Последний дракон - Кобербёль Лине - Страница 47

— Вот! — сказал он. — Пей!

Этого я не хотела.

— Что это? — спросила я.

— Сонный порошок, — ответил он.

И тогда я еще меньше захотела пить из кружки. Сонный порошок… Я вспомнила Скюгге и его жажду, когда он не мог насытиться снами, хотя каждый новый сон заводил его в безумие. Началось с сонного порошка, как говорил мой отец. Он называл это: «Кратчайший путь к безумию. Путь, которого ты должна избежать». Нет уж, спасибочки! Это не для меня!

— Я не хочу! — сказала я так решительно и строго, как только могла.

У него в самом деле был такой вид, будто он сожалел о сказанном.

— Тогда мне придется заставить тебя! — произнес он. — Это унизительно как для тебя, так и для меня, и я обещаю: это в последний раз. Лишь только ты освободишься от этих людишек, ты сама выберешь истинный путь!

Заставить меня? Ну, это будет непросто. Я буду кусаться, и пинать, и упираться изо всех сил, как меня учили. Выбить кружку из его руки, удрать…

Но мрак ударил меня, будто молотом. И я не могла ни кусаться, ни пинать, ни сопротивляться, потому что ничего не видела и ничего не слышала.

Я ненавидела все это. Я ненавидела все это. Мерзко! Ужасно мерзко!

Время шло! А я и не ведала, сколько его прошло. И что было, кроме мрака, я не знала. Если Ацуан силком влил мне в горло чай с сонным порошком — а это он, пожалуй, сделал, — то я даже не заметила. Ничто не проникало сквозь покров, который он набросил на все мои чувства. И там он внезапно предстал передо мной. Он — Ацуан! Посреди мрака он склонился передо мной, как перед князем.

— Позволь мне вести тебя к свободе!

И речи быть не может!

Но я ничего не успела сказать, потому что один рывок — и мы перенеслись в какое-то другое место.

Чудное, серое, сверкающее облако окутало нас туманом, полным слабых зовущих голосов.

Я уже была здесь прежде. Страной Призраков нарекла я эту страну, там не было живых. В тот раз, когда Вальдраку обманом захватил меня в плен, его люди дали мне ведьмин корень, чтоб успокоить меня, но каким-то образом я выскользнула из своего собственного тела и перебралась в удивительную серую Страну Призраков, где вообще-то пребывают покойники. Я сама в тот раз была очень близка к смерти. Близка ли я также к смерти и ныне?

— Это опасно! — сказала я Ацуану. — Если тут заблудиться, можно умереть.

— Я забочусь о тебе, — произнес он, но это меня ни капельки не успокоило. — И здесь тянутся нити, за которыми можно следовать. Если ты бывала здесь прежде, должна знать это.

— Нити?

— Да! Теперь я их вижу. Это они заставили сверкать туман. Тонкие светящиеся нити, которые пробились сквозь серый туман, будто основа пряжи.

— Это же нити жизни, — внезапно узнала я, — нити судьбы, как те, о которых толковала Мейре. Было ли здесь то, что предстало ей, пока она пряла свою пряжу?

— Многие полагают, что узы их судьбы нерушимы, — сказал Ацуан. — Но это не так. Мы распускаем их и связываем вновь, делая свой выбор. Мы можем выбирать, Дина. Ты можешь выбрать свое освобождение.

Внезапно внутренним слухом я ощутила голос Мейре. «Нить раздвоилась, но тебе не дано раздвоиться. Выбирай, пока обе нити не лопнули».

Дочь матери! Дочь отца! Пробуждающая Совесть или чернокнижница! Пожалуй, этот выбор и есть то, что она имела в виду. Но если выбирать, чем я стану, то нет никаких сомнений. И я знала, что мне нужно делать.

— Матушка… — прошептала я и закрыла глаза. — Матушка.

Я выпустила на волю свою тоску, потому что здесь в тумане, где невозможно переходить с одного места на другое, тоска овладевает человеком. Твоя собственная тоска либо тоска другого.

Звездное небо. Скалы. А далеко-далеко внизу, подо мной, горстка людей, лошадей и одна повозка… Я хорошо знала эту дорогу. То была дорога в Скайарк. И однажды я была здесь ночью — ночью, полной лесных голосов и страха.

— Теперь спи, малютка, сокровище мое! Когда проснешься, мы уже будем там.

