Бессмертный - Мендес Катулл - Страница 18

Говорили, что я злоупотреблял ее поклонением, чтобы заставить изменить своим супружеским обязанностям. Это было возможно, но не желательно: полюбив, она, быть может, перестала бы меня обожать.

Войдя в гостиную, графиня хотела опуститься на колени, и я с трудом помешал этому, но не мог запретить поцеловать мою руку. Губы ее были нежны, как роза, смоченная росой.

– Друг мой, – сказал я, – благодарю вас за усердие; но не могу принять сделанное мне предложение. Моя миссия поглощает меня без остатка и не согласуется с теми заботами, которые заставило бы меня принять на себя управление великим герцогством Курляндским.

– О, Учитель! Кто мог сообщить вам об этом?

– Вы знаете, – отвечал я, – что мне все известно. Ну, должен вам признаться, что великогерцогская корона меня нисколько не соблазняет. Очень вам благодарен, что вы расположили в мою пользу графа Медема, графа фон Ховена и майора фон Корфа, совещаясь с ними вчера до поздней ночи. Согласен также, что Курляндия не отказалась бы свергнуть своего герцога и, без сомнения, без долгих отлагательств выбрала бы меня его преемником, но, умоляю, не будем говорить об этом. Я мечтаю совсем о другом. И, кроме того, мы с герцогом друзья.

Она бросилась к моим ногам, умоляя стать правителем ее страны. Заговор был отлично устроен, успех, признаюсь, вполне обеспечен. Только я мог составить счастье Курляндии. Но сурово произнес:

– Женщина! Почему ты меня соблазняешь?

Тогда она смирилась.

Я же, в наказание, назначил ей трехдневную разлуку со мной. Но графиня так безутешно рыдала, что я согласился заменить три дня на два, но больше уже не уменьшил ни одного часа.

Как только мадам фон Рекке вышла, моя жена быстро вбежала в комнату; без сомнения, она подслушивала у дверей.

– Надо признаться, Жозеф, что ты величайший дурак. Что до меня, то я была бы очень довольна, сделавшись герцогиней.

Я посадил ее к себе на колени и поцеловал в маленькое, розовое ушко.

– Милая Лоренца, Цезарь отказался принять корону из рук Марка Антония, а Кромвель не взял ее у генерала Ламберта. Я могу подтвердить это, так как был в Риме в 710 году после основания этого города и в Лондоне в 1657 году…

– Мы одни, дурак, – отвечала жена.

Лоренца, может быть, была единственной женщиной на свете, никогда не выражавшей мне большого почтения. Нет пророка в своем отечестве.

Глава II

Великое дело

Два часа спустя, одетый в чистое белое шерстяное платье, с магической митрой на голове, с серпом, волшебной палочкой и шпагой за поясом, так как серп подрезает дурные мысли, волшебная палочка вызывает добрых духов, а шпага удаляет ужас, я стоял между горнилом, ретортами, колбами, всевозможными склянками и банками, а с высокого потолка спускались странные таинственно раскачивающиеся животные.

Это была лаборатория, устроенная великим герцогом Курляндским, согласно моим указаниям, в его собственном дворце.

Солнце, опускавшееся к горизонту, ярко освещало комнату, широкие окна которой оживляли эмалевые глаза мертвых животных, сверкали на посуде и окружали меня самого ярким блеском.

Послышался стук в дверь.

Я отвечал не шевелясь:

– Кто бы ты ни был, войди.

В лабораторию вошел герцог, одетый, согласно преданиям, в длинное платье без пояса, с непокрытой головой и босиком.

– Кто ты? – воскликнул я. Он ответил:

– Я один из князей земли, где мы находимся.

– Ты меньше червя той земли, в которой мы будем покоиться, – отвечал я. – Горе тому, кто гордится своим положением или рождением в убежище науки и истины! Горе тому, кто зовет себя князем в присутствии того, в ком ожили знаменитые маги прошлого: Озирис, который был Богом, Орфей, который был пророком, Аполлоний Тианский, называвший Христа братом, Раймонд Лиль, срубивший древо познания добра и зла, Николай Фламель, умерший бедняком под золотым дождем, который он проливал на весь мир; Жером Кардан, истинный аскет, дух которого освободился от земной оболочки, Корнелий Агриппа, которому император и папа посылали посольства; и, наконец, величайший из всех, Филипп Теофраст Бомбаст, прозванный Парацельсом, безупречный пьяница, живший в вечном мистическом возбуждении и излечивающий на большом расстоянии силой своего взгляда. Под этими упреками герцог Курляндский опустил голову.

