На горах. Книга Вторая - Мельников-Печерский Павел Иванович - Страница 56

— А ежель не явит начальство помощи, тогда что делать? — пригорюнившись, молвила Дарья Сергевна.

— Были бы денежки святые, грешная помощь будет. Не беспокойте, не тревожьте себя. Протрем начальству очи золотцем — все будет как следует, — сказал Патап Максимыч.

— Денег-то таких нет, благодетель, при мне, — начала было Дарья Сергевна.

— И не надо, — перебил ее Патап Максимыч. — Без них управимся. А вот покамест до приезда Авдотьи Марковны извольте-ка получить от меня на домашнее хозяйство, — сказал Патап Максимыч. — Да денег-то не жалейте, чтобы все шло по-прежнему. А приказчику сейчас же велите прийти ко мне. Да лошадок готовили бы, Груне ехать пора. Изготовьте что нужно на дорогу Авдотье Марковне.

— А сундук-от как же? — спросила Дарья Сергевна. — Марко Данилыч сам под подушку вам указывал ровно бы говорил, чтобы вскрыли…

— Покамест не приехала Авдотья Марковна, сундука никому тронуть не дам, — решительным голосом сказал Патап Максимыч. — Пошлите же поскорей приказчика.

Дарья Сергевна пошла из комнаты.

После того через четверть часа Патап Максимыч с глазу на глаз беседовал с Васильем Фадеевым.

С того часу как приехал Чапурин, в безначальном до того доме Марка Данилыча все само собой в порядок пришло. По прядильням и на пристани пошел слух, что заправлять делами приехал не то сродник, не то приятель хозяина, что денег у него куры не клюют, а своевольничать не даст никому и подумать. И все присмирело, каждый за своим делом, а дело в руках так и горит. Еще никто в глаза не видал Патапа Максимыча. а властная его рука уже чуялась.

— Что за начальство такое у нас проявилось? — заговорили было самые задорные из пильщиков. — Генерал, что ли, он какой, аль архиерей? Всяких видали… Ежели артель положит не уважать его, в жизнь никто не уважит.

— Экой ты прыткой, Маркел Аверьяныч! — сказал молодому пильщику, парню лет двадцати пяти, пожилой, бывалый работник Абросим Степанов. Не раз он за Волгой в лесах работал и про Чапурина много слыхал. Поглядеть на тебя, Маркелушка, — продолжал Абросим, — орел, как есть орел, а ума, что у тетерева. Борода стала велика, а смыслу в тебе не хватит на лыко.

Услыхав потешные речи Абросима, артель со смеху покатилась. Маркел замолчал и, как волк в засаде, со злобы да с досады только зубами постукивал. Величался он в артели своим высокоумием, но смех и не таковских в лоск уложит.

— Много слыхал я про Чапурина, — обращаясь к артели, продолжал Абросим Степанов — Опричь хорошего слова, ничего про него нельзя сказать. Не одна тысяча людей от него кормится — кто на токарнях, кто в красильнях, кто в Красной Рамени на мельнице, кто на Низу — там у него возле Иргиза большое хлебопашество. Спуску не даст никому, у него всяко лыко в строку, у него гляди в оба да оглядывайся, не то сейчас расправа, а иной раз и своей пятерней за провинность разделается.

Горячий человек. Нашего, пожалуй, будет горячее. Только от него не то чтоб сойти, не доделавши, аль сделать что супротивное, либо наперекор ему сказать, нет, этого никогда не бывает… Ежели кого он прогнал, тот себе места нигде не найдет и по времени к нему же придет плакаться, взял бы опять в работники… Сила большая!..

С губернатором водит знакомство, а мелкое начальство ему нипочем… Одно слово — человек властный… Что ни скажет, все по его будет. А сам на правде стоит, сроду никого не обидел, а добра делает много. Ни обчетов, ни обмеров у него и не слыхано, обманства и в помышленье ни у кого не бывает, все идет по правде да по божьей истине.

Долго еще рассказывал Абросим Степанов про заволжского тысячника, и по одним его словам артель возлюбила Патапа Максимыча и стала уважать его и побаиваться. «Вот как бы явил он милость да протурил бы Ваську Фадеева с Корнюшкой Прожженным, можно бы тогда было и богу за него помолиться и винца про его здоровье испить», — говорили обе артели — и прядильная и лесная.

Пришел к Патапу Максимычу Василий Фадеев, шепотом читая псалом Давида на умягчение злых сердец.

