Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна - Страница 59

За три недели пребывания в Терзе Маша успела обзавестись своим кругом знакомых. Подружилась с соседками Прасковьи Тихоновны, такими же бойкими и разбитными казачками, говорливыми и порой не в меру острыми на язык. Познакомилась она и с женой начальника завода Натальей Федоровной Арсентьевой, полной сорокалетней женщиной, и со второй представительницей светского общества Терзинского Завода – женой плац-майора Лавренева Клавдией Петровной. Обе дамы были обременены детьми, семейными заботами, но, несмотря на солидную разницу в возрасте и официальное положение своих мужей, отнеслись к Маше с неподдельным участием и всячески помогали ей приспособиться к новой нелегкой жизни.

Позже Митя рассказал ей, что задолго до ее приезда в Терзю обе эти женщины, прознав, что в острог доставили из Читы четверых молодых дворян, осужденных на каторжные работы, прислали заключенным тюфяки и подушки, передали им самое необходимое из белья. Иначе Мите и его друзьям пришлось бы спать прямо на голых нарах, так как у них не было собственных постелей. А потом та и другая дама стали их подкармливать, посылая то молока, то пирогов, которые в любой семье поселка пекли с величайшим мастерством и выдумкой. Как-то Клавдия Петровна попробовала перечислить Маше все виды начинок, какие она использовала в своих пирогах и кулебяках, назвала их не менее полусотни и махнула рукой: слишком много, все называть – времени не хватит.

Она же рассказала Маше историю про образок, который Митя носил у себя на груди, тот самый, подаренный ею в Петропавловской крепости. Ее муж в присутствии тюремного лекаря, тоже из бывших каторжан, как начальник тюрьмы должен был лично осмотреть каждого вновь поступившего осужденного. Женатым каторжникам он разрешил оставить кольца и нательные кресты, но на шее Дмитрия Владимировича вместе с крестом висел образок Пресвятой Богородицы, и плац-майор потребовал его снять, посчитав, что достаточно и одного креста. Но бывший князь Гагаринов наотрез отказался сделать это, заявив Лавреневу, что позволит снять его только вместе со своей головой, и тот, подумав, образок ему оставил...

Самым деятельным образом новые приятельницы Маши принялись помогать ей в подготовке к венчанию. Клавдия Петровна вызвалась сшить ей шифоновое подвенечное платье по фасону, предложенному французским журналом, а Наталья Федоровна из больших батистовых платков смастерила для шаферов белые галстуки, накрахмалила воротнички рубашек и пожертвовала два десятка свечей для того, чтобы хорошо осветить церковь во время церемонии бракосочетания.

Сами же костюмы для жениха и шаферов привезли с собой по Машиной просьбе Кузевановы. Вот уже добрый десяток лет они исправно поставляли для завода провизию и другие товары. Не забыли они и заказанные ею кофе, шоколад и фрукты. Последние Маша не рискнула везти с собой из-за чрезмерных морозов, но теперь значительно потеплело, и большие розовые яблоки, груши и мандарины несказанно порадовали Митю и его товарищей, больше года не видевших свежих овощей и фруктов. Кроме этого, с обозом Кузевановы доставили ей сахару, немного вина, прованского масла, рису и хорошего чаю.

И Егор Савельевич, и в особенности Тимофей очень жалели, что не смогут присутствовать на свадьбе: им предстояло вновь отправиться в Москву и в Санкт-Петербург. Воспользовавшись случаем, Маша, минуя коменданта, передала с купцами письмо Гагариновым с подробным описанием своей жизни в Терзе и усилий, предпринятых ею для облегчения Митиного положения.

Как Маша и обещала, уже на следующий день после ее не слишком удачной прогулки в рудник она по подсказке Прасковьи Тихоновны нашла кузнеца, обслуживавшего острог, и за пять рублей, по здешним ценам целое состояние, тот согласился сделать для Мити более длинные и легкие цепи. Кузнец справился с работой за сутки и уже вечером следующего дня ловко подменил старые оковы на новые. Казенные цепи Маша спрятала у себя, а чуть позже договорилась с тем же кузнецом, что он выкует из них кольцо, браслет и крест ей на память.

