На горах. Книга Первая - Мельников-Печерский Павел Иванович - Страница 22

— Ты уж мне, Василий Фадеич, какую-нибудь шапчонку пожертвуй.

— Где мне про тебя шапок-то набраться? — строго взглянув на него, вскликнул приказчик. — Вот еще что вздумал!

— Да как же я по ярманке-то без шапки пойду? Там казаки по улицам так и шныряют, — пожалуй, как раз заподозрят в чем да стащут меня…

— Слезь в мурью да украдь у кого-нибудь картуз либо шапку, — молвил Василий Фадеев. — А то вдруг шапку ему пожертвуй. Выдумает же!

— И то, видно, украсть… Счастливо оставаться, Василий Фадеич,сказал Сидор.

— С богом, — пробурчал приказчик, взял перо и наклонился над бумагами.

Сидор в лаптях, в краденом картузе, с котомкой за плечами, попросил одного из рабочих, закадычного своего приятеля, довезти его в лодке до берега. Проходя мимо рабочих, все еще стоявших кучками и толковавших про то, что будет, крикнул им:

— Прощайте, братцы!

— Куда ты, Сидор, куда? — закричали рабочие, прибегая к нему.

— Сбежать задумал, — молвил Сидор. — Так-то сходнее: и спина целей и за работу седни же…

— А деньги-то?

— Пес с ними! Пущай анафема Маркушка ими подавится, — молвил Сидор.Денег-то за ним не сполна шесть целковых осталось, а как засадят недели на две, так по четыре только гривенника поденщину считай, значит пять рублей шесть гривен. Один гривенник убытку понесу. Так нешто спина гривенника-то не стоит. Рабочие захохотали.

— Ну, прощай, Сидор Аверьяныч, прощай, милый человек, — заговорили они, прощаясь с товарищем.

— А пачпорт-от как же? — спросил его Карп Егоров.

— Пес с ним! — молвил Сидор. — И без него проживу ярманку-то. У меня купцы есть знакомые — примут и слепого. И, сев в косную, поплыл к песчаному берегу.

— А ведь Сидорка-от умно рассудил, — молвил парень, что знаком был с линьками самарскими, казанскими и макарьевскими. — Чего в самом деле?.. Айда, ребята, сбежим гуртом… Веселее!.. Пущай Маркушка лопнет с досады!

— А расчет-от? А деньги-то? — заговорили рабочие.

— Мне всего три целковых получки… А как засадят, так в самом деле накладно будет… Дороже обойдется… Я сбегу.

— А пачпорт-от как же?.. Васька Фадеев нешто отдаст? — спрашивали у него.

— Я из слепых, да и Сидорка-от тоже никак. Эй, ребята!.. Кто слепой да у кого денег много забрано — айда!..

И полез в мурью снаряжаться. С ним сбежало еще десятеро слепых. Те слепые, у которых мало денег было в заборе, не пошли за Сидоркой, остались. Он крикнул им из лодки:

— Дурни!.. Хоть бы и вовсе заборов не было, и задатков ежели бы вы не взяли, все же сходнее сбежать. Ярманке еще целый месяц стоять — плохо-плохо четвертную заработаешь, а без пачпорта-то тебя водяной в острог засадит да по этапу оттуда. Разве к зиме до домов-то доплететесь… Плюнуть бы нам, братцы слепые!.. Эй помянете мое слово!..

— А ведь он дело сказал, — заговорили рабочие.

— Сбежать точно что будет сходнее, — тосковала они.

— Что ж, ребята?.. Айда, что ли?.. — почти уж у берега закричал отплывший слепой.

— Айда!.. Айда, ребята! — закричали зычные голоса, и много бурлаков кинулись в мурьи сбираться в путь-дорогу.

На шум вышел из казенки заснувший было там Василий Фадеев.

— Что такое? — спросил он.

— Слепые сбежали, — ответили ему. Взглянул приказчик на реку — видит, ото всех баржей плывут к берегу лодки, на каждой человек по семи, по восьми сидит. Слепых в смолокуровском караване было наполовину. На всем Низовье по городам, в Камышах (Камышами называются берега Волги и острова на ней в Астраханской губернии.) и на рыбных ватагах исстари много народу без глаз (Глаза — паспорт на языке бурлаков, а также на языке московских жуликов, петербургских мазуриков.) проживает. Про Астрахань, что бурлаками Разгуляй-городок прозвана, в путевой бурлацкой песне поется:

Кому плыть в Камыши -

Тот паспорта не пиши,

Кто захочет в Разгуляй -

И билет не выправляй.

