Король с горы Экеберг - Асбьёрнсен Петер Кристен - Страница 1

Петер Кристен Асбьерсен, Йерген Ингебертсен Му

Король с горы Экеберг[1]

* * *

В детстве для меня и некоторых моих товарищей вошло в привычку в воскресенье после обеда отправляться к горе Экеберг. Всю долгую неделю радовались мы этим послеобеденным часам, которые проведём на приволье; веткам благоухающей черёмухи, которые наломаем, свисткам из ивы, которые смастерим, сверкающим горным кристаллам, которые найдём, и сладкой землянике, которую сорвём. Став старше, мы благополучно оставили в покое иву и черёмуху, но время от времени совершали туда набеги и устраивали на полях усадьбы «Экеберг» весёлую охоту за аполлонами с их красивыми крылышками. Либо весело топтались с сачком для насекомых в безлюдной местности вокруг разваливающейся сторожевой хижины, чтобы поймать рыцарственного махаона, который своим воздушным полётом не раз подвергал сильному искушению наше терпение.

Но особую притягательность этим окрестностям придавали вовсе не благоухающая черёмуха; и не меланхолический свисток из ивы, и, не осыпанный пурпурными пятнышками аполлон, и не серно-жёлтый махаон. Особую притягательность придавала им таинственная романтическая многозначительность, которая благодаря детским воспоминаниям виделась мне словно в туманной дымке в этих краях, желание пережить нечто волшебно-сказочное, а также мысль о всем великолепии и всех богатствах, скрытых в горе, и о загадочных существах, которые, согласно преданию, жили в недрах этой горы.

Предания о короле с горы Экеберг, о подземных жителях[2] об их горном замке мало-помалу забывались, но кое-что из того, что я слышал во времена моего детства, ещё живёт в моей памяти, и я попытался освежить это в своих записях.

Полвека тому назад[3] гора Экеберг не была так выкорчевана и заселена, как теперь. В те времена она была покрыта лесом, подлеском и густым кустарником. И если смотреть из города, то не видать было ни единого жилья, кроме старого дома усадьбы «Экеберг» на пригорке да маленькой красной хижины внизу на холме, слева от дороги. Там, где дорога, извиваясь, поворачивает вверх, направо к усадьбе. Дорога так и называлась Свинген — Извив. На этом месте и теперь виднеется роскошное строение, где летом устраиваются танцы и имеется буфет для прогуливающихся «молодых господ», которые в первые летние ночи отправляются «послушать кукушку».

Здесь, на Свингене, в маленькой красной хижине жила в стародавние времена, о которых я рассказываю, бедная корзинщица, которая своим трудом едва зарабатывала на пропитание. Однажды отправилась она по воду и увидала вдруг на тропинке прямо пред собой огромную толстую жабу.

— Уйдёшь с дороги — пойду к тебе в повивальные бабки, когда настанет твой срок рожать, — сказала она в шутку жабе. А та тотчас же, как можно быстрее, постаралась убраться прочь.

Спустя некоторое время, осенним вечером, когда корзинщица вернулась домой из города и села перед дымовой трубой прясть, к ней в горницу вошёл какой-то чужак.

— Послушай-ка, — сказал он, — жене моей скоро рожать, уж недолго осталось. Коли поможешь ей, как посулила, не пожалеешь.

— Боже, помоги мне, — сказала женщина, — я не сумею, потому как ничего в этом не смыслю.

— Все равно придётся тебе ей помочь, потому что ты ей посулила, — повторил чужак.

Женщине никак было не вспомнить, чтобы она кому-нибудь посулила принимать роды, и так она чужаку и сказала. Но он ответил:

— Нет, ты посулила это жабе, которая сидела пред тобой на тропинке, когда ты шла по воду. А то была моя жена. Коли ты ей поможешь, — продолжал чужак, который, как она уже поняла, был не кто иной, как король с горы Экеберг, — никогда об этом не пожалеешь. Я — хорошо заплачу тебе, но ты не должна швыряться деньгами, которые получишь от меня, не должна отдавать их, если кто попросит. И говорить об этом не должна, и даже заикаться об этом ни единому человеку на свете.

