Амплуа — первый любовник - Волина Маргарита - Страница 22

Миша Джигафаров — Колька-Свист из «Путевки в жизнь», друг Ланге — приобретение новое. В фольклорной песенке, относящейся лично к нему, я расскажу о нем подробнее.

(делал прививки от бешенства — временно не пил)

Не классика. Но песенка о «трех артистах» вытеснила у сталинабадцев песенку о «трех танкистах» (слова Б. Ласкина). А вот и классика (В. Бибиков):

Кричал от ужаса Кокон Волчков. Он одолжил свой новый костюм Ширшову. Все хохотали.

С третьего сезона обязанности главного художника театра выполнял некий Валентин Прожогин. Сначала он жил в Сталинабаде один, потом к нему приехала супруга — Таня.

Александр Бендер (он легко рифмовал) тут же откомментировал:

Прожогин «на диване»?!!

Обхохочешься.

У Миропольской что-то отмечали! (Премьеру или еще что-то — не важно.)

Сын Ицковича Вовкэ сидел рядом с Гафой и время от времени хватал ее за колени. Она, смеясь, его отталкивала (смеялся Гришин — «их сосед») и подносила к губам Вовкэ столешник. Ицкович жалостно улыбался:

— Ви что делаете? Агафоника Васильевна! Я вас глубоко уважаю! Но мальчику завтра в школу! У него больное сердце! Ему нельзя столько пить!

Гафа хохотала.

Неожиданно навсегда выбыл из состава «машины грузовой» Василий Бабин. Туберкулез. Лег в больницу «вдувание» помогло. Каверны затянулись. Вышел на волю. Встретился с основным составом «машины грузовой». Откуда-то привезли бочку пива. Вася поднял (с чьей-то помощью) бочку. Легкие разорвались — Вася умер.

Хоронили его по первому разряду. С оркестром. Вместе со всеми шел за гробом и Менглет. Гроб, обтянутый кумачом, несли на плечах, сменяя друг друга, актеры. Нес и Менглет, удивляясь легкости поклажи. На лбу мертвеца развевался чубчик… Дул легкий ветерок… У покойников волосы несколько дней растут — живут.

Могилу засыпали землей, а кучерявый чубчик под землей еще жил — рос…

Обхохочешься!

На поминках по Васе — как водится — тоже хохотали, ну и плакали, конечно. Менглет в застолье не участвовал. Играл спектакль.

Семьей Вася обзавестись не успел. Было к моменту кончины ему от роду — тридцать лет.

…Михаил Джигафаров до начала войны из основного состава «машины грузовой» не выбывал. Трезвый скромный, молчаливый, застенчивый. По-пьяни бешеный, буйный сквернослов; глаза его наливались кровью, он скрежетал зубами, был страшен. В театре его называли «зверком». И в трезвом состоянии в его глазах было что-то звериное. Но трезвый он был только «зверком», «зверем» становился — выпив.

Миша часто бывал у Миропольской, к тому времени уже замужней. Ее супруг — Паша Беляев, из Театра имени ВЦСПС, старик (под сорок!), в состав «машины грузовой» не входил. Он напивался втихаря и быстренько засыпал на диванчике (Гафа следила, чтобы он в арыках не валялся).

Беляев засыпал. А Джигафаров — стыдясь, что он обманывает доброго, милого Пашу, — после трех стаканов уходил домой с отвращением к себе.

Гафа бежала за ним в его холостую квартиру. В бешенстве он накидывался на Гафу, зверски ее избивал, и однажды так звезданул ее кулаком по виску, что у нее барабанная перепонка лопнула.

Джигафаров и Миропольская играли в одном спектакле — «Павел Греков», про вредителей в Азии. Гафа — передовую таджичку, Миша — комсомольца-таджика, очень был достоверен — мил, скромен. Менглет в том же спектакле играл русского вредителя. Он и спросил Гафу: «Что у тебя с ухом? Почему перевязано?» Она ответила: «Простудилась, нагноение». Менглет поверил — ибо среди пьяных никогда не бывал и даже не мог представить, что происходит в этой неведомой ему стране. Он жил в другом измерении, где на репетиции все являлись вовремя, спектаклей никто не срывал!

«Три артиста» — забавная песенка. Но Бендер, Джигафаров, Ширшов — славные люди, талантливые люди! Люди — а не «зверки» и не звери.

Обхохочешься… Над Менглетом!

С подвязанным ухом Гафа отправилась в дальнее пошивочное ателье — к вокзалу. И робким (ей несвойственным) голосом попросила сшить мужской костюм. Все размеры — ширина плеч, пояса и рост (метр восемьдесят) — были ею измерены, записаны и отданы портному. Миропольскую узнали. Для кого она хочет сшить костюм — не спросили.

Вскоре Джигафаров — в спортивном костюме букле с накладными карманами, длинный и скромный — вновь шагал вместе с Гафой повсюду.

Везде, повсюду мой «зверок» и т. д.

Исполнялось от лица Гафы на мотив песни шарманщика:

(Слова Гете, музыка Бетховена, а может быть -наоборот, несущественно.)

Котлован для «Комсомольского озера» вместе с другими комсомольцами города рыли и артисты Театра имени В. Маяковского. Лопатами выгребали землю (работали вручную), долбили киркой, увозили щебень и гальку на тачках. Обжигаясь под солнцем, бегали окунуться в Дюшанбинку. После пекла сунуться в ледяные струи — наслаждение.

«Комсомольское озеро» получилось большое, глубокое. Но, думается, если бы котлован заполнила не вода Дюшанбинки, а водка, поглощенная за время пребывания в Сталинабаде «тремя артистами» и другими, — озеро нужно было бы еще глубже.

У Менглета (еще одна его особенность) — водобоязнь. Котлован для озера он, естественно, рыл. В воду его ни разу не вошел (плавать не умел).

Что раньше появилось у Менглета — «водобоязнь» или «водкоотвращение»? Думается, первое. В детстве тонул. Спасли. Но его до сих пор шарахает от рек, озер и морей. Он, хотя бы для интереса, и в Средиземном море ног не замочил. А бывая неоднократно в санатории «Актер», близко к Черному морю не подходил, и и бассейн его ни разу не заманили. Менглет плавает только в ванне.

В «Комсомольском озере» часто тонули. По пьянке…

Александр Бендер в озере не утонул (умел плавать). Но свой талант актера, юмор, легкость, изящество все же в водке утопил. Жена оставила его. Он жил в Москве, в квартире отчима, с матерью и сестрами, за фанерной перегородкой. Долгое время преподавал во ВГИКе (мастерская С.А. Герасимова) мастерство актера. На занятия являлся всегда чисто выбритым и трезвым. Ученики любили его. С Менглетом больше не встречался, иногда пил с Ширшовым.

Во время войны эвакуированная старая дама, москвичка и театралка, увидела Ширшова в «Женитьбе Белугина» (Островский и Соловьев). И она сказала Солюсу (режиссеру спектакля): «Я видела в „Белугине“ Блюменталь-Тамарина, видела (она перечислила имена известных гастролеров, ныне забытых)… — лучше Ширшова никто Андрея Белугина не играл! Он удивителен! И он… не Андрей — он Андрюша Белугин. Он так молод и так непосредствен, что… Ах! Нет слов! Какая будущность у этого славного парня!»