Нянька для олигарха - Мельникова Ирина Александровна - Страница 2

– Нет, я еще покурю, – сдержанно ответил капитан, и Надежда поняла, что он не на шутку обиделся.

Но извиняться не стала. Что такое особенное она сказала, чтобы он на нее обиделся? Озвучила то, что понятно при любом раскладе. Все, как есть на самом деле! Ни прибавить, ни убавить!

– Спокойной ночи! – беззаботно попрощалась она и направилась в купе, хотя знала: спокойной ночи у нее уже не будет. Чего скрывать, капитан ей понравился больше, чем следовало. И она искренне жалела, что им придется расстаться. Но ни при каких обстоятельствах не призналась бы в этом. Зачем подвергать себя соблазнам? Мужчины, как правило, быстрее забывают о мимолетных связях и не воспринимают легкий дорожный флирт как повод для продолжения знакомства. Она уже не в том возрасте, чтобы мечтать о великой любви и неземной страсти. Была в ее жизни и великая любовь, и неземные страсти. И что из того? К сорока пяти осталась у разбитого корыта и рада, если на нее обратит внимание какой-нибудь стареющий ловелас.

Конечно, она несколько преувеличивала, бывший капитан первого ранга никак не смахивал на ловеласа, тем более стареющего. Но легче быть безжалостной к себе, чем обманутой в своих лучших ожиданиях...

Надежда всегда считала себя сильной женщиной. Она многого добилась в жизни, правда, не обошлось без потерь, весьма горьких и болезненных. Но в отличие от большинства своих знакомых, она никогда не превращала их в трагедию. «Все хорошее не может длиться вечно, – привычно утешала она очередную приятельницу бедолагу, – а плохое – это урок, который научит нас ценить и беречь то хорошее, что мы обычно не слишком ценим и бережем!»

Да, она умела найти слова утешения, которые не смахивали на соболезнование. Впрочем, она могла и отругать как следует, когда понимала, что надобно изрядно встряхнуть зареванную жертву мужского коварства, вернуть ей здравость рассудка и понимание, что ни один мужик на свете не стоит того, чтобы из-за него топиться в пруду, забывать о полугодовом отчете или ребенке в летнем лагере.

Она всегда вела себя достойно, отчасти к этому обязывала профессия, мужская, по сути, профессия сотрудника уголовного розыска. Следует заметить, что женщин в оперативных службах не любят и при случае всяческими способами пытаются от них избавиться. С Надеждой Карасевой это не получилось даже у самых крутых начальников. С первых дней своей службы в милиции она добилась того, что с ней считались. И когда через четыре года после окончания Саратовской средней школы милиции ушла в декрет, то уже через три месяца вернулась в свое подразделение, которое занималось грабежами и разбоями. После рождения дочери Надежда не помнила ни одного дня, чтобы ей не позвонил домой кто-нибудь из начальства или из сослуживцев и не справился бы, каково ее самочувствие, и не могла бы она на часок объявиться на службе, дескать, возник очередной вопросик.

Пока она разбиралась с вопросиками, а их порой набиралось под дюжину и больше, кто-нибудь из коллег катал по коридорам управления коляску с Женькой, пел прокуренным басом «Наша служба и опасна, и трудна...» или «Таганку», под которую она засыпала с большим успехом. «Мурка» же и «Гоп со смыком» приводили малышку и вовсе в полнейший восторг, особенно, если сопровождались треском погремушек и ударами в детский бубен. Всех сослуживцев матери она с малолетства числила в своих друзьях и только годам к пятнадцати научилась понимать, что улыбки и ласковые речи – отнюдь не показатель доброжелательности и искренних отношений.

С младенчества Женька привыкла созерцать окрашенные в унылые тона стены уголовного розыска и постоянно протекающий, в желтых пятнах потолок. Привыкла к круглосуточному садику и школе с продленным днем, научилась спокойно воспринимать частые отлучки матери, порой на двое-трое суток, и поэтому оказалась более приспособленной и подготовленной к взрослой жизни, чем ее сверстники.

