Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна - Страница 3

Но вскоре она взбунтовалась. В соседнем имении, верстах в трех от Полетаева, жил помещик Добродеев, у которого гостила племянница, девица лет двадцати по имени Тамара. Она говорила с явным французским прононсом (а возможно, это было следствием хронической простуды) и к тому же басом и своими пронзительными черными глазами, крупным носом и заметными усиками над верхней губой напоминала знаменитую грузинскую царицу. Так вот, Митя вдруг вздумал влюбиться в нее и затеял интенсивную переписку с дамой своего сердца, а Маше, естественно, определил роль почтальона. Поначалу она восприняла это как своеобразную игру, но обнаглевший до неприличия влюбленный вздумал отправить ее к дубу, дупло которого использовалось вместо почтового ящика, глубокой ночью, а идти туда нужно было мимо деревенского погоста, где, по слухам, в полночь видели какие-то странные фигуры в мерцающих одеждах. И Маша наотрез отказалась.

Рассерженный Дмитрий попытался вытолкать ее за дверь, но Маша уцепилась за дверную ручку, и как ни силился бравый мичман оторвать от нее упрямую девчонку, не слишком в этом преуспел. Затем он ухватил ее за ухо, чтобы знала, как почитать старших, но Маша больно пнула его по ноге и пообещала выцарапать ему глаза, чтобы он никогда не смог лицезреть свою «усатую тараканиху», как она до этого только про себя называла пассию Мити.

Раздосадованный молодой человек запустил в нее подушкой. Маша не осталась в долгу и метнула в него тяжелый валик с дивана. Мичман пригнулся, а валик вылетел в окно и упал аккурат на дворовую шавку Басурманку, та с истошным лаем и визгом промчалась по двору и успокоилась только в лопухах за забором, окружавшим усадьбу.

Несколько дней Митя делал вид, что в упор не замечает девочку. Князь и княгиня переглядывались и веселились от души, наблюдая, с каким гордым и неприступным видом их сын шествовал мимо их воспитанницы, а она прыгала следом за ним – худая, голенастая, похожая на молоденькую козочку – и строила за его спиной потешные гримасы, передразнивала его походку и жесты. Молодой человек не понимал, почему все окружающие заливаются хохотом, но в один прекрасный момент оглянулся и застал негодницу за исполнением ее фокусов.

В тот раз Маша едва спаслась от наказания на высокой березе, но от шуточек и поддразниваний так и не отказалась. Правда, стала гораздо осторожнее, и, как ни хотелось Дмитрию застать ее на месте преступления, она ловко увертывалась и убегала.

Но ему все-таки удалось проучить ее. И в достаточно неприятной ситуации. «Грузинская царица» неожиданно уехала, не попрощавшись и не объяснив причины своего отъезда. Гагаринов-младший погрустил несколько дней, побродил с туманным взором по дальним аллеям, повздыхал вечерами на террасе и нашел себе новую забаву. Внезапно он обнаружил при господском доме нескольких молодых и красивых девок, которые не прочь похихикать и поиграть глазами с молодым барином. Мичман быстро наловчился вылавливать их в укромных закоулках дома, в саду или на заднем дворе и одаривать не совсем целомудренными поцелуями. Дальше больше, и как-то раз Маша заметила, что после обеда, когда князь и княгиня по обыкновению отправились в свою спальню для дневного сна, на сеновал прокралась рыжая Авдотья, вторая горничная Зинаиды Львовны, а следом торопливо, словно нашкодившая Басурманка, забрался по лестнице и Митя.

И что Маше взбрело в голову залезть на крышу сеновала, выковырять сучок и заглянуть в образовавшееся отверстие? В следующее мгновение кровля проломилась, и девочка приземлилась прямо на спину молодого негодника, который, в свою очередь, свалился на полураздетую Авдотью. Девка со страху заверещала не своим голосом и, кажется, потеряла сознание. Мичман выругался и успел ухватить зловредную девчонку за ногу...

После этого у Маши долго болело ухо, а Митя каждый раз, когда встречался с ней взглядом, обычно за обеденным столом, отчаянно краснел и прятал глаза. В тот раз он предстал перед родительской воспитанницей в непотребном виде и потому испытывал непомерный стыд и в какой-то степени страх перед разоблачением, ведь Маше ничего не стоило рассказать князю, чем его сын изволит заниматься на досуге.

