Амплуа — первый любовник - Волина Маргарита - Страница 30

К месту концерта надо было пройти протоптанной тропкой по вспаханному полю. Метрах в двух от тропинки валялась походная табуретка с красным сафьяновым верхом. Кто-то легкомысленно потянулся к забавной вещице. Майор Караулов крикнул вовремя:

— Отставить!

Табуретка была заминирована. Фрицы частенько оставляют такие сюрпризы. «…»

Город Ботошани. Он почти цел, разрушений немного. Загорелые женщины, яркие, пестро одетые. Много любопытного, непривычного. Разместились по частным квартирам. Я у пожилых супругов. Всю ночь они не спали, боялись. Я тоже не спал — старики шептались, шаркали, подходили к двери нашей комнаты, прислушивались. «…»

Бельцы. Вечерний концерт шел под сплошной налет авиации. С одиннадцати часов вечера до четырех часов утра бомбили непрерывно. Взрывы. Небо в огнях. Горит вокзал. Рвутся боеприпасы. В шесть часов утра снова бомбежка. Двенадцать истребителей. Побежали в укрытие. Наших раненых, бегущих через двор, расстреливал из пулемета фашистский ас».

…И тут Сарра вскочила и закричала:

— Не могу больше! Не могу больше… Не могу! Лицо ее было землисто-серым, и губы были серые -

только брови и глаза чернели под черным платком.

— Не могу смеяться… Не могу петь, не могу надевать белое платье. Рядом ужас… Рядом смерть… Я не могу!…

— Все не могут — и все преодолели, — сказала Степанова.

— Не могу… преодо-левать!… Не хочу преодолевать… Не хочу жить!

— Сядь, Сарра! — прошептала Королева. — У нас сегодня еще один концерт.

Раненый на костылях, с перевязанной культей как-то смешно кувыркнулся — костыль отлетел, а раненый упал лицом в землю. У Сарры началась рвота.

Ее рвало желчью… Наверное, она не ела несколько дней, но этого никто не замечал. Наверное, она давно надломилась, но этого не замечали. Ее рвало желчью, Сарра тряслась и выкрикивала:

— Не могу больше, не могу… Не могу! Менглет растерялся. Первый раз за все фронтовые дни…

— Сарра, — наконец прошептал он, — тебе нужен врач. Мы тебе помочь бессильны.

Сарра его не слышала. Она утерла черным платком лицо:

— Я… сейчас… умру… Я не могу больше…

Ас — улетел. Бомбежка кончилась. Убитых подобрали. Сарру — увезла санитарная машина. Сарра не умерла. Но во фронтовой театр она не вернулась.

«Один из последних наших концертов состоялся во время праздника летчиков. Присутствовали генерал-полковник Шумилов, братья Глинки, А.И. Покрышкин — знаменитые летчики, Герои Советского Союза.

После прощального концерта выехали в Москву. Из Москвы наш театр сразу направили в Воронеж. Это мой родной город. Здесь я родился, здесь впервые вышел на подмостки, сыграл первую роль, впервые ударил по футбольному мячу, впервые влюбился…

Все мои заветные, родные места разбиты: школа, наша улица. И только каким-то чудом уцелел наш домик. Фантастические развалины монастыря. Я вернулся в свою юность. Узнаю о друзьях — один погиб, другой пропал без вести, геройски погибла моя любимая учительница литературы, которая привила мне любовь к театру, — Александра Ивановна Лепинь. Фашисты расстреляли ее за отказ преподавать по их указке, за помощь партизанам. В своем родном городе я особенно остро ощутил, что такое фашистское варварство и героизм советских людей».

…Жорик долго стоял возле Покровского собора. Смотрел на голубые купола… без крестов. Церковные врата были распахнуты — в храме было темно и пусто. Богослужения не совершалось уже более десяти лет. И башня звонницы уже более десяти лет зияла пустыми сводами — колокола сняли тогда же, когда и кресты… Собор возвышался над городом, как и прежде. Ни одна немецкая бомба не попала в него, не ранила… Осквернили, разорили храм свои… русские люди… Крест с большого церковного купола вызвался сбить его, Жорика, друг-приятель — Колька Иванов… Комсомолец и «футболист — отчаянный». Взял инструмент — полез, наверное, лестницу веревочную кто-то раньше укрепил.