Сдавалось ему, что приезжий тысячник либо знает, либо скоро узнает про все плутни и каверзы. Не поплатиться бы спиной тогда, не угодить бы на казенную квартиру за решетку. Вытянув гусиную шею, робко вошел он в горницу и, понурив голову, стал у притолоки.

— Ты будешь Василий Фадеич? — ласково спросил у него Патап Максимыч.

— Так точно-с, — с покорным видом отвечал Фадеев, а сам диву дался, отчего это Чапурин не кричит на него, не ругается. «Должно быть, еще ничего ему неизвестно», — думает он сам про себя.

— Садись, Василий Фадеич, — указывая возле себя на стул, еще ласковее сказал ему Патап Максимыч. Вот сюда садись, к столу-то.

— Можем и постоять, — отвечал смущенный непривычным для него обхождением Фадеев. Сколько годов живет он у Марка Данилыча, а тот ни разу его не саживал.

— Садись же, сделай милость, Василий Фадеич, настаивал Патап Макснмыч, — а то ведь придется и мне на ногах перед тобой стоять, а я с дороги-то приустал, старые ходуны Ходуны — ноги. спокоя просят.

И тут не согласился сесть Василий Фадеев и не сел бы, если бы Чапурин не взял его за плечи и насильно не усадил. Присел на краешке стула Фадеев, согнулся в три погибели, вытянул шею, а сам, не смигаючи. раболепно глядит на Чапурина

— Ты здесь главным приказчиком? — спросил Патап Максимыч.

Заморгал глазами, ровно взглянул на солнышко, Фадеев. Вытянув шею длинней прежнего, робко и тихо ответил он:

— Не то чтобы главный, а имел иной раз хозяйские порученности по заведениям и по дому, иной год и на рыбных караванах бывал.

— А книги кто вел и счета сводил? — спросил Чапурин.

— Марко Данилыч этим сами распоряжаются, нам не доверяют, — заикаясь, медленно проговорил Фадеев. — Ни книг, ни счетов до меня никогда не доходило.

— Да ведь он бывал в долгих отлучках. Кто ж без него распоряжался?.. — спросил Патап Максимыч.

— Дарья Сергевна, — чуть слышно промолвил Фадеев.

— То есть чем она распоряжалась? Насчет питья да еды да насчет другого домашнего хозяйства?

— Так точно-с, — еще тише прошептал Василий Фадеев.

— А расчеты с рабочими кто вел? Деньги в артель на припасы кто выдавал? Кто с почты деньги получал аль с покупателей? — продолжал расспросы Патап Максимыч.

Василий Фадеев молчал.

— Не Дарья же Сергевна, не Авдотья же Марковна. Я сам не один раз слыхал от Марка Данилыча, что обе они в эти дела у него не входят, — сказал Патап Максимыч. — Кто-нибудь распоряжался же, у кого— нибудь были же деньги на руках?

— У разных бывали-с. Чаще всего у Корнея Евстигнеича, — на каждом слове запинаясь, чуть слышно проговорил Фадеев.

— А кто таков этот Корней Евстигнеич? — спросил Чапурин.

— Самый первый и доверенный приказчик, — бойче прежнего промолвил Фадеев. — Он больше других про хозяйские дела знает.

— А где он?.

— Надо быть, на Унже теперь. Марко Данилыч леса там на сруб купил, и по весне, около троицына дня, туда его отправил.

— Надо будет за ним послать, — сказал Патап Максимыч. — А когда Марко Данилыч в последний раз у Макарья был, кто из вас здесь оставался?

— Я-с, — весь красный, как вареный рак, прошептал Василий Фадеев.

— Счета вел? — строго спросил Патап Максимыч.

— Вел-с.

— Подать на просмотр… Сейчас же, — строже прежнего приказал Чапурин.

Совсем смешался Фадеев. Едва слышно проговорил он:

— Счета у Марка Данилыча. Были ему представлены на другой день, как с ярманки воротились.

— Хорошо. Вскроем сундук, так посмотрим. Они ведь там?

— Не могу знать-с. Нам до хозяйских делов доходить не доводится, — сказал Василий Фадеев.

— Сколько теперь у тебя налицо хозяйских денег? спросил Патап Максимыч.

— Самая малость, внимания даже не стоит. Работников нечем рассчитать, — отвечал Фадеев, весь дрожа, как в лихорадке.

— Сколько, однако ж? — спросил Чапурин.

— Как есть пустяки-с. Пятидесяти рублей не наберется, — сказал Фадеев. — А работникам на плохой конец надо больше трехсот целковых уплатить.