Сердце солдата - Туричин Илья Афроимович - Страница 25

— А дороги открыты! — тихо шепнул Коля.

Петрусь улыбнулся, в глазах вспыхнули радостные искорки.

— Открыты, говоришь? Ну и ну! — Он хлопнул Колю по плечу.

Когда распрягли коня, Коля сказал:

— Один мешок сховать бы. Для ребятишек.

— Не надо мне Козичева добра! — нахмурилась Варвара.

— Что я, даром ему таскал да вез?

— Правильно. Не обеднеет. — Петрусь подмигнул Коле и, взвалив мешок на спину, унес в избу. Коля пошел следом.

Пришел Козич. Он долго ходил вокруг коня, садился на корточки и зачем-то заглядывал ему под брюхо. Щупал телегу, любовно гладил круглые гладкие яблоки. И, видимо, всем остался доволен.

— Добрый товар… Молодец, хлопец, что привез…

— Я не хотел везти, боялся, что коня отберут…

— Оно, конечно… — ласково согласился Козич.

— Да очень уж тетя Елена просила, — сказал Коля. — Ну и согласился.

Тарас Иванович нашел в ящике бумажку.

Э-ге, тут даже письмецо есть. «Посылаю тебе яблок семь мешков и четыре ящика, самогону две бутыли и свинины…» — прочел он вслух. — Где же семь? Шесть только. И самогону — одна… — Козич уставился на Колю сузившимися вдруг глазками.

«И когда она записку успела сунуть?» — подумал Коля, а вслух сказал:

— Солдаты на КПП отобрали. А попробуй, не отдай! Они и коня б отняли. Лучше уж мешок да бутылку потерять, чем все.

— Так-так-так… Ах, ироды, бандюки. У ребенка яблоко отымают! — пробормотал Козич. — Ну ладно. Продам яблоки — тебя не обижу. За Козичем, сынок, еще не пропадало.

Обратно Козич отправил Колю с несколькими мешками соли и велел Петрусю проводить его до КПП.

Конь и домой шел медленно, но Коля теперь его не погонял. Хорошо было сидеть рядом с Петрусем и тихо разговаривать. Коля рассказывал о том, что творят партизаны на железной дороге, в городах…

Петрусь вздохнул:

— Да-а… А ты тут играй в пивной!..

Когда подъехали к КПП, Петрусь, натянув вожжи, остановил коня.

— Вот что, Микола, зайди к нашим. Скажи, пусть уходят в лес. Да чтоб не откладывали.

Коля вопросительно посмотрел Петрусю в глаза. Тот нахмурился.

— Всего тебе сказать не могу. Но только предупреди: могут спалить.

— Хорошо.

— Вы как с Еленкой-то? Целуетесь, поди, на крылечке?

У Коли от смущения даже слезы выступили на глазах. Ведь ничего подобного и не было!

— Ну-ну, не сердись, это я так, пошутил! Ну, езжай…

Всю обратную дорогу Коля думал о Еленке и ее брате, Петрусе, которому, видно, очень трудно жить среди предателей и фашистов, подлаживаться к ним.

А когда подъехал к перекрестку, свернул не вправо, к Тарасихе, а влево, в Яблонку. Черт с ней, с Тарасихой, обождет!

Еленка еще из окна увидела Колю, сидевшего на телеге с мешками, выскочила на крыльцо. Коля спрыгнул на землю.

— Здравствуй.

— Здравствуй! — Еленка, улыбаясь, протянула Коле руку. — Заходи в хату.

В хате, усевшись на лавку возле стола, они долго молчали. Коля крутил в руках кепку. Еленка поглядывала на него исподлобья. Потом сказала, как о самом важном в жизни:

— У нас цыплята проклюнулись.

— Много?

— Одиннадцать. Как шарики. Даже в руки взять боязно.

— А я в Ивацевичах был.

Еленка подняла голову.

— Петруся видел?

— Видел.

— Как он там?

— В пивной играет. Велел сказать, чтоб уходили.

— Куда? — не поняла Еленка.

— В отряд, в лес.

Еленка закусила губу:

— Хорошо.

— Велел сказать: спалить могут. Так что уходить обязательно надо.

— Сейчас же? — растерянно спросила Еленка.

Коле стало жаль ее. Все-таки девчонка. Вдвоем с матерью им и вещей своих не унести. Даже самого необходимого.

— Ты вот что, — сказал Коля, — собирай вещи потихоньку. А я завтра приду — помогу тащить.

— Только приходи, когда стемнеет.

Снова помолчали.

— А я соль везу.

— Соль?

— Тарасихе. Козич послал… — Коля перестал крутить в руках кепку и вдруг напялил ее на голову. — Слушай, Еленка! Может, тебе соли надо?