Громадный золотой крест долго сопротивлялся, но Колька сбил его, и крест упал! А вслед за ним упал и Колька… К нему подбежали не сразу… его никто не жалел — говорили: «Бог наказал!» А Бог его спас! Колька сломал несколько ребер и ногу. Однако не умер… Ногу отняли — Колька на протезе ковылял… Жил и работал где-то на заводе… Сейчас в Воронеже Менглет его не встретил…

Слухи о Клотце подтвердились: Абрам Николаевич спрятался в соборе, и его выдал немцам полицай — Витька Никульников. Витька был полицаем, а старший брат его — военным летчиком. Всю войну в небе… В этой семье один к одному получается: один брат — герой, другой — предатель…

Голубые небесные купола уходят в небо… без крестов…

— Жорик! — тихо сказала Валя. Менглет обернулся, он забыл, что Королева рядом. На фронте он часто забывал, что она всегда рядом с ним.

— У тебя на висках седые волоски появились. Но седина тебе к лицу.

— Да… — сказал Жорик с неопределенной интонацией.

Строчки:

можно отнести и к Менглету, но когда он смотрел на купола Покровского собора, эту песню еще не сложили.

«Театр наш напряженно работал в Воронеже. Десятки концертов дали мы для возвращавшихся жителей. Радовало, что, несмотря ни на что, жизнь в городе начинала налаживаться.

И вот снова Москва. Объявляется смотр фронтовых театров. 16 декабря 1944 года в Доме актера на улице Горького мы показали свой спектакль «Салом, друзья!».

Все прошло отлично. Первый фронтовой театр Таджикской ССР был отмечен почетным дипломом и занял достойное место среди своих собратьев — фронтовых театров».

На просмотре фронтовых театров в Доме актера присутствовал художественный руководитель Театра имени Евг. Вахтангова Рубен Николаевич Симонов. Ему спектакль понравился, и зело понравился Менглет в сценке «Поймал языка!».

Рубен Симонов пригласил Георгия Менглета в руководимый им театр на роль… Карандышева в «Бесприданнице». Менглет не отказался (а кто бы, интересно, отказался?). Дикого в данный момент в Москве не было (снимался в картине «Адмирал Нахимов»), но Дикий — будет в Москве! И если вернется к вахтанговцам Жорику посчастливится работать с Алексеем Денисовичем в одном театре.

В Сталинабаде Жорик учился сам у себя — пока не поздно, следует учиться у тех, кто больше его знает и больше его понимает в театральном действе.

Уходу Менглета в Сталинабаде не препятствовали: большому кораблю — большое плавание.

Менглет вернулся в Сталинабад вместе с фронтовым театром и оставил Сталинабад, забрав всю свою семью. Рубен Симонов обещал Менглету роль Карандышева — квартиру пока не обещал.

В комнате коммуналки у родителей Вали — стали жить-поживать семь человек: тесть, теща, мама, папа, Майка, Валя и глава семьи, актер Театра имени Евг. Вахтангова, народный артист Таджикской ССР Георгий Павлович Менглет.

Глава 18. «Прощайте — здравствуйте»

После войны у Менглета началась жизнь без диковцев. Простимся с ними…

Любовь Горячих. Вершиной ее творческого и жизненного пути была Катерина Измайлова («Леди Макбет Мценского уезда»), где она разделила успех с Менглетом. Больше они на сцене не встречались. Ее дальнейшую жизнь сладкой не назовешь.

Лидочка Бергер. Маленький рост, большой нос, голубые глаза, роскошные каштановые кудри. Ее любил Дикий, ее любили все ученики и все товарищи, хотя в спорах она была безудержно свирепа и один раз прокусила палец Арсику Сергееву, потом омывала его слезами и перевязывала. Дикий взял ее в БДТ, Менглет в Сталинабад, где она вскоре стала любимицей публики. Лида рано ушла из театра, вышла замуж за авиаконструктора команды Туполева, родила двух прелестных девочек, длинноногих, как отец, и голубоглазых, как мать. Рано ушла из жизни. Менглет ценил талант Бергер, Лида ценила его.