Пошла четвертая неделя ее пребывания в Терзе, и за это время она трижды посетила Митю в остроге. Для свиданий была приспособлена крошечная комната, куда приводили к ней Митю в сопровождении дежурного офицера. Маша знала, что по инструкции им запрещалось покидать комнату, но дважды офицеры, причем разные, находили какие-то предлоги и оставляли молодых людей наедине, возвещая о своем возвращении вежливым стуком в дверь. К сожалению, во время этих коротких свиданий и Маша, и Митя не могли в открытую говорить о волновавших их делах и событиях, боялись, что их подслушивают. И если нужно было сообщить какую-то новость, то приходилось шептать ее друг другу на ухо, плотно прижавшись к нему губами. Особенно интересно прозвучал в подобном исполнении нагоняй, который ей учинил Митя за самовольное посещение рудника. Он тихо наговаривал ей в ухо сердитые слова, а она жмурилась от щекотки, в какой-то момент обнаружив вдруг, что его губы вместо суровых обвинений в легкомыслии и безрассудстве шепчут нечто совершенно противоположное по смыслу. Маша отодвинулась и с укором посмотрела на Митю, но он лишь улыбнулся и развел руками, ну что тут поделаешь, не сдержался, дескать.

Каждый раз она приносила с собой обильный обед, который они готовили вместе с Прасковьей Тихоновной при активном участии Антона. Но уже в первое свое посещение острога она заметила, что Митя ничего не съел при ней, а забрал весь обед в каземат. И теперь она готовила столько, сколько могла унести с собой, а это было ни много ни мало три плетеных корзины. Правда, Антон помогал донести их до острога, но дальше уже приходилось тащить их на себе. Митя ни разу не сказал Маше, что делится обедом с товарищами. Но по тому, как радостно заблестели его глаза при виде в несколько раз возросшего количества принесенной ею провизии, он, несомненно, оценил ее сообразительность и, прощаясь, прошептал ей на ухо:

– Спасибо тебе, дорогая. – И, уже не таясь, поцеловал ее в губы.

Но везение – дама капризная, поэтому во время их последнего свидания произошел неприятный случай. Офицер, сопровождавший Митю на свидание, решил показать себя исправным служакой и остался в комнате. Хуже всего было то, что Митя не имел права сидеть в его присутствии, но по прихоти офицера Маше тоже было отказано в подобном удовольствии. И когда она опустилась на стул, офицеру это не понравилось, но особенно его взбесило, когда она заговорила с женихом по-французски.

– Как ты смеешь садиться в моем присутствии?! – Он подскочил к Маше и замахнулся на нее и, если бы девушка не отклонилась в сторону, непременно ударил бы ее.

Митя побледнел и бросился к офицеру, но на шум вбежали два солдата с ружьями, подхватили его под руки и вывели из комнаты. На этот раз все три корзины с обедом остались в комнате. Офицер брезгливо сдернул с них салфетки, вытащил один пирог, другой, бросил их назад в корзину и вновь повернулся к Маше, потерявшей дар речи от подобного обращения.

– Ты, девка, свои дворянские штучки брось! – Он подошел к ней вплотную, и Маша поняла причину его агрессивности. От офицера несло вином, глаза налились кровью, и он распалялся все больше и больше, не встретив достойного отпора. – Здесь ты не кто иная, как шлюха каторжная, и должна не только мне, а даже самому последнему инвалиду, тому, кто параши выносит, в ножки кланяться. И нечего здесь по-французски болтать, а то вылетишь отсюда, коли комендант прознает про твои фигли-мигли непотребные.

Как ни удивительно, эта не слишком вежливая тирада не напугала Машу, а даже несколько успокоила ее и придала уверенности. Она отошла от стула, за спинку которого держалась все это время, и, глядя в упор на офицера, произнесла с расстановкой:

– Если ты, пьяная мразь, еще раз посмеешь сказать мне «ты» и хотя бы мысленно оскорбишь меня, то уже назавтра отправишься под пули на Кавказ. Я пока еще не жена ссыльнокаторжного, когда каждая дрянь сможет мне приказывать и заставлять кланяться. Сейчас у меня столько же прав, сколько у тебя, и у меня достаточно времени, чтобы успеть обратиться с жалобой к его превосходительству генерал-губернатору Муравьеву... – Маша сжала кулаки и сделала шаг вперед, чего пьяный мерзавец никак не ожидал, поспешно отступил и, запутавшись в собственных ногах, чуть не упал.