Но, слава богу, Маша не проболталась, и Владимир Илларионович не узнал о подвигах своего шустрого наследника, который с того времени полностью отдался чтению книг и верховым прогулкам. Перед отъездом Дмитрий попросил у Маши прощения. И хотя она приняла его извинения, но до сих пор не могла забыть обиду, ведь она любила Митю как брата, скучала по нему, надеялась на его дружбу, а он так по-свински обошелся с ней...

И теперешнего его приезда она ожидала со смешанным чувством: боялась этой встречи и вместе с тем верила, что он уже не посмеет обращаться с ней подобным образом...

Снизу донеслось ржание Ветерка. Маша открыла глаза. Верстах в двух от нее по дороге, ведущей к усадьбе, неслась четверка лошадей, запряженных в дорожную карету. Следом скакали два всадника.

Маша быстро поднялась на ноги, вгляделась в них из-под ладони и радостно подпрыгнула на месте. Похоже, один из всадников – Митя! Она стремглав сбежала с холма, вскочила в седло и по-мальчишечьи оглушительно свистнула. Ветерок с места взял в карьер, и через четверть часа девушка въехала в ворота, отстав от экипажа на каких-то две минуты.

2

На крыльце дома творилось что-то невероятное. Домашние слуги и дворня стояли на некотором удалении и с умилением на красных от полуденной жары лицах наблюдали за встречей отца и сына. Владимир Илларионович то принимался обнимать Митю, то трепал его за волосы, то отстранял от себя, восторженно заглядывал в глаза и с торжеством в голосе вскрикивал:

– Красавец, ну чистой воды красавец! Смотри-ка, и усы отпустил! А со щекой-то что? Что со щекой? Неужто шрам?

Сын пытался ответить и в свою очередь спросить о чем-то, но родитель вновь прижимал его голову к груди и прочувствованно всхлипывал.

Маша спешилась и, не глядя, отдала поводья кому-то из конюхов. Сама же встала позади слуг и, приподнявшись на цыпочки, с любопытством принялась вглядываться в своего давнего обидчика.

Смотрела и не узнавала. Митя заметно раздался в плечах и, кажется, стал еще выше ростом. Темные волосы коротко подстрижены, под прямым с едва заметной горбинкой носом появились небольшие усы... Сильно загорелое лицо, обветренное, с жесткими складками возле губ, которые не исчезали даже тогда, когда он улыбался, – это был Митя, но только незнакомый ей, совсем взрослый мужчина. И лишь улыбка осталась у него прежней – озорной, разительно преображавшей его красивое лицо, отчего оно становилось более добрым и ласковым.

Маша всмотрелась пристальнее. Нет, глаза у него, конечно, те же – голубые, меняющие свой цвет в зависимости от его настроения, и нос он забавно морщит, почти как в детстве, когда смеялся над ее проказами. В последний свой приезд он больше сердился на нее, но его улыбку она не забыла и порадовалась про себя, что он почти не изменился, остался, несмотря ни на что, прежним Митей – веселым, проказливым, порой бесшабашным, но добрым и заботливым, когда это требовалось. И она сама виновата, что выводила его из терпения своими глупыми шутками и розыгрышами.

Маша вздохнула, быстро оглянулась по сторонам. Заметил ли кто, с каким пристальным и жадным интересом наблюдает она за молодым князем? Но окружавшие ее слуги смотрели в одном с нею направлении, никому не было дела до нее. Маша успокоилась и вновь окинула Митю придирчивым взглядом, отметив, что и в дорожном платье он не потерял военной выправки, она чувствовалась во всем – даже в повороте головы и в том, как прямо держал он спину...

Тем временем на крыльце воцарилась тишина, и сын, освободившись от отцовских объятий, бросился навстречу показавшейся из дверей высокой статной женщине – своей матушке.

Княгиня рыдала в голос, прижимая попеременно то к носу, то к глазам кружевной платочек. Митя обнял ее за плечи. Зинаида Львовна припала головой к его груди и затихла на мгновение, потом подняла на сына покрасневшие глаза и вновь залилась слезами: