Сердце солдата - Туричин Илья Афроимович - Страница 7

Коля покраснел от досады. Действительно, не принято спрашивать: «Ты куда?» Говорят, — дороги не будет. Есть такая примета. И он переспросил по-другому:

— Далеко идешь?

— Домой.

Помолчали. Еленка выжидательно смотрела на Колю. Он нехотя поднялся с крыльца.

— Ну идем.

Они вышли за калитку и двинулись по скользкой влажной дороге к селу, аккуратно обходя лужицы. Коля старался идти подальше от Еленки. Еще увидит кто — засмеет, с девчонкой связался. Барышню провожает.

Когда отошли от дома, Еленка повернула к Коле круглое веснушчатое лицо и тихо спросила:

— К тебе ночью человек должен был прийти?

Коля от неожиданности остановился у края лужи.

— А ты… ты почем знаешь?

— Знаю. Придет на той неделе. Велено сказать: «За чем придет — о том ни слова. И чтобы хранил». Понял?

— Понял. — Коля смотрел на Еленку во все глаза, шагнул к ней, ступив прямо в лужу, да так и остался стоять в воде. — А больше ничего не велено?

— Выйди из лужи-то, промокнешь, — сказала Еленка и направилась дальше.

Коля догнал ее и пошел рядом, плечом касаясь ее плеча.

— Еще насчет бати твоего…

— Ну?

— Жив он. Сидит в сарае вместе со всеми… Солдаты дуже строго сторожат…

— Чего с ним сделают? — в тревоге спросил Коля.

Еленка вздохнула.

— Не знаю… Может, только допросят и выпустят. Ну побьют маленько.

Коля почувствовал на своей руке теплую Еленкину ладошку и легкое пожатие маленьких пальцев.

— Ты не печалься. Там тоже наши люди есть.

Коля взглянул на Еленку. Губы ее были плотно сжаты. Глаза прищурились и стали колючими. Сходство с «матрешкой» исчезло.

Они сделали молча еще десяток шагов. Потом Еленка остановилась.

— В лес уходит народ. И мой брат уходит, — сказала она серьезно и тихо.

— А ты?

— Мы с мамой пока дома останемся. Ну, прощевай пока.

— До свиданья, Еленка. Спасибо тебе, — сказал Коля и протянул девочке руку.

Еленка пошла в село, а Коля повернул к дому.

Пошел мелкий холодный дождик.

Возле дома Коля обернулся. На другом конце дороги, едва видимая за тусклыми нитями дождя, маячила маленькая фигурка в коротком пальтишке.

Несколько дней Коля провел возле большого проселка, ведущего в Ивацевичи. Наносит матери воды и хвороста и уйдет. Справа и слева от дороги пожелтевшие березы гляделись в зеленоватые лужицы болот. Коля выбирал сухое местечко, с которого можно наблюдать за дорогой, садился и ждал. Может, пройдет кто знакомый, и от него можно будет узнать об отце.

Томительно тянулось время. Размытая дождем, не совсем еще просохшая дорога была пустынна. Редкие прохожие шли торопливо, с оглядкой. И даже знакомые останавливались и отвечали на вопросы мальчика неохотно. А иные просто, махнув рукой, спешили дальше.

Несколько раз по дороге проезжали и проходили немцы. Завидев их, Коля ложился на живот и будто вжимался в землю. Сизая осока скрывала его от глаз проходящих.

Шли дни, а Коля все сидел и ждал. Бесшумно кружась в воздухе, с берез падали ржавые листья, ложились на мертвую воду и коченели там, оторванные от родных ветвей, отжившие свой короткий летний век.

Придет зима, закует их в лед, занесет снегом. Березы будут стоять на студеном ветру беспомощные и нагие, и ветер будет пугать их разбойничьим свистом.

Коля отчетливо представлял себе эти места через месяц-другой, и безысходная тоска сковывала сердце. Жаль было и этих доверчивых берез, и жарких листьев, оброненных ими, и снующих кругом лягушек да притихших птиц — все живое на живой земле.

Все худое, что было вокруг, — и беспомощность осени, и беспощадность идущей зимы, и слякоть опустевшей дороги — все, все сплеталось в одно: пришли фашисты. Они во всем виноваты. И пока они бродят по родной земле — не наступит весна, не нальются соком березы, не сбросят болота ледяного покрова, не проклюнутся на красном лозняке нежные пушистые комочки вербы, не запоют птицы. Все вокруг будет сковано тяжелой мучительной дремой.

