Длинные уши в траве. История косули Рыжки - Кршенек Иржи - Страница 14

Я бы еще осталась у воды, потому что люблю на нее смотреть и голова от нее не кружится, только Ивча вдруг крикнула: «Папка!» — и я, поглядев на дорогу, увидела нашего папку, как он идет с рюкзаком на спине и несет из деревни покупки для Рыжки и для нас. Мы побежали к нему, и Ивча спросила, купил ли он цельное сухое молоко «Элиго» и детскую кашку «Власту». Папка кивнул:

— У меня все есть. А вы что тут делаете?

Мы ответили, что смотрели на оляпку и что мы здесь с лодкой. Он буркнул: «Хорошо», и вот мы все уселись в наше каноэ и поплыли против течения, мы с Ивчей — впереди, рюкзак посередине, а папка сидел сзади на веслах.

Дядюшка был уже дома, он расположился на лавочке и ел сосиску, а когда увидел, как мы пристаем к мостику, крикнул:

— Знал бы я, что ты пойдешь в деревню, так попросил бы купить лимонаду.

А папка ответил ему на это:

— Успокойся, лимонад я купил, и цени это, потому что я волочил его на своем горбу.

А потом мы все собрались, папка стал вытаскивать из рюкзака все, что принес, и сказал, что сегодня в деревне настоящий сумасшедший дом и что машин там невпроворот. И еще сказал, что выпил кружку бочечного пива, но оно было ужасно теплое, не успело, видно, охладиться.

Бабушка сказала, что от жажды нет ничего лучше, чем стакан «росяной» — так она называет нашу воду из колодца, которая до того холодна, что кувшин запотевает, когда в него наливают воду, но в эту минуту едва слышно пискнула Рыжка — мама подошла и увидела, что к ней пристают мухи.

— Да, чтоб не забыть, — спохватился папка и, сунув руку в рюкзак, вытащил из него зеленую книжку. — Я здесь кое-что принес, специально для вас двоих. Почитайте там о косулях, чтобы вы знали, кого мы, собственно, выхаживаем.

На книжке было написано: «Основы охотничьего промысла». Книжкой тут же завладела Ивча и убежала за дом, уселась и стала читать, делая вид, что она на свете самая главная, поэтому, когда по дороге проходили какие-то туристы, они все оглядывались на нее, словно хотели сфотографировать.

Я отгоняла от Рыжки мух, которые кружили среди папоротника; видно было, как Рыжка просто не выносит их, особенно тех, что быстро летают, но ос и пчел, казалось, обнюхала бы с удовольствием — скорей всего, она когда-нибудь поплатится за свое любопытство.

Тут подошла Ивча, принесла скамеечку, уселась на нее, положила открытую книгу на колени и сказала Рыжке:

— Помни, Рыжка, с сегодняшнего дня у тебя не носик, а рыльце. А вместо языка — лизун, а вместо хвостика — репей, и у тебя не просто копытца, а ты двухкопытное или даже парнокопытное животное.

Минут пять она поражала всех тем, что вычитала из книги. А Рыжка смотрела на нас и, должно быть, думала, что ей совершенно все равно, что о ней говорят охотники, главное, ей среди нас хорошо и у нее в папоротнике хорошая норка.

Подошел папка, почесал Рыжку между ушами и сказал:

— Ну что, как дела у Рыжки? У нее есть все, что положено, или чего-нибудь не хватает?

— У нее нет вверху никаких зубов, — сказала Ивча.

— Это тоже в порядке вещей, — сказал папка. — Разве должны быть у косуль верхние зубы? Видишь, она откусывает и без них. Щиплет листья и траву нёбом. Ей необходимо насыщаться быстро, потому что у нее много врагов. А потом спрячется в густые заросли и спокойно пережевывает.

— Здесь у нее нет никаких врагов, — сказала Ивча.

— Конечно, нет, — подтвердил папка, — но в лесу есть. Прочти: кто только не нападает на косулю! Лиса, барсук, филин, куница, ну и, конечно, дикая свинья. И бродячая собака.

Дядюшка позвал папку, чтобы он привязал ему крючок, папка отошел, а Ивча, должно быть, раздумывала о тех самых врагах косули, так как молчала с минуту, а потом сказала:

— А все же хорошо бы иметь ружье.

