Бесы Черного Городища - Мельникова Ирина Александровна - Страница 9

По-моему, слишком много лирики, – сказал Алексей, приступая к чтению второго, не изгаженного мухой листа.

Иван на его замечание неопределенно хмыкнул и принялся разглядывать свои пальцы, изрядно испачканные в чернилах.

– Впрочем, Батьянов любит, чтобы излагали подробно, – добавил Алексей на всякий случай, чтобы у Вавилова не появилось желания передать сводку тому, кто уже поднаторел в составлении подобных документов. И продолжал читать вслух: – 3. 12 мая сего года по дороге из станицы Калымской вблизи хутора на второй версте от Рузинского завода на проезжавшего по своим торговым делам казака Кубенина напали двое выскочивших из тайги неизвестных и при участии ехавшего с Кубениным провожатого Козлова нанесли ему две раны в голову гирькой и ограбили его. После этого злоумышленники, сев в подъехавшую к ним из тайги подводу, скрылись неизвестно куда. О происшедшем производится дознание, и двое из злоумышленников уже задержаны.

4. 16 мая сего года у мещанина города Кадинска Алексея Ильина украдена из ограды лошадь – кобылица карей масти, оба уха пороты, хвост острижен. Уездным приставом Лалетиным приняты самые энергичные меры к розыску вышеупомянутой лошади. На следующий день, утром, воры были задержаны в с. Михино и помещены в арестантскую. Ведется дознание.

5. 20 мая в лавку купца Калугина, проживающего по Садовому переулку в Североеланске, в собственном доме, ворвались четверо вооруженных револьверами неизвестных людей и произвели грабеж, взяв около 120 рублей деньгами и на неизвестную еще сумму разных вещей. В настоящее время двое грабителей задержаны, опознаны потерпевшим и находятся в арестантской камере уголовного сыска. Часть похищенных вещей отобрана.

6. 21 мая сего года прачка Белянина, похитившая разного имущества на 200 рублей, арестована и переведена в тюрьму.

7. 22 мая взяты с поличным преступники Моисей Кошкин и Евдоким Карпеев, которые пытались ограбить австрийского подданного Вайса. При попытке к бегству злоумышленник Карпеев убит агентом сыскной полиции Гвоздевым. Кошкин был помещен в арестантскую, где дал признательные показания...

Зачем сводку испортил? – поинтересовался Алексей, отложив в сторону прочитанные бумаги. – Полдня сидишь, а результатов – ноль.

– Сил нет подобную чепуху писать! – произнес с досадой Иван и отодвинул от себя стопку бумаг. – Ни одного стоящего преступления. Все очевидные, ничего интересного. По краже у Миллера много непонятного! Но Юсупов, думаю, рано или поздно расколется. За него сам Федор Михайлович взялся! – Он снизу вверх посмотрел на Алексея. – Но, смотри, уже три месяца по всякой ерунде работаем. Хоть бы шайка какая стоящая появилась, чтобы кровь разогнать, а?

– Типун тебе на язык! – засмеялся Алексей. – Хочешь по жаре с высунутым жалом бегать?

– Да лучше бегать, чем в кабинете от духоты загибаться, – вздохнул Иван и тоскливо посмотрел на сводку. – Этой дряни вздумалось в чернильницу свалиться. Я думал, она утопла, пером поддел, а она, глянь, извернулась и прямо на бумаги. Придется переделывать, глаза б мои на эту сводку не глядели. – И весьма красноречиво уставился на Алексея.

– Видишь, наш Егор[1] опять отличился, – сказал Алексей, словно не замечая умоляющего взгляда приятеля. Он взял в руки сводку и прочитал: – ...Через два часа задержаны урядником Зайцевым и опознаны крестьянином Костомаровым. – И улыбнулся. – Я уж думал, он в отставку подался, нет, смотрю, жив курилка! Служит!

– Да уж, Егору в руки только попадись! – сказал мрачно Иван и достал из кармана кисет. – Ты взгляни, какие бумаги от уездного пристава пришли! Премию Зайцеву испрашивают и медаль. Его ведь, оказывается, чуть не убили по осени, а мы даже не знали.

– Что ты говоришь? – Алексей покачал головой. – Это кто ж таким ловким оказался?

– А ты почитай, почитай!

