На горах. Книга Вторая - Мельников-Печерский Павел Иванович - Страница 164

— Здорово, дружище, — протягивая ему руку, молвил Марко Данилыч. — Спасибо за вчерашнее. Ловко сварганил, надо тебе чести приписать. Заслушался даже я, как ты пошел валять. Зато и мной вполне останешься доволен. Пойдем в казенку, потолкуем.

Белянкин повел гостя в грязную, неприглядную казенку. Все там было невзрачно и неряшливо: у одной стены стояла неприбранная постель, на ней, весь в пуху, дубленый тулуп; у другой стены хромой на трех ножках стол и на нем давно не чищенный и совсем почти позеленевший самовар, немытые чашки, растрепанные счетные книги, засиженные мухами счеты, засохшие корки калача и решетного хлеба, порожние полуштофы и косушки; тут же и приготовленное в портомойню грязное белье. Обмахнув полой совсем почти развалившийся деревянный некрашеный стул, Белянкин просил присесть Марка Данилыча.

Присел тот. Предложил было ему Белянкин чайку напиться, но Марко Данилыч наотрез отказался, хоть и говаривал: «От чаю, от сахару отказов у меня нет».

— На дне тысячи подписал? — спросил он.

— Точно так, Марко Данилыч, — отвечал Белянкин.

— Давай.

Замялась мелкая сошка. Сам ни слова, только вздыхает да суется из угла в угол.

— Чего стал? Не ждать мне тебя! — нахмурив брови и повышая голос, сказал Марко Данилыч.

— Да я, ей-богу… Марко Данилыч… не знаю… Сами изволите знать… в смерти и в животе бог волен, робко заговорил Белянкин, увидав, что Смолокуров даже побагровел от досады.

— Что еще тут? — крикнул тот. — Деньги!.. Не задерживай!.. Много вас, надо ко всем поспеть.

— Да помилуйте, Марко Данилыч, тут ведь весь мой наличный капитал…дрожа от робости, чуть слышно проговорил Белянкин.

— Украду, что ль, я твои две тысчонки? — вскинулся на него Марко Данилыч. — Зажилю?.. Сегодня вечером получай товаром, а теперь — не смей задерживать!

— В смерти и животе бог волен…— шептал Белянкин.

— Да говори толком, чего тебе надо?.. — зарычал Марко Данилыч. Белянкин в угол со страха прижался.

— Векселек… потому в смерти и животе…— забормотал он, а сам ровно в лихорадке трясется.

— Дураком родился, дураком и помрешь, — грозно вскрикнул Марко Данилыч и плюнул чуть не в самого Белянкина. — Что ж, с каждым из вас к маклеру мне ездить?.. Вашего брата цела орава — одним днем со всеми не управишься… Ведь вот какие в вас душонки-то сидят… Им делаешь добро, рубль на рубль представляешь, а они: «Векселек!..» Честно, по-твоему, благородно?.. Давай бумаги да чернил, расписку напишу, а ты по ней хоть сейчас товаром получай. Яви приказчику на караване и бери с богом свою долю.

Покорно исполнил Белянкин приказанье Марко Данилыча. Смолокуров стал писать, выговаривая вслух каждое слово:

— Предъявителю сего… Перо-то анафемское какое! вовсе не пишет… приказа… По Костроме, что ли, в гильдии-то?

— По Парфентьеву посаду, подати там маленько полегче, — перебирая пальцами, отвечал Белянкин.

— Парфентьева посада… купцу… По которой гильдии пишешься?

— По третьей, Марко Данилыч, мы ведь люди маленькие, чуть концы с концами сводим, — плаксиво проговорил Белянкин.

— Третьей гильдии… Евстрату Михайлову, сыну… Белянкину… отпустить под собственноручную… его расписку без промедления!.. Видишь, какие тебе милости: «без промедления»… Из купленного мною от господ Меркулова и Веденеева… рыбного… каравана, следующее… Сказывай, что требуется.

Белянкин стал говорить, а Марко Данилыч писал. Наконец, приказ был подписан, и Евстрат Михайлыч обменялся двумя тысячами на тот приказ со Смолокуровым.

— Прощай, Евстрат Михайлыч, — сказал Марко Данилыч, выходя спешными шагами из казенки. — Разживайся с моей легкой руки! А это, брат, не похвально, что мне не доверяешь.

Целый почти день разъезжал Марко Данилыч взад и вперед по Гребновской, а все-таки подписных денег не собрал. И Седов и Сусалин только половину отдали, а их подписки были самые крупные.