Вечером, когда Ивча заснула, я взяла книжку и стала читать. Но от этой книжки все равно мало толку: охотники в основном пишут о взрослых косулях и о том, какие у них должны быть рога. А о детенышах косулиных там почти ничего нет. Только и написано, что детеныш косули, как родится, очень быстро встает на ножки и следует за мамой. Значит, с нашей Рыжкой именно так и получилось: мама ушла от нее, когда увидела, что Рыжка не может встать на ноги. Вообще-то она ужасная бедолага, эта наша Рыжка, одни несчастья валятся на нее с самого начала. Хорошо еще, что она умела кричать и дала о себе знать. Едва родилась, а уж на нее ощерилась смерть, но Рыжка прогнала ее тем, что кричала и кричала, ведь ничего другого она и делать не могла.

Наверное, она бы так и кричала всю ночь, и если бы мы не приехали за ней, то ее услышал бы филин, и Рыжке конец. Сколько уже дней она у нас, а все еще такая маленькая, и ножки у нее точно ложки-мешалки, а уж сколько всего съела! Наверное, ей нужно все сполна возместить — и пищу, и сон, — пока она как следует не окрепнет. Однажды я заметила, что она, когда вот так лежала под яблонькой, вдруг начала грызть глину, пока не добралась до корешков травы, и потом долго их пережевывала, даже песок скрипел у нее на зубах. Может, она так и питалась до того, как мы нашли ее, что же ей еще оставалось! Она жевала глину с корешками и этим утоляла голод и жажду. И быть может, все время надеялась, что мама вернется к ней, и молчала, как мышка. Пищать и кричать она начала, только когда поняла, что взаправду дело плохо, что она осталась совсем одна и все забыли о ней. Если бы она умела говорить, она обо всем рассказала бы нам, но она умеет только смотреть. Мне кажется, что у нее в черных огоньках все записано на косульем языке, но мы его не понимаем, а если и понимаем, так больше всех, наверное, мама.

Я уже засыпала и все в голове у меня смешалось, когда вдруг страшно завопила Ивча. Я так испугалась, что едва не свалилась с кровати. А Ивча визжала и, размахивая руками, кинулась ко мне, а я никак не могла найти выключатель от настольной лампочки, но тут проснулся папка и зажег свет.

— Что такое? Что случилось? — ворвался папкин голос в этот крик и переполох, и папка уже летел к нам и зажег у нас свет.

Ивча прыгнула к нему, схватила за ногу, трясясь как в лихорадке. Мама тоже прибежала, мы просто потеряли голову из-за этих воплей, а Ивоушек кинулась к маме и давай орать:

— Там!

Когда мы взглянули на дымоходную трубу, то увидели, что в штукатурку вцепилась коготками маленькая, ушастая и лохматая летучая мышь.

— Она подняла ветер у самого моего носа, — жаловалась Ивча. — Я почувствовала этот ветер, а я ведь просила Ганку открыть окно только на шпингалет.

Папка лишь покачал головой и распахнул окно настежь. Летучая мышь опомнилась от страха и фьють — скрылась во тьме. Она наверняка была едва жива от этого крика и перепугалась еще больше, чем мы, но окно пришлось закрыть — Ивче все равно ничего нельзя было втолковать. А в основном меня разозлило, что она опять хотела все свалить на меня, будто я нарочно наслала на нее летучую мышь. Разве не понятно, что если мы спим на природе, то к нам в комнату залетают осы, разные ночные бабочки, а иногда под утро и любопытные синички? Из-за нашего Ивоушека, который днем строит из себя великого храбреца, а ночью становится ужасным тихоней и умудряется здорово перетрусить, что же, мне спать при закрытом окне?

Когда родители ушли, я сказала:

— Ивоушек, это была не просто летучая мышь, а копьеносая. Она хотела твоей крови напиться.

Ивча бросила в меня Вольфа, и тут уж я не стерпела и послала ей Вольфа обратно. В этот момент раздался папкин крик:

— Если вы там сию же минуту не угомонитесь, я вас как следует вздую.

Мы, конечно, притихли, и я вспомнила тот вечер, когда мы играли в «Дружище, улыбнись». Тот, кто проигрывал, должен был обойти дачу с фонарем и повторять при этом: «Привет, духи, я не умею играть». Я проиграла дважды и спокойно все сделала, потому что знаю: никаких духов нет. Когда же пришла очередь Ивчи, которая сама эту игру и затеяла, она взяла фонарь, подошла с ним только к дверям — и ни с места. Она струсила и ничего не сделала, а когда я сказала маме, что это не по правилам, мама ответила, что Ивча еще маленькая и что вообще нечего выдумывать такие глупости.