Завидная биография - Некрасов Андрей Сергеевич - Страница 26

«Да, уж так ничего не затеряется!» — подумал Алешка и размечтался о том, как на таком вот ящике напишут: «Колхоз «Красный луч», бригадиру Петру Кузьмичу Пронину», но тут какой-то мужчина подошел к нему и спросил:

— Голованов не вы будете?

— Я, — удивился Алешка, — а что?

— Ну вот и добре, а то директор беспокоится. Сейчас вас проводим.

И тот самый сторож, который утром так непочтительно тащил Алешку за шиворот, появился откуда-то и мирно зашагал рядом.

— Обыскались тебя, Голованов, — добродушно ворчал он, — да и то сказать, разве можно здесь в первый раз одному? Тут по двадцать лет люди работают, да и то другой заблудится. Вот прямо теперь, на второй этаж. А я уж с тобой не пойду.

— Нашелся? Ну, садись, — сказал директор, когда Алешка вошел в кабинет. — Садись, побеседуем, Алексей Николаевич.

Алешке стало вдруг не по себе.

— Вы меня зовите лучше Алешкой, — сказал он, сняв картуз и нерешительно переминаясь возле кресла.

— Согласен. Но ты, Алешка, все-таки садись. Намял ноги-то?

Алешка сел молча. Помолчал и директор, внимательно разглядывая усталое Алешкино лицо.

— Ну как, берешь машину? — спросил он наконец.

— Так вы, небось, не дадите…

— Ну, это я подумаю, дать или не дать. А вот насчет цены-то как: прикинул, чего она стоит?

— Да, — сказал Алешка, — дорогая машина, трудов в нее много положено.

— То-то, брат, что трудов много. В этом и главное — в труде, ну что ж, получай косилку, да смотри береги, другую не дам.

Директор позвонил.

— Клавдия Капитоновна, — сказал он, когда та вошла, — прикажите отгрузить косилку «Новый идеал» колхозу «Красный луч» из моего фонда. Адрес вам этот товарищ даст. Вот так… А ты, Алексей, расскажешь там, у себя, как мы работаем…. Ну, прощай, — и директор протянул Алешке руку.

Алешка вытер ладонь о штаны, попрощался, забрал свой мешок, надел картуз и, счастливый, вышел из кабинета.

САМЫЙ МАЛЕНЬКИЙ

Костя Великанов и годами и ростом был меньше всех в отряде, и поэтому жилось ему в лагере совсем плохо.

Никто, конечно, Костю не обижал. Не в этом дело. Наоборот, каждый старался приласкать его, пожалеть, услужить ему чем-нибудь, и особенно отличались в этом старшие девочки. С утра до ночи они носились с Костей, как с куклой, тормошили его, будто он не живой, а когда в лагерь приезжали гости, девочки выводили Костю за ручку, гладили по головке и приговаривали:

— А вот это Котик Великанов, самый маленький наш пионер. Мы все его очень любим…

А Костя стоял, насупившись, как молодой бычок, и, чтобы не расплакаться, упрямо молчал. Уж очень не любил он всякие нежности. А нежности, как назло, так и сыпались на него со всех сторон.

И только после отбоя, когда лагерь затихал до зари, Костя становился самим собой — то смелым разведчиком, то лихим моряком, то отважным летчиком-испытателем… И тогда один за другим совершал он смелые подвиги, но только, конечно, во сне.

А утром опять начиналось все сначала: под надежной охраной заботливых друзей Костя шел умываться; он долго и упорно чистил зубы, старательно мылил шею, еще старательней смывал мыльную пену и поскорее вытирался насухо, опасаясь, как бы кто-нибудь из старших товарищей не взялся помогать ему и в этом деле.

Потом Костя аккуратно застилал свою маленькую кроватку, по всем правилам завязывал галстук и, когда горн созывал пионеров на линейку, покорно становился на левый фланг.

Стоять на левом фланге и без того обидно. Но еще обиднее стоять на левом фланге и слушать, чем отличились старшие ребята. А в лагере, где жил Костя, каждый день непременно кто-нибудь чем-нибудь отличался. И Костя каждый день смотрел, как герой твердой поступью подходит к мачте и поднимает флаг…

Вот вчера, например, заблудилась в лесу чья-то девочка. Андрюша Старосад встретил ее, утешил и вывел на дорогу. Третьего дня Марина Орехова отличилась — набрала больше всех грибов… А сегодня, еще только день начался, еще до зарядки, девочки упустили бадейку в колодец, а Миша Кротов из первого отряда сделал «кошку» из проволоки, вроде якоря, достал бадейку, и теперь только и разговоров в лагере, какой Миша молодец.

