На горах. Книга Вторая - Мельников-Печерский Павел Иванович - Страница 36

— С какими ж это ближними, Марко Данилыч? спокойно спросил Меркулов.

— С нами, значит, со всеми с нами, с гребновскими рыбниками!.. — кричал Смолокуров.

— Не одни рыбники, Марко Данилыч, наши ближние, — отвечал Никита Федорыч, оглядывая смолокуровскую каюту.

— Да вам-то какая тут польза? — горячился Марко Данилыч. — Ведь вы и десяти копеек на рубль не получите.

— Не получим, Марко Данилыч, — отвечал Меркулов. — Мы только на пять рассчитали. По этому расчету и цены назначили. Пять процентов, право, довольно. Мы ыкдь за скорой наживой не гонимся. За границей купцы-то много побогаче нас, а довольствуются и меньше чем пятью процентами.

— Да ну ее ко псам, вашу заграницу-то! — вскричал во всю мочь Марко Данилыч. — Надо вести дела по— русски, а не по-басурмански!.. А то всех разорять… грабить!..

И вдруг стих Марко Данилыч… Вдруг прояснилось мрачное лицо его. Блеснула мысль: «А не скупить ли весь караван целиком? Тогда по ихней дурости какие можно взять барыши!»

— На сколько у вас в караване-то, Никита Федорыч?.. — кротко и ласково спросил он Меркулова.

— Тысяч на триста по нашей расценке, — ответил тот.

— Покупатели предвидятся?

— Пока еще нет, — сказал Меркулов. — Приходили вчера, им и цены и условия сказали и товар показали весь без остатка. Да ведь это не настоящие покупатели, — ищейки.

— А если б кто из рыбников предложил вам купить весь караван дочиста. Продали бы? — подумавши несколько, спросил Марко Данилыч.

— Отчего ж не продать? — ответил Меркулов.

— И уступочка будет?

— Ни копейки.

— Хоть бы процентик один, — прикинувшись казанским сиротой, молвил Марко Данилыч. — Важная вещь копейка в рубле! Пустое дело, плюнуть не на что.

— Сейчас вы сами говорили, Марко Данилыч, что наши пять процентов чуть не смертный грех, а теперь хотите, чтобы мы взяли четыре, — с ясной усмешкой ответил Никита Федорыч.

— Да вы все шутите!.. Балагур эдакий!.. Ей-богу, балагур…— с веселым смехом заговорил Марко Данилыч.

— Скиньте процентик-от… Право, надобно скинуть. Меркулов и слышать не хотел об уступке. Тогда Марко Данилыч на иные штуки поднялся, говорит ему:

— Так хоша условийца-то посмягчиге. Третью бы долю наличными после спуска флагов вам получить, а две трети на предбудущей ярманке.

— Ни от единой буквы условий не отступим. Ни от единой буквы, — сказал Меркулов.

— Так вот что, Никита Федорыч, — молвил Марко Данилыч, подойдя к Меркулову и дружески положивши ему на плечо увесистую руку. — С батюшкой с тестем вашим, как сами знаете, старинные приятели мы.

— Нельзя, нельзя, ни по какой причине нельзя менять условий, Марко Данилыч, — решительным голосом сказал Меркулов.

— Послушайте меня, старика, почтеннейший Никита Федорыч, — продолжал Марко Данилыч, положив и другую руку на плечо Меркулова. — Хоша для того облегчите условия насчет наличных, что я завсегда любил и уважал вашу супругу Лизавету Зиновьевну. Ей-ей, любил не меньше, чем свою Дунюшку. И теперь люблю, ей-богу. Мне не верите, богу поверьте… Сделайте такое ваше одолжение — сейчас же бы заключили мы с вами условие: третью долю наличными тут же вы бы с меня получили, другую, по вашему условию, оставили бы до предбудущей ярманки, а третью потерпите месяцев шесть — на ростовской бы с вами полный расчет учинил…

— Нельзя, Марко Данилыч, никак нельзя, — сказал Меркулов. — Мы положили ни одной йоты не опускать из условий.

— Я бы особую запись дал… Неустойку назначьте… Какую хотите, такую и назначьте.

— Нельзя, Марко Данилыч.

— Хоть на месяц…

— Нельзя.

— На три недели?

— Нельзя.

— На две?

— Нельзя.

— Ден на десять?

— Нельзя, нельзя и нельзя. Марко Данилыч. Лучше и не говорите… Лучше совсем оставим это, — сказал, вставая, Меркулов. — Прощайте… Засиделся я у вас, — давно уж пора кой-куда съездить.

