Фи. Он поедал глазами девушку, теребившую блузку. Она смотрела на него большими голубыми глазами, и я сделал вывод, что Зван на самом деле донжуан.

— Ах, — сказала тетя Фи, обращаясь к Звану, — я все знаю, даже представить себе невозможно.

Голубоглазая девушка пыталась вдеть нитку в иголку. При этом она скосила глаза — так, как может скосить глаза только голубоглазая девушка, и на секунду я так жутко влюбился в нее, что даже забыл, в кого я на самом деле влюблен, хоть я и знал, что быть без ума сразу от двух девушек нельзя, так не полагается, потому что, когда вырастешь, можно жениться только на одной, а не на двух или трех. Зван почесал затылок. Он, как и я, прибалдел от этой тихой косоглазой девушки.

— Это был настоящий кошмар, — сказала тетя Фи. — Война есть война.

Теперь Зван перевел взгляд на тетю Фи.

— Простите, — сказал он, — я невнимательно слушал, что вы говорите?

— В детстве, — рассказывала тетя Фи, — у меня был знакомый мальчик, такой, как ты, мы часто гуляли вместе, наверное, мы дружили. Потом я его часто встречала на Амстелвелде. А теперь больше не встречаю, это так странно — я видела его на Амстелвелде каждый понедельник, а во время войны его забрали, потому что он был… потому что он был такой же, как ты, малыш, так что радуйся, что ты остался в живых.

— А у тебя из носа капля свисает! — закричал я девушке с иголкой и ниткой.

Она вытерла нос, сердито посмотрела на меня, и я громко расхохотался.

— Нам еще надо купить хлеба, Томас, — сказал Зван.

Мы сломя голову бросились вниз по лестнице и выскочили на улицу. Тут мы чуть не попали под колеса велотележки Хейна. Бедняга с риском для собственной жизни сделал резкий поворот и врезался в фонарный столб, после чего грохнулся на затвердевший снег. И со смехом остался лежать.

Мы со Званом помогли двухметровому великану встать на ноги.

— Ребята, — сказал Хейн, — сегодня воскресенье! Здорово, да?

— Сегодня суббота, Хейн, — сказал я.

— Суббота — тоже здорово, — сказал Хейн. — Хотите прокатиться, да?

Когда мы залезли в кузов Хейновой велотележки и стали смотреть в небо, чтобы не видеть, как опасно он едет, я сказал Звану:

— Глупая у меня тетя, да?

— Да нет, — сказал Зван. — Нас многие пугаются — те, кто что-то слышали, о чем раньше не знали или не хотят знать. Это ты ей обо мне рассказал?

Я помотал головой:

— Это тетя Йос.

— Да, конечно, — сказал Зван, — как я не догадался.

— Когда тетя Фи смотрит на меня, — сказал я, — она видит полусироту и уже плачет. А ты полный сирота, ты даже втройне сирота. А чего ты так пялился на этих девчонок?