А думаете, Костя не вывел бы девочку из лесу? Вывел бы сколько угодно, дорогу он не хуже других знает… Да пойди-ка выведи, если тебя самого целый день водят, как пленника, да еще приговаривают на каждом шагу:

— Котик, не оступись… Котик, не поскользнись… Котик, не утомись!

А грибы… Много их наберешь, когда тебя каждую секунду окликают:

— Смотри, Котик, какой красивый грибок! Погляди, Котик, какой интересный жучок! Понюхай, Котик, какой цветочек я нашла!

И бадейку достал бы Костя. Он бы и в колодец слазил, не испугался бы… Лазает он, как кошка, и ничего на свете не боится. Да кто же его пустит к колодцу? Он и подойти туда не смеет. Хотел он как-то раз помочь ребятам воды принести, так еще и подойти не успел, как со всех сторон закричали:

— Осторожно, Котик, не свались, утонешь! Смотри, сандалики не промочи, там сыро!

«Вот тут и совершай подвиги», — грустно думает Костя и смотрит, как Андрюша Старосад, ловко перебирая загорелыми руками белый шнурок, поднимает лагерный флаг.

Вот и посудите сами, каково Косте жилось в лагере. А тут еще случилось так, что собрались ребята в поход, на речку Горетовку, туда, где баржи строят. Решили там, на речке, искупаться, сварить обед на кострах под горой и к вечеру вернуться домой. Поход небольшой, но как только заговорили о нем, так сразу и вспомнили:

— А как же Котик? Все-таки семь километров туда да семь обратно… Устанет, чего доброго, не дойдет…

Даже заспорили ребята. Одни говорят:

— Ничего, дойдет как-нибудь.

Другие кричат:

— Не дойдет, где ему!

А Костя молчал, кусал губы, смотрел в землю и ждал, чем кончится этот, такой обидный спор…

А кончился он все-таки правильно. На счастье, нашелся у Кости настоящий защитник — преподаватель физкультуры Константин Георгиевич.

— Это как же получается? — сказал он. — Как пирамиду строить, так Костю Великанова на самый верх, а как в поход, так, значит, и без Котика можно? Никуда это не годится. Зря вы моего тезку обижаете. А по-моему, так, ребята: Костя пионер? Пионер! Поход пионерский? Пионерский… Значит, и говорить не о чем. Ну, а если уж очень устанет, я его, в крайнем случае, сам донесу. Весу-то в нем тридцать килограммов.

В тот же день Константин Георгиевич распорядился, чтобы готовили рюкзаки, походное снаряжение, чтобы маршрут хорошенько изучили и послезавтра чем свет — «в дорогу дальнюю, дальнюю…»

И вот в воскресенье, еще затемно, запел горн. Ребята вскочили, как на пружинах, быстро умылись, сделали зарядку, перекусили в столовой и построились по-походному — кто с тяжелым рюкзаком за плечами, кто с ведром в руке, кто с топором, кто с большой кастрюлей. Один Костя в белой панамке, как всегда, стоял на левом фланге и держал руки по швам. Из всего походного снаряжения на его долю пришлась одна зеленая кружечка, да и ту он приделал к поясу ремешком…

Константин Георгиевич вышел на крыльцо, скомандовал:

— Колонна, смирно!

Встали смирно. Константин Георгиевич еще раз окинул глазами ребят и спросил:

— Все ясно? Вопросов нет?

Он хотел было уже скомандовать «Шагом марш!», но тут заметил, что Костя поднял руку.

— Что у тебя, Великанов? — спросил Константин Георгиевич.

— Ничего, — сказал Костя, — мне бы дали чего-нибудь еще, Константин Георгиевич, а то все вон сколько несут, а у меня никакой общественной нагрузки.

— И то правда, — улыбнулся Константин Георгиевич, — да только что же тебе дать? А ну-ка, вот что… — он достал из кармана коробок со спичками и протянул Косте. — Вот тебе нагрузка. Держи, неси и храни, как зеницу ока. И не смотри, что в ней весу немного: мал золотник, да дорог! Это, брат, самый важный груз… — и, глянув на ребят, которые начали было улыбаться, добавил серьезно: — А вы как же думаете? Пропадут спички, нечем будет огонь развести. Огонь не разведем — костры не разожжем, обед не сварим, голодные домой придем… Это такой груз, что с ним шутить не приходится. Почетный груз, можно сказать. Ну, все теперь? Запевалы — вперед! Шагом марш!