— Послушайте, — крепко ухватившись за руку Никиты Федорыча, задыхающимся почти голосом вскричал Смолокуров. — Хоть на три дня!.. Всего только на три деньки!.. В три-то дня ведь пятой доли товара не свезти с вашего каравана… Значит, не выйду из ваших рук… На три дня, Никита Федорыч, только на три денечка!.. Будьте милостивы, при случае сам заслужу.

Подумал Меркулов и согласился, но с тем, что ежели Смолокуров через три дня не уплатит до последней копейки всего, что следует, то условие уничтожается, и Марко Данилыч заплатит неустойку в двадцать тысяч.

Решились и поехали к маклеру писать условие.

Возвращаясь от маклера на баржу, Марко Данилыч увидал на Гребновской Белянкина. Садился тот в лодку на свою тихвинку ехать.

— Евстрат Михайлыч! Куда, друг, спешишь? — крикнул ему Смолокуров.

— До своей тихвинки, — снимая картуз и почтительно кланяясь рыбному тузу, ответил Белянкин.

— Что за спех приспел? — весело спросил у мелкой рыбной сошки тузистый рыбник Марко Данилыч.

— Самый важный спех, — шутливо отвечал Белянкин. — На всем свете больше того спеху нет — есть, сударь, хочу, обедать пора.

— Охота есть одному!.. Скучно. Айда ко мне на баржу — пообедаем вместе, чем бог послал. У меня щи знатные из свежей капусты, щец похлебаем, стерлядку в разваре съедим, барашка пожуем, винца малу толику выпьем.

— Да мне, право, как-то совестно, Марко Данилыч, — говорил Беляикин, смущенный необычной приветливостью спесивого и надменного Марка Данилыча. Прежде Смолокуров и шапки перед ним не ломал, а теперь ни с того ни с сего обедать зовет.

Схватив Белянкина за руку, Марко Данилыч без дальнейших разговоров увез его в своей косной на баржу.

За обедом рассказал Смолокуров про сделку с зятьями Доронина… Белянкин даже рот разинул от удивленья.

— Говори ты мне, Евстрат Михайлыч прямо, начистоту, безо всякой, значит, утайки, — наливая ему рюмку диковинной вишневки, сказал Смолокуров. — Сколько у тебя наличных?

— Какие у меня деньги, Марко Данилыч! — смиренно отвечал Белянкин. — Ведь я человек маленький. Есть, конечно, невелика сумма — кой-чего для дома в ярманке надо искупить… А товар еще бог знает когда продам.

— Да сколько, спрашиваю я, наличных-то теперь при тебе? — сказал Марко Данилыч.

— Тысчонки две наберется, — смиренно промолвил Белянкин.

— Хочешь третью нажить, а может, и четвертую? пристально глядя на Белянкина, спросил Смолокуров.

— Как не хотеть. Марко Данилыч, — с веселой улыбкой ответил Евстрат Михайлыч.

— Так вот что: парень ты речистый, разговоры водить мастер. Такого мне теперь и надо, — сказал Марко Данилыч. — Сегодня вечерком приходи в Рыбный трактир, там будут все наши. А дело будет тебе вот какое…

И подробно рассказал, что надо Белянкину делать и что говорить.

Затея Марка Данилыча удалась вполне.

На другой день после сиденья рыбников в Рыбном трактире, чуть не на рассвете, Орошин подъехал в лодке к каравану зятьев Доронина. Ему сказали, что они еще не бывали. Спросил, где живут, и погнал извозчика на Нижний Базар. Ровно молоденький, взбежал он на лестницу Бубновской гостиницы, спрашивает Меркулова, а ежели его дома нет, так Веденеева.

— Еще почивают, — ему отвечали.

Досадно, а нечего делать. Пришлось обождать. Ему, никого выше себя не признававшему, пришлось теперь дожидаться слетышков, молокососов!.. Зато никто из рыбников раньше его с зятьями Доронина не увидится, никто лакомого кусочка не перебьет. А все-таки жутко надменному гордецу дожидаться… Да еще, пожалуй, кланяться придется им, упрашивать. Что делать? Выпадет случай — и свинье в ножки поклонишься.

Ходит по гостинице Онисим Самойлыч, а сам так и лютует. Чаю спросил, чтоб без дела взад и вперед не бродить. Полусонный половой подал чайный прибор и, принимая Орошина за какую-нибудь дрянь, уселся по другую сторону столика, где Онисим Самойлыч принялся было чаи распивать. Положив руки на стол, склонил половой на них сонную голову и тотчас захрапел. Взорвало Орошина, толкнул он полового, крикнул на всю гостиницу:

— Нет, что ли, тебе другого-то места?