Еленка пожала плечами:

— Зачем?

— А в лесу? Может, у партизан соли нет. Я тебе два мешка скину. Хватит Тарасихе и трех… Нет… Ей и двух хватит! — Коля встал. — Иди-ка помоги.

— Что ты, чудной!.. Как же мы их в лес поволочем!

— На лошади. Мы кого надо известим, они за солью приедут и вас с матерью прихватят. Ясно? Ну-ка помоги.

Коля выскочил на улицу. Подвел коня к самому крыльцу. Вдвоем с Еленкой с трудом стянули три тяжелых мешка, втащили их в сени.

— Ну вот… — Коля снял кепку и отер ею пот со лба. — Я поехал. До завтра.

Петрусь возвратился домой, весело насвистывая новый немецкий мотивчик.

Козич сидел возле стола, напялив на нос очки в большой роговой оправе и читал потрепанную брошюру о пчеловодстве. Очки делали его похожим на старую слепую сову. Подняв голову, он посмотрел на Петруся.

— Проводил?

— Проводил.

— Бойкий паренек.

— Услужлив больно… — пренебрежительно бросил Петрусь.

— Вот и хорошо. Ты человеку услужи раз-другой. Глядишь, и тебя человек не забудет…

— А если забудет?

— Забудет? — Козич ласково улыбнулся и потер руки. — А ты ему еще раз услужи, он и вспомнит… Вот ты господину коменданту музыкой услуживаешь, он тебя стопочкой не обнесет.

— Это уж точно, — усмехнулся Петрусь. — Вчера коньяку пивную кружку налил. «Пей, — говорит, — за здоровье нашего фюрера!»

— Выпил?

— А как же… За здоровье фюрера да не выпить! Выпил… А кружку — вдребезги об пол.

— Да ну?

— Вот те и ну… Хозяин подлетел: «Ты что, такой-растакой, посуду бьешь?» А я ему говорю: бью и буду бить. Из какой кружки за здоровье нашего божественного фюрера выпили, ту кружку надо вдребезги, чтоб больше из нее ни за чье здоровье не пили, потому как кружка становится исторической! А господин комендант Штумм, говорю, самолично прикажет доставить вам откуда ни есть хороших пивных кружек, чтобы из них могли пить за фюрера и бить об пол. А господин комендант тут же сказал: «Приказываю». И дело с концом.

Козич засмеялся.

— Вот видишь, всем услужил — и хозяину, и коменданту.

— Так ведь, Тарас Иванович, с волками жить — по-волчьи выть.

— Ты насчет волков не очень-то…

— Пословица такая. А вот вы, я гляжу, не очень услужливы.

— Это как же? — Козич снял очки.

— А так. Вот, к примеру, господин Вайнер — большой начальник, а вы ему и презенту-то ни разу не сделали.

— Презенту?

— Ну да. Подарок там какой…

— Что ты!.. — испуганно отпрянул Козич от Петруся. — Да я к нему без вызова и зайти-то не могу. А и вызовет… Аж в коленках дрожание…

Петрусь засмеялся.

— Ну и ну! Старый человек, а я его учить должен! Если сами боитесь — кого другого пошлите.

Козич снова напялил очки. Мысль Петруся ему понравилась, и он спросил:

— А какой же ему презент сделать?

— Это уж вам виднее. У Гоголя судья брал борзых щенков.

— Да где же я их возьму?

— И не надо. Это так только, литература. Я бы лично, как артист и интеллигентный человек, презентовал бы, скажем, золотую табакерку…

Козич пожевал губами:

— У меня и средствов столько нет…

— Или корзину фруктов, а к ним — бутылочку дорогого, хорошего…

Козич снова пожевал губами…

— А можно и просто фрукты. Яблоки, к примеру.

— Яблоки?

— А что ж! — Петрусь встал, шаркнул ножкой и сказал, кланяясь и улыбаясь: «Извольте, дорогой господин Вайнер, принять мой скромный презент — яблоки из моего личного сада. Сам растил». — Потом выпрямился, щелкнул каблуками и другим голосом произнес: — «Благодарю вас, господин Козич, вы очень любезны. При случае я не премину доложить нашему обожаемому фюреру о ваших заслугах». Вот оно как все делается, Тарас Иванович!

— Э-э-э, брешешь ты все. — Козич сунул очки в футляр и ушел из дома.

Петрусь взял баян. Тронул лады. Перебор зарокотал на низах, побежал вверх и рассыпался по избе тонким серебром. Петрусь прислушался к замиравшим звукам. Вздохнул. Потом тихонько заиграл что-то свое, причудливо сплетая неведомую мелодию. Он любил сидеть вот так и играть все, что просится на легкие пальцы, играть для себя и думать. Легче всего думается под музыку.