– Скажи, что ты человек, – этого достаточно, – продолжал я, – и старайся быть им. Чего ты желаешь?

– Я скромный профан, сгорающий от желания быть посвященным.

– Ты требуешь слишком многого. Посвященный, как это докажет мудрец, который родится через двадцать три года, шесть месяцев и двенадцать дней, есть тот, кто владеет лампой Тримежиста, плащом Аполлония и посохом патриархов.

– Я довольствовался бы званием адепта.

– Ты требуешь у меня еще большего. Адепт – это тот, кто мыслью и делами возвышается до божества. Отказался ли ты от всех предрассудков и страстей? Убежден ли ты, что дорожишь разумом, истиной и справедливостью более всего на свете? Чувствуешь ли ты себя способным повиноваться четырем магическим глаголам: знать, сметь, хотеть, молчать? Бели ты можешь от всего сердца ответить «да» на эти вопросы, то я введу тебя в Священное Царство, которое есть царство магии.

– Мне это не так представляется, – сказал герцог. – Я хотел бы иметь философский камень, который превращает в золото все металлы, охраняет от всех болезней и обеспечивает молодость, красоту и бессмертную жизнь.

– Ты требуешь немногого, – презрительно отвечал я. – Выслушай же меня. Однажды путешествовали три человека. Они остановились в гостинице и так как были очень голодны, огорчились, найдя там только одного худого утенка; этого было очень мало для голодных путешественников – третья часть утенка только увеличила бы аппетит каждого из них. Тогда первый сказал: «Нам хочется спать, пойдем уснем. Проснувшись, мы расскажем, что видели во сне, и тот, кому приснится лучший сон, съест всего утенка один». Сказано – сделано. Проснувшись, первый путешественник сказал, что видел себя во сне святим, второму приснилось, что он Бог. А третий лицемерно поведал: «Мне приснилось, что я сомнамбула, что я встаю, иду тихонько на кухню, беру утенка и съедаю его». Затем все пошли на кухню. Оказалось, что утенок исчез. Третий путешественник, вместо того, чтобы спать, съел его. Не хочешь ли ты в этом деле уподобиться третьему путешественнику? Неужели предпочтешь низкую действительность возвышенным истинам?

– Конечно, хорошие сны – вещь прекрасная, – сказал герцог, – но утенок-то достался третьему путешественнику.

– В таком случае получи меньшую часть. Я дам тебе философский камень.

– Как! Неужели я действительно получу его?

– Да, через меня. Для мага ничего не стоит материализовать принцип жизни, резюмировать его и сосредоточить в философском камне, называемом также девственным золотом, которое, будучи истолчено, превращается в красный порошок, настолько чувствительный, что медленно разлагается под влиянием взгляда.

Он поцеловал мне руку. Я продолжал:

– Способ добычи божественного камня ясно описан в нескольких правилах, которые великий Гермес начертал на изумрудном столе. Гермес говорит: «Ты отделишь землю от огня, нежное от грубого, осторожно, с большим искусством; оно поднимется и затем снова спустится на землю и получит силу низших и высших веществ. Это средство прославит тебя в вечном мире, и всякий мрак бежит от тебя. Это сила всех сил, так как она побеждает все и проникает во все.

Так был создан мир».

Герцог слушал меня с некоторым ужасом.

– Увы! – сказал он. – Я слышу слова, но не понимаю смысла.

– Тогда буду говорить с тобой, как с ребенком, – и я посмотрел на него с надменным состраданием. – Первый элемент – это земное золото…

– Вот это я понял.

– Чтобы составить божественный камень, нужно золото.

– Много?

– Да.

– Все равно. Государственная казна не пуста, к тому же можно назначить новые налоги. Продолжай.