Талисман Белой Волчицы - Мельникова Ирина Александровна - Страница 39

Привязали лошадей к кусту. Анфиса первой сбежала вниз, напилась из ладони воды, а потом отошла в сторону и легла на камни, поросшие мелкой, жесткой травой. Опять нанесло ароматом китайских кумирен. Алексей нагнулся, сорвал щепоть травы. И вправду богородская трава.

– Чабрец,[21] – прошептала Анфиса. – Здесь его много! Маманя завсегда его мне запаривала и пить заставляла, когда я в детстве простывала. А еще его на каменку в бане бросали, чтобы порчу снять! – Она перевернулась на живот и снизу вверх посмотрела на Алексея. – Что мнешься, не садишься? Не бойся, не укушу! И не сглажу! – Она невесело рассмеялась. – Я ведь не зря поляну с чабрецом выбрала, тут никакие ведьмины зелья и привороты не действуют.

– Понятно, – Алексей опустился рядом с ней на камни, – ты что ж, с ведьмами водишься или сама ведьминым ремеслом промышляешь?

– Все шутишь? – произнесла Анфиса тоскливо и вдруг вскочила на колени, притянула его голову к себе и зашептала сбивчиво, невнятно: – Люб ты мне, давно уже люб... Я тебя еще у отца в доме заприметила... По мне ты как никто другой... – Она впилась в его рот дрожащими горячими губами, обхватила за шею и, мучительно застонав, вновь опустилась на камни, раскинув руки и запрокинув голову.

Когда же Алексей склонился над ней, торопливо зашептала:

– Погоди, не лезь пока! Я сама разденусь... Не пожалеешь... Я тебе самую сладость покажу, чего ни с одной бабой не испытаешь... Только при одном уговоре... Слышишь?

– Что еще за уговор? – отозвался он и положил руку на ее грудь. Анфиса выгнулась ему навстречу, накрыла его ладонь своею, и он ощутил твердый сосок. Девица возбудилась не на шутку...

– Ты ловкий, сильный... Пореши мне Линь-цзы... Он меня опий заставляет курить... Деньги отбирает... А если провинюсь, на цепь сажает и плеткой охаживает, словно сучку последнюю. Смотри, – она приподнялась и оголила плечо, покрытое застарелыми, начинающими желтеть синяками, – это еще что, ты бы видел, как он меня в прошлом месяце исхлестал, до крови... – Она придвинулась к Алексею, снизу вверх просительно заглянула ему в глаза. – Подкарауль его, я скажу где, да зарой где-нибудь поукромней. Я ведь точно знаю, что ты из полиции... У тебя это ловчее получится. А китаяшку никто даже искать не будет.

– Постой, – Алексей развернул ее лицом к луне, – Линь-цзы – твой слуга, китаец? Ты что же, спишь с ним?

Анфиса обреченно махнула головой и вдруг заплакала, размазывая ладонью по щекам слезы вперемешку с пылью.

– С какого времени ты куришь опий?

– С весны, – всхлипнула Анфиса, – а еще он дает мне какой-то порошок нюхать, а после в «Шанхае» китайцам на ночь продает. Старым, жирным, вонючим... – Она скривилась и грязно выругалась: – Смердят, как псы поганые! – Она вновь ухватила Алексея за рукав. – Пореши его, Христом богом прошу! Подобру мне от него не избавиться.

– Откуда он взялся? Ты сама его нашла?

– Сама, – вздохнула Анфиса, – когда Магда погибла, я на стенки лезла от горя, а Линь-цзы, по правде я его Ленькой зову, в то время к отцу пришел на работу по двору наниматься, худой, облезлый какой-то, косичка на затылке, в бумазейных штанах и босиком. На улице март, а он, представляешь, босиком. Я велела его на кухне умыть, накормить, одеть. Через час привели его ко мне в гостиную. Смотрю, парень пусть и худой, но статный, крепкий, хоть и узкоглазый. Все при нем... – Она помолчала какое-то мгновение... – Словом, остался он у меня, а на следующее утро записала я его себе в конюхи. Отцу сильно это не понравилось. Мы с ним чуть было не подрались за завтраком. Тогда я назло папаше взяла и велела отгородить свою половину. – Анфиса судорожно сглотнула. – Поначалу Ленька смирный был, как собака меня облизывал, каждое слово ловил, а потом отъелся, обжился и обнаглел... – Она обхватила Алексея за шею, заглянула в глаза. – Избавь меня от него! Хочешь, делай со мной, что ни пожелаешь, только избавь!

Алексей отстранился. Вмиг улетучилась жалость, возникшая вдруг к этой неприкаянной девице.