…На пятый день на дороге появился человек. Он был босой, без шапки и, видимо, пьяный, потому что шел, ступая нетвердо, то и дело пошатываясь.

«Нашел время напиваться», — неприязненно подумал Коля. Фигура человека казалась знакомой. Коля вспоминал, где он его видел, но никак не мог вспомнить.

Когда человек подошел поближе, Коля разглядел худое осунувшееся лицо. Левый глаз затек, и вокруг него, будто огромная клякса, расплылся черно-лиловый синяк. Коля присмотрелся, охнул и бросился к человеку прямо через болото, не разбирая дороги.

— Батя…

— Николка, — сказал отец и улыбнулся.

Коля, пожалуй, за всю свою короткую жизнь не видел ничего страшнее этой улыбки. У отца не хватало нескольких зубов, потрескавшиеся опухшие губы кровоточили.

— Батя!

Коля прижался к отцу и всхлипнул. Тот погладил его волосы, и мальчик почувствовал, как дрожат руки отца.

— Дома-то как?

Коля шумно утер рукавом нос:

— Да дома что, все как было…

Василий Демьянович оперся о плечо сына, и они медленно побрели к селу. Шли молча. Только возле самого села Коля спросил:

— Били они тебя?

Отец кивнул.

— Сам видишь. Ну да отольются кошке слезы.

Несколько дней Василий Демьянович отлеживался. Во сне стонал и скрипел зубами. В хате воцарилась тишина. Все ходили на цыпочках, чтобы не тревожить больного.

Несколько раз приходил Володька и молча сидел на лавке. Однажды принес банку клубничного варенья. Поставил ее на стол.

— Мамка прислала.

— Спасибо. — Василий Демьянович повернулся на бок и скрипнул зубами. Потом спросил: — А как там?

И все поняли: там — это за стенами хаты, в огромном мире, охваченном смертельной, беспощадной войной.

— Гитлер Москву берет, — тихо сказал Володька.

— Москву-у?.. — Василий Демьянович скрипнул зубами. — Кишка тонка. Лопнет с натуги.

— Мужики говорят: аж до самого Урала немец прет без роздыху.

— Плюнь в глаза… Нет такого войска, чтоб Россию покорило. — Василий Демьянович приподнялся на локте. — Бьют они здорово, гады. Да только ребра можно сломать, и руки, и ноги… А душу… Душу нашу не сломать!

Как-то ночью тихо постучали в окно двойным ударом три раза с равными промежутками.

Отец и сын проснулись разом. Коля сел, протирая глаза. Гулко барабанил по крыше дождь. Может, никто не стучал, может, показалось.

— Глянь-ка, кто там, — тихо сказал Василий Демьянович.

Коля босиком прошел в сени, приоткрыл дверь.

— Кто здесь?

— Я, Еленка…

— Еленка? — удивился Коля.

— Я не одна…

Еленка поднялась на крыльцо. За ней поднялся мужчина. Разглядеть его в темноте Коля не мог.

— Заходите.

Коля взял Еленку за руку и повел через сени в хату. Сзади что-то громыхнуло. Видно, незнакомец задел ковшик, и тот свалился с кадки.

— Кто? — спросили одновременно и отец и мать.

— Вам привет от тети Пани из Пружан, — тихо сказал мужчина, и голос его показался Коле знакомым.

— Здорова ли старушка? — спросил отец.

— Как девка на выданье, — ответил мужчина.

«Откуда взялась у нас тетя в Пружанах?» — удивился Коля.

— Садитесь, товарищ, — пригласил отец. — Простите, сам не встаю.

— Знаю.

Мать зажгла свечку. От вещей по стенам побежали длинные дрожащие тени.

Коля взглянул на гостя и улыбнулся. Это был рыжий парень из леса — Сергей. Он стоял посередине хаты, и с промокшей одежды его капала на пол дождевая вода. Сапоги были заляпаны грязью. Сергей глянул под ноги и смутился:

— Извините. Наследили мы тут…

— Чего уж там, — сказал отец. — Раздевайтесь. Печь затопим, обсохнете.

— Времени нет на просушку. А вот девочка не простудилась бы.

— Никак Еленка? — присматриваясь, спросила мать.

— Я, Ольга Андреевна.

— И тебя по ночам носит! Иди скорей, переоденься. А то и впрямь простынешь.

Еленка ушла за занавеску.

— Как жив, кашеед? — спросил Сергей. Коля покраснел и ничего не ответил.