Алексей взял лист бумаги с гербовой печатью. Это был рапорт станового пристава Быкова по поводу «выдающегося отличия урядника первого участка, четвертого стана, Базинской волости, Тесинского уезда Зайцева Егора».

Довожу до Вашего сведения, – обращался к начальнику полиции пристав, – что, 22-го числа октября месяца 1891 года полицейский урядник Зайцев, узнав об уводе с постоялого двора лошади казака Кириченко, отправился преследовать вора, которого и настиг на выезде из села Макарьева. Вор ехал верхом на украденной лошади. Когда, вопреки приказу, он не захотел покинуть седло, урядник, спешившись сам и стащив вора на землю, повел его и лошадь обратно в село, держа ее в поводу. Изловчившись, вор ударил кнутом лошадь и, когда та, бросившись в сторону, потянула за собой урядника, внезапно нанес ему удар в бок острым шилом, которое хранил в голенище сапога. Урядник Зайцев схватил вора одной рукой за горло, а другой – за кисть с шилом, свалил его на землю и стал кричать, призывая помощь.

В это время вор, оказавшись довольно сильным, вырвал руку с шилом и нанес еще две раны уряднику – в шею и в руку. Зайцев не смог больше удерживать его, и тот скрылся...

– Да, – покачал головой Алексей, – что-то оплошал наш Егор, не проверил этого мерзавца на оружие. И почему-то Ермашки рядом не оказалось, они же друг без друга никуда?

Иван пожал плечами.

– Макарьево, между прочим, не Егоров участок. Оно верстах в двадцати от Тесинска, но там урядник заболел, вот и пришлось Зайцеву два участка обслуживать.

– Все понятно, – сказал Алексей и снова взялся за рапорт.

Собрав последние силы, – читал он, – урядник Зайцев в изодранной одежде, истекающий кровью добрался до первого жилья, откуда и был перевезен для подания медицинского пособия в земскую больницу. Уведенная у Кириченко лошадь поймана и возвращена по принадлежности. После принятых затем розысков другим урядником Вепревым и сотником Савеловым задержан 27-го числа октября месяца того же года в селе Сорокине на базаре и вор с паспортом на имя мещанина Якова Лыкова.

Смею ходатайствовать, Ваше Высокоблагородие, об удостаивании урядника Зайцева через Кавалерскую Думу серебряной медалью «За усердие» на Анненской ленте с выдачей денежного пособия в пятьдесят рублей, а также единовременного вознаграждения в сто рублей, за проявленную храбрость при задержании опасного злоумышленника. Подобные поступки совершались урядником Зайцевым неоднократно и заслуживают исключительного по последнему поводу поощрения...

– Молодец! – улыбнулся Алексей. – Тартищев наверняка это представление подпишет.

– А я что говорю, – сказал печально Иван, – только бумаги на поощрение тоже надо успеть просмотреть, может, какая не по форме составлена, и сводку придется переписывать... – Он тяжело вздохнул. – Вот жизнь пошла, горше некуда. Жалованья на двадцать рублей больше, а работы – на двести. Почему было не передать сводки письмоводителю? А то превратили нас в писарчуков! Больше пишем, чем живым делом занимаемся.

– Ничего, напишешь, – похлопал его по плечу Алексей, – еще два дня до возвращения Федора Михайловича. Поспеешь! А бумаги письмоводителю все равно не отдадут, потому что он к секретам не допущен, а сводки, сам знаешь, разглашению не подлежат.

Иван не ответил. Длинными ловкими пальцами он неторопливо и тщательно сворачивал самокрутку. Лизнул край листа, расправил влажный шов и закрутил один конец, затем прикурил, поднялся со стула и подошел к окну.

Алексей, засунув руки в карманы брюк, покачивался с пятки на носок и наблюдал за приятелем.

– У тебя такой вид, словно сам в чернильницу попал.

Иван обвел его хмурым взглядом, но ответить не успел, потому что открылась дверь и в кабинет ввалился старший агент Савелий Корнеев.

Он был не по обычаю мрачен и, не поздоровавшись, прошел в глубь кабинета и буквально обрушился на стул.

Иван и Алексей с любопытством наблюдали, как он ерзает по сиденью, словно под ним находилась не казенная клеенка, а дюжина верблюжьих колючек.