Рыбные промышленники, судохозяева и всякого другого рода хозяева с большой охотой нанимают слепых: и берут они дешевле, и обсчитывать их сподручней, и своим судом можно с ними расправиться, хоть бы даже и посечь, коли до того доведется. Кому без глаз-то пойдет он жалобиться? Еще вдосталь накланяется, только, батюшки, отпустите. Марко Данилыч слепыми не брезговал — у него и на ловлях и на баржах завсегда их вдоволь бывало… Потому, выгодно.

— Ах, дуй их горой! — вскликнул Василий Фадеев. — Лодки-то подлецы на берегу покинут!.. Ну, так и есть… Осталась ли хоть одна косная? Слава богу, не все захватили… Мироныч, в косную!.. Приплавьте, ребята, лодки-то… Покинули их бестии, и весла по берегу разбросали… Ах, чтоб вас розорвало!.. Ишь что вздумали!.. Поди вот тут — ищи их… Ах, разбойники, разбойники!.. Вот взодрать-то бы всех до единого. Гляка-сь, что наделали!…

Василий Фадеев не горевал: и хозяин не в убытке, и он не в накладе. Притом же хлопот да привязок от водяного за слепых избыли. А то пошла бы переборка рабочих да дознались бы, что на баржах больше шестидесяти человек беспаспортных, может из Сибири беглых да из полков, — тогда бы дешево-то, пожалуй, и не разделались. А теперь, слава богу, всем хорошо, всем выгодно: и хозяину, и приказчику, и слепым. Зрячим только не было выгоды: пригорюнились они, особливо Карп Егоров с племянником. Вместе с Сидором зачинщиками Марко Данилыч их обозвал — им первым отвечать.

— Батюшка, Василий Фадеич, пожалей ты нас, дураков, умоли Марка Данилыча, преклони гнев его на милость!.. — вопили они, валяясь в ногах у приказчика.

Другие бурлаки тоже не чаяли добра от водяного. Понадеясь на свои паспорта, они громче других кричали, больше наступали на хозяина, они же и по местам не пошли. Теперь закручинились. Придется, сидя в кутузке, рабочие дни терять.

— Ничего я тут не могу сделать, — говорит Василий Фадеев бурлакам.

— Как же не можешь? Вся сила в тебе… Ты всему каравану голова… Кого же ему, как не тебя, слушать! — кланялись и молили его рабочие.

— Сговоришь с ним!.. Как же!.. — молвил Василий Фадеев. — Не в примету разве вам было, как он, ничего не видя, никакого дела не разобравши, за сушь-то меня обругал? И мошенник-от я у него, и разбойник-от! Жиденька!.. Веслом, что ли, небо-то расшевырять, коли солнцов нет… Собака так собака и есть!.. Подойди-ка я теперь к нему да заведи речь про ваши дела, так он и не знай что со мной поделает… Ей-богу!

— Нет, уж ты, Василий Фадеич, яви божеску милость, попечалуйся за нас, беззаступных, — приставали рабочие. — Мы бы тебя вот как уважили!.. Без гостинца, милый человек, не остался бы!.. Ты не думай, чтобы мы на шаромыгу!..

— Полноте-ка, ребята, чепуху-то нести, — молвил отходя от них, приказчик. — Да и некогда мне с вами растабарывать, лепортицу велел сготовить, кто сколько денег из вас перебрал, а я грехом проспал маленько… Пойти сготовить поскорее, не то приедет с водяным — разлютуется.

И ушел в свою казенку.

Стоят на месте бурлаки, понурив думные головы. Дело, куда ни верни, со всех сторон никуда не годится. Ни линьков, ни великих убытков никак не избыть. Кто-то сказал, что приказчик только ломается, а ежели поклониться ему полтиной с души, пожалуй упросит хозяина.

— На полтину с брата согласен не будет, — молвил дядя Архип.Считай-ка, сколько нас осталось.

Стали считать, насчитали как раз шестьдесят человек.

— Всего, значит, тридцать целковых, — сказал дядя Архип. — И подумать не захочет… Целковых по два собрать, тогда может статься возьмется, и то навряд…

Зашумели рабочие, у кого много забрано денег, те кричат, что по два целковых будет накладно, другие на том стоят, что можно и больше двух целковых приказчику дать, ежели станет требовать. Без перекоров и перебранок сходка не стоит. Согласились, наконец, дать приказчику сто целковых. Так порешив, стали смекать поскольку на брата придется; по пальцам считали, на бирках резали, чурочками да щепочками метали; наконец, добрались, что с каждого по целковому да по шестидесяти шести копеек надо. Ради верности по рукам чурочки да щепочки разобрали и потом в груду метали их. Рты разинули от удивленья, когда, пересчитав чурочки увидели, что целых сорока копеек не хватает. Опять зачались толки да споры, куда сорок копеек девались.