Посчитал собранные деньги Марко Данилыч, тридцати тысяч нет. Что делать, как извернуться? В банке заложить товар, да когда-то еще из банка-то приедут его смотреть, а деньги нужны через двое суток. Поехал по должникам — шестьдесят тысяч должны были они ему выплатить, но до срока платежа еще месяц оставался. Христом богом просит, молит их, кланяется, унижается, чуть не плачет и всеми святыми заклинает поплатиться раньше срока. Пошел даже на скидки было — пять, потом десять копеек с рубля скидывал, только ради господа уплатите хоть часть…

И рады бы должники на такую сделку идти, да ни у кого нет в сборе наличных. Пустились должники рыскать по ярманке денег искать, нашли самую малость. Ярманка была безденежная, только что начиналась, платежей никто еще не получал, свободных денег ни у кого не было. Измучился Марко Данилыч, измучились и должники его, а все-таки недоставало на расплату с зятьями Доронина.

На другой день рано поутру подплыл Марко Данилыч к доронинскому каравану и крикнул громким голосом: — Есть ли из хозяев кто?

— Есть, — отвечал с палубы рабочий.

— Который?

— Дмитрий Петрович.

«Этот помягче будет, скорей Меркулова даст отсрочку, — подумал Марко Данилыч. — Он же, поди, не забыл, как мы в прошлом году кантовали с ним на ярманке, и ужинали, бывало, вместе, и по реке катались, разок согрешили — в театр съездили… Обласкан был он у меня… Даст, чай, вздохнуть, согласится на маленькую отсрочку!.. Ох, вынеси, господи!» — сказал он сам про себя, взлезая на палубу.

А на барже снял шапку и три раза набожно перекрестился.

В просторной каюте, по убранству во всем походившей на торговую контору, Веденеев встретил радушно Марко Данилыча.

— Сколько лет, сколько зим! Как поживаете? Авдотья Марковна как в своем здоровье?

И засыпал Марка Данилыча вопросами, усадил его в мягкое кресло, чаю подать приказал, любезен был с гостем, как нельзя больше.

Отлегло от души у Марка Данилыча. «С этим, бог даст, сладим», — подумал он.

— Так вы нашим покупателем стали, Марко Данилыч, — подавая стакан лянсина, с веселой улыбкой сказал Веденеев. — Да еще покупатель-от какой?.. Главный… единственный даже!..

— Привел господь и с вами, Дмитрий Петрович, делишки завести, — потирая руки, отвечал Марко Данилыч. — Напредки просим не оставить. А я ото всей души и во всякое время желаю вашим покупателем быть… Условийца только стеснительны. Так я думаю, что, сколько ни стоит Макарьевская ярманка, таких условий на ней никогда не бывало…

— Чем же тяжелы-то? — спросил Веденеев.

— Как же? Помилуйте! Слыхано ль по всей нашей коммерции, чтобы две трети платежа наличными сейчас на стол выкладывать? — сказал Смолокуров.

— А слыхано ли, Марко Данилыч, чтобы рыбу где-нибудь так дешево покупали? — молвил Веденеев.

— Это расчет особливый, Дмитрий Петрович. В цене хозяин волен, а в торговых порядках ему воли нет, — заметил Марко Данилыч.

— Дело добровольное: хотите берите, не хотите — просить не станем, — с улыбкой молвил Веденеев.

— Конечно, в этом спору быть не может, — сильно нахмурясь, отозвался Марко Данилыч. — Только послушайте вы меня, Дмитрий Петрович. Жизнь моя, вы сами знаете, не коротенькая. Чего, живучи на свете, не навидался я, вот уж именно, как пословица молвится: «И в людях живал, и топор на ногу обувал, и топорищем подпоясывался». Так я, по моей старости и опытности, скажу вам, Дмитрий Петрович: старые обычаи проставлять не годится — наши отцы, деды, прадеды не глупее нас с вами были, а заведенных порядков держались крепко. С умом, значит, делали. И по писанию выходит то же. Сказано: «Горе народу, иже отеческая предания преставляет». Где, сударь Дмитрий Петрович, новизна, там и кривизна. Поверьте мне — недаром дожил я до седых волос.

— Да нельзя же ведь, Марко Данилыч, и старым-то одним жить, — сказал Веденеев. — Времена и лета переходчивы. Что встарь бывало хорошо, то в нови зачастую никуда не годится.

— А все-таки не след ломать старое, — молвил Марко Данилыч. — Крой новый кафтан, да к старому почаще прикидывай, а то, пожалуй, не впору сошьешь.