– Нет, не пойдет, Анфиса! Он какой-никакой, но все же человек! Прогони его, уволь, заплати, в конце концов, но не убивать же! Разойдись с ним миром...

– Не отпустит он меня с миром, китаеза поганый! Стала бы я тебя умолять, если б уже раз двадцать по-всякому не пыталась от него избавиться. Присосался он ко мне, как пиявка, ни за что не отпустит, если не убить!

– Давай я с ним поговорю, припугну, если что...

– Ага, припугнешь, – произнесла язвительно Анфиса, – кто кого еще припугнет... Он и драться, и стрелять умеет – не чета тебе! Его только пуля и возьмет! И то – если подкараулишь да внезапно нападешь! – Она окинула его негодующим взглядом и с вызовом произнесла: – Опоганиться боишься? Тюфяк ты с мякиной, а не полицейский. Да ладно, сговорю другого, перед моей платой мало кто устоит...

– Зачем ты так, – произнес хмуро Алексей, – двойной грех за убийство собой платить!

– Смотрю, ты совсем уж слюни распустил, – рассмеялась Анфиса и вскочила на ноги, – проваливай к своей рыжей Машке, а то гляди, Мишка ее вот-вот оприходует. А Леньку я сама прикончу.

– Уймись, Анфиса, угодишь на каторгу, тогда уже ничто тебя не спасет, даже папенькины миллионы!

– Это за китайца да на каторгу? – Она захохотала, откидывая назад голову. – Шутишь, легавый! Ты Леньку даже не найдешь, а я всем скажу, что он в свою Маньчжурию смылся... Бриллианты у меня украл и смылся...

– Не дури, – сказал Алексей устало и достал из внутреннего кармана часы. – Уже второй час. Пора возвращаться.

– Что ж ты про Тригера не поинтересуешься, голуба? Или забыл, что я тебе пообещала?

– Не забыл, – ответил сухо Алексей, – но считаю, что ты просто нашла повод, чтобы выманить меня из дома. Ничего ты не знаешь, Анфиса!

– Ну что ж, не знаю – так не знаю, только завтра возьми урядника да на пару с ним навести вдову Тригера. Авось она подскажет, где золотишко искать?

– Какое золотишко?

– Такое! – покрутила Анфиса перед его лицом рукой с зажатым в ней хлыстом. – То самое, что на руднике у моего дядьки воруют, а потом в слитки переводят. – Она полезла за пазуху и вдруг сунула ему в руку что-то тяжелое, теплое, нагревшееся от ее тела.

Алексей поднес к глазам металлический брусок около дюйма шириной и не менее трех высотой. И понял, что это такое.

Анфиса подтвердила его догадку.

– Клеймо это, голуба! А стащила я его у Тригера из кармана, как раз накануне его убийства.

– Но...

– А больше я тебе ничего не скажу, – Анфиса сплюнула на землю, – каков привет, таков и ответ! – Она скривилась в нехорошей усмешке. – А теперь проваливай! – Она отошла на шаг, окинула его недобрым взглядом. – Я, может, на гниль тебя проверяла. Шут меня поймет! И считай, что помстилось тебе, когда просила Леньку убить!

– Поедем вместе, одну я тебя в степи не брошу!

– Как знаешь. – Она томно потянулась и вдруг принялась раздеваться, мурлыча под нос какую-то мелодию. Алексей отступил в сторону, молча наблюдая, как падает с нее одежда, обнажая гибкое, молочно-белое тело, с высокой грудью, которую венчали темные окружья с вызывающе торчащими фасолинами крупных сосков. Его ударил озноб. И, когда она пошла к воде, он отвернулся, почувствовав нешуточный соблазн. Давно у него не было женщины, а тело у Анфисы и впрямь было бесподобное.

Алексей едва сдержался, чтобы не броситься следом, и лишь выдохнул сердито, когда она, охнув, ступила в воду:

– Ты что, с ума сошла? Вода ледяная! – И вдруг понял, что делает она это ему назло. Будь теперь хоть зима, хоть прорубь под ногами – все равно не остановится.

Анфиса бросилась в воду, взвизгнула от холода. Мерцало в толще воды серебряное в лунном свете тело, по-щучьи изгибалось и переворачивалось, взбивая фонтаном брызги и нагоняя на берег быструю волну. Она плавала намеренно долго, словно позабыв об Алексее. Затем вышла из воды, неспешно оделась, не удосужившись даже обтереть влагу с кожи, не стыдясь и как бы унижая его своей наготой. Выжав волосы, закрутила их на затылке в тугой узел. По-прежнему не обращая на Алексея внимания, вытащила из небольшой седельной сумки фляжку и приложилась к ней губами. Понесло густым спиртовым запахом.