То был голос мамы… и так близко, будто я была рядом с ней и оказалась там внезапно. В повозке, где она полпути просидела с Мелли на коленях и с луком со стрелами в свободной руке.

Лук? Я никогда раньше не видела мою мать с оружием в руках. Ее взгляд и голос всегда были верным оружием. Для всех, кроме Дракана. Дракан мог встретить ее взгляд, ничуть не совестясь, хотя у него, должно быть, было немало причин стыдиться. Так, может, это против него желала бы направить стрелу из лука моя мать?

А за кучера была Мауди. И вокруг я видела другие знакомые лица людей из Кенси-клана… Пороховая Гузка и его мать, старая мать Каллана, Киллиан с семьей. Что им делать в Скайарке? И почему среди ночи?

— Матушка! — молвила я, и мне захотелось, чтоб и она увидела меня, хотя я хорошо знала, что это невозможно. А может, она могла меня слышать?

Однако не похоже и на это. Одной рукой она лишь гладила лобик Мелли, пока ее другая рука по-прежнему крепко держала лук. И тут я вспомнила: нужно использовать голос Пробуждающей Совесть, если я хочу, чтоб она услышала меня.

Я попыталась. Я и вправду попыталась. Мне так хотелось… Но ничего не вышло. Я не была настоящей Пробуждающей Совесть! Больше не была! И моя мать не могла услышать меня.

Я бы заплакала, если бы могла. Но тело мое пребывало где-то в другом месте, в лесной хижине у подножия Высокогорья, и, если там по щекам у меня текли слезы, я не чувствовала этого.

Здесь были лишь призраки, которые плакали. Как старая Ануа, что искала свое утонувшее дитя…

Нет! Я не хотела думать об этом. Здесь нужно быть осторожнее со своими мыслями, здесь, где тоска и желание были важнее рук и ног. Я уже заметила, как туманы все плотнее сгущаются вокруг меня, могла уже слышать зовущие голоса… Я попыталась крепко вцепиться в свою мать, в Мелли, в повозку и в людей там, на дороге к Скайарку. Но один из голосов звучал ближе, чем другие, и это он тосковал обо мне.

Во всем мире был всего один человек, кроме меня, что знал эту песню. И это был тот, кто сочинил ее.

Моя собственная тоска взмыла ввысь, будто одна из птиц этой песни.

— Отец!..

Я успела произнести это слово, прежде чем вспомнила, что он мертв. Это просто диво, но даже если знаешь это, то помнишь не всегда. Особенно во сне.

Костер у горной тропы, но не той, что вела в Скайарк. То была дорога в Сагис-Крепость. И у костра сидел мой отец и пел тихо и приглушенно. А я так хотела положить голову ему на колени и быть той, кому он пел.

Он глянул вверх. И он увидел меня:

— Дина!

— Отец!

— Ты что, снова плачешь?

Разве? Сама я этого не заметила.

— Ты соврал, — сказала я. — Ты говорил, что Дара Змеи у меня нет, но ты соврал.

— Из-за этого ты плачешь?

Я не знала.

— Почему мне надо выбирать? — спросила я. — Почему или-или? Почему не оба — не то и другое?

— Это тоже своего рода выбор. Но тогда тебе нужно стать самой собой.

— Мама не может услышать меня. Но это можешь ты.

— Твоя мать в мире бодрствующих. И это твой мир.

— Лучше я буду с тобой!

Я вправду хотела этого. Я так устала оттого, что меня дергают туда и обратно, оттого, что мне грозят опасностями, я так устала быть одной.

— Дина… я только потому здесь, что ты тоскуешь по мне.

— Но…

Однако голос его звучал так живо. Его лицо, его глаза, единственные глаза в мире, что как две капли воды схожи с моими — такие же зеленые.

— Вот видишь, — произнес рядом другой голос. — Ты принадлежишь нам!

Ацуан! Это он очутился вдруг там, где миг тому назад стоял мой отец.

— Нет! — прошептала я. — Не желаю быть той, кем ты хочешь сделать меня.

— Зачем тебе ограничивать себя? — спросил он. — Зачем подрезать свои крылья? Когда я вижу тебя здесь, это так ясно. Ты связала саму себя. Свои силы Пробуждающей Совесть ты подавила в себе и связала, а Дара Змеи ты страшишься. Но погляди на самое себя.