— Нет, клянусь, — сказала она. — Молчать-то я умею. Скажи мне только, когда у жены начнутся боли, и я помогу ей чем смогу.

Прошло некоторое время, и вот однажды ночью к корзинщице пришёл тот самый человек и попросил её пойти с ним. Она встала и оделась; он шёл впереди, она — сзади, и не успела она оглянуться, как оказалась уже в недрах горы, где королева лежала в постели и ждала ребёнка. Горница была богатая, будто зал в большом замке, и корзинщица подумала, что никогда не доводилось ей бывать в таком пышном покое.

Однако же, когда они туда вошли, король взял да и уселся на стул, а руками колени свои обхватил. А когда мужчина так сидит, роженица разрешиться не может; корзинщица хорошо это знала. Потому-то и она и королева попытались дать ему побольше поручений: пусть сходит то . за одним, то за другим, да побыстрее. Но он где сидел, там и остался сидеть, с места не двинулся. Под конец повивальную бабку осенило.

— Ну, наконец-то она разрешилась, — сказала она королю.

— Как так?! — воскликнул он.

И так удивился, что тотчас же разжал руки. Миг — и христианка-корзинщица возложила руки на королеву, и та в тот же миг разрешилась от бремени.

Пока король выходил за тёплой водой для младенца, роженица сказала корзинщице:

— Мужу моему ты по душе пришлась, но, когда ты станешь уходить, он все равно выстрелит тебе вслед, так как не может переломить свой нрав. Так-что поторопись и мигом прошмыгни за дверь. Вот он в тебя и не попадёт.

Когда ребёнка обмыли и нарядно одели, королева послала корзинщицу в кухню — принести кувшин со снадобьем, чтобы смазать младенцу глаза.

Такой кухни и такой кухонной утвари корзинщице никогда в жизни видеть не доводилось. На полках были выставлены роскошнейшие блюда и тарелки, а под потолком висели сковородки, котлы и кадки — все из чистого серебра. И такие блестящие, что все стены кругом сверкали.

Но до чего же она удивилась, когда увидела, что собственная её служанка стоит на этой кухне и мелет крупу ручной мельницей. Взяла тогда корзинщица ножницы и вырезала лоскуток из служанкиной юбки, да так, что та и не заметила. А лоскуток спрятала.

Справилась она со своими делами и собралась было идти, но вспомнила тут, что сказала ей королева, да и шмыг за дверь. В тот же миг король послал ей вслед пылающий веник, который страшно шипел.

— Попал я в тебя? — закричал он.

— Да нет, — ответила женщина.

— Это хорошо! — воскликнул он.

Солнце уже ярко освещало пол горницы, когда корзинщица пришла домой. Служанка же, которая вечно жаловалась, что устаёт и что у неё спину ломит, лежала на кровати и стонала, но все же спала. Корзинщица разбудила её да и спрашивает:

— Где ты была нынче ночью?

— Я, матушка? — удивилась служанка. — Я нигде не была, кроме как здесь, в кровати.

— Да мне лучше знать, — сказала корзинщица. — Этот лоскуток я вырезала из твоей юбки нынче ночью в горах; видишь, как он подходит? Но такие вот нынче молодые девушки да парни! В старые времена народ, бывало, прочитает вечернюю молитву да споёт псалом, прежде чем лечь спать, чтобы такое вот колдовство было бы бессильно перед ним. И я тоже научу тебя молиться. Неужто ты не понимаешь, что ты от такой работы устаёшь, слабеешь и у тебя спину ломит. Да и мне невелика польза от тебя, коли ты прислуживаешь им ночью, а мне — днём.

С тех пор как корзинщица была повивальной бабкой королевы, она каждое утро находила у себя под дверью кучу серебряных монет. Она разбогатела, да так, что вскоре стала жить припеваючи.

Но вот, случилось однажды, что, одной очень бедной женщине стало совсем худо и пожаловалась она корзинщице на свою нужду.

— Чепуха! — сказала та. — Все не так уж и страшно. Стоит мне только захотеть, и мне легко будет тебе пособить, потому как что посеешь, то и пожнёшь, а я очень пособила тому, кто обратился ко мне.