Дочь и мать вместе посещали спортзал, и в шестнадцать лет Женька уже играла в волейбол за сборную управления в одной команде с матерью. Она безропотно сносила полтора месяца летних спортивных лагерей, потому что знала: следующие полтора месяца они проведут с мамой на море или в турпоходе. Женя росла славной девочкой: послушной, заботливой, ласковой – и при кажущейся нежности и даже хрупкости умела постоять за себя. А в девятом классе вдруг увлеклась дзюдо и призналась матери только тогда, когда выиграла молодежное первенство области, и ее направили на зональные соревнования, на которых Женька, к слову, тоже победила.

Вероятно, по этой причине Надежда не впала в столбняк, когда ее единственная дочь, закончив с золотой медалью элитную городскую гимназию с уклоном в экономику и иностранные языки, заявила о том, что намерена поступать в юридический университет МВД, так как жаждет служить в милиции, и только в милиции. Мать пыталась ее отговаривать, но Женька уперлась и ни о чем более престижном и перспективном даже слышать не желала. Причем служить она намеревалась исключительно в угрозыске, в крайнем случае в УБЭП. Ее доводы подтверждали, что дочь неплохо разбирается в обстановке, ведь что ни говори, но борьба с экономическими преступлениями как никогда злободневна и важна для общества.

В июле – августе Путиловск потрясли серийные убийства, затем объявилась заезжая банда, поэтому Надежда, как ни хотела того, не сумела поехать с дочерью на вступительные экзамены в областной центр, где находился университет, бывшая школа милиции, которую закончили многие ее сослуживцы. Женя, как медалистка, сдавала всего один экзамен, справилась с ним на «отлично». И вот уже вскоре должна перейти на пятый курс, по-прежнему не доставляя Надежде забот и огорчений. Вероятно, она понимала, что у матери хватает неприятностей на службе, но, скорее всего, Надежде просто повезло с дочерью. Она давно уже смирилась с мыслью, что оперативная работа несовместима с удачами в личной жизни. Смирилась и не верила, что в будущем что-то уже изменится.

Полтора года назад в ее жизни произошло самое неприятное, что может произойти с полной сил, здоровой, красивой и, как ей всегда казалось, довольно молодой женщиной. Ее отправили на пенсию. Для Надежды этот приказ начальника областного управления милиции оказался сродни удару молнии. Ее взяли, как паршивого щенка за шиворот, и выбросили на обочину жизни. У нее хватило бы сил, здоровья, опыта и сноровки проработать еще лет пять как минимум. Но победил мужской шовинизм. В областном управлении на нее уже несколько лет посматривали косо, но придраться ни с какой стороны не могли. У Путиловского угрозыска всегда был самый высокий показатель раскрываемости преступлений, даже таких безнадежных, как карманные кражи, воровство электропроводов и хищения домашнего скота.

Она сама очень успешно работала по убийствам и особо тяжким преступлениям и имела непререкаемый авторитет не только среди коллег, но и у тех, с которыми денно и нощно боролась. Она сбилась со счета, сколько раз ей угрожали, предлагали успокоиться, серьезно предупреждали и пытались подкупить, и каждый раз напрасно, отчего в определенных кругах ее прозвали Багирой. Возможно, за смуглость кожи и черные как смоль волосы. Возможно, за особый талант раскалывать даже идущих в полный отказ преступников. Возможно, за умение в нужный момент показать зубы...

На первый взгляд мало кто мог заподозрить в ней сотрудника милиции. Неудивительно, что капитан тоже не стал исключением. Она умела расположить к себе кого угодно – улыбка у нее была просто потрясающей. И глаза... На эти глаза покупались абсолютно все, кто ее видел впервые, и только потом кое-кто воочию убеждался, что они могут наливаться гневом и темнеть, как темнеет грозовая туча, предвещая громы и молнии. И только по телефону она совершенно не научилась разговаривать, не сумев даже за двадцать лет службы выработать командирский голос. Вероятно, потому, что так и не прибавила в весе, а форма была лишь на размер больше размера ее дочери.

– Это что за секс по телефону? – осведомился у ее зама Виктора Первушина новый начальник управления, когда она первый раз ответила на его звонок. Услышав в трубке по-девичьи звонкий голосок: «Полковник милиции Карасева...», генерал не понял, бросил в сердцах трубку и накинулся теперь уже на Первушина. – Девок развели в оперативном подразделении? Бордель! Где Карасева? Почему не на службе?