Рыцари рейха - Мельников Руслан - Страница 51

Под перепачканными красным набросками Джотто ди Бондоне мертвая Дездемона лежала подле мертвого мужа. Смерть примирила и успокоила обоих.

— Убью-у-у!

Гаврила выскочил из-за стола-укрытия.

Вновь в руках новгородского сотника была тяжелая дубовая лавка. И не дай Бог попасться под нее сейчас!

Бурцев едва поспевал за ревущим Алексичем. Остальные бежали следом.

А кнехты-арбалетчики судорожно натягивали тугие тетивы самострелов по новой. А на помощь немцам в дверь таверны лезли два рыцарских оруженосца с мечами и маленькими круглыми щитами. А на улице кто-то кричал.

И тревожно, непрерывно сигналил «цундапп».

Рыцарь ордена Святой Марии шел навстречу Гавриле Алексичу. Щит с черным тевтонским крестом выставлен вперед. Булава поднята над головой. Такая булава сразит любого, кто посмеет приблизиться на расстояние удара.

Но Гаврила ударил первым — еще издали ударил. Тяжеленная лавка в его руках была длиннее. Лавка с грохотом обрушилась на щит и шлем рыцаря. Переломилась. И опрокинула, сшибла крестоносца с ног.

Мгновение — и Алексич уже держит оружие поверженного врага. Еще мгновение — и немецкая булава опускается на рогатый топхельм, круша и тевтонский металл, и тевтонский череп. Следующий удар вмял в теменную кость гауптштурмфюрера эсэсовскую фуражку. Это, впрочем, было лишнее. Убийца Дездемоны к тому времени лежал неподвижно. Нож в горле, да лужа крови вокруг... А новгородский сотник в слепой ярости снова и снова поднимал и опускал трофейную палицу, превращая эсэсовский мундир в кровавое месиво. Гаврила не желал сейчас замечать ни оруженосцев, размахивающих мечами, ни кнехтов-арбалетчиков, что уже тянули стрелы из набедренных колчанов.

Зато Бурцев видел все. И использовал время более рационально. Раз — подхватить «шмайсер» пронзенного копьем автоматчика. Два — шарахнуть, не целясь, с бедра. Он выпустил все, что оставалось в обойме. Сразу.

Гаврилу звук выстрелов привел в чувство. Арбалетчики и тевтонские оруженосцы повалились как сбитые кегли. Все! Выход из «Золотого льва» — свободен.

И вновь Алексич лез вперед.

Ни гондол Джузеппе, ни гондольеров на месте не оказалось. Сбежали, небось, купеческие слуги, как началась заварушка. Только концы полосатых причальных шестов сиротливо торчали из воды.

Зато у самого канала стоит темно-желтый фашистский «цундапп» с пулеметом в коляске. Близко стоит — рукой подать! Двигатель работает на холостых оборотах. «MG-42» на турели обращен стволом к «Золотому льву». В коляске, правда, никого. На заднем сиденье — тоже. Видимо, пустовали места гауптштурмфюрера и автоматчика, поймавшего грудью копье Сыма Цзяна. А впереди — за рулем — нервно крутил ручку газа водитель. Безоружный, удивленный, бледный парень с тощим лицом под здоровенной каской...

Возле мотоцикла — рыцарь на коне. Серая котта, «Т»-образный крест, треугольный щит за спиной, тяжелая секира в руке, на голове — яйцеобразный железный колпак с наносником и кольчужной бармицей. Тевтонский сержант — полубрат ордена Святой Марии... Всадник ерзал в седле. На лице — то же выражение крайнего изумления, что и у мотоциклиста. Кажется, рыцарь так и не сообразил, что произошло, когда Алексич на бегу метнул в него трофейную булаву. Увесистая болванка на длинной рукояти ударила под шлем с силой катапультного снаряда. Стрелка наносника не спасла: сержант мешком повалился с седла. Вся левая половина его лица была в крови.

Но вот мотоциклист понял все. И оказался парнем не робкого десятка. Вместо того чтобы дать по газам, вывернуть машину от вываливающей из «Золотого льва» разгоряченной толпы да смотаться по быстрому, эсэсовец бросил руль, полез в коляску. К пулемету!

А Гаврила бежал на «цундапп». С голыми руками на «MG-42»!

— Алексич, назад!

Гаврила не слышал.

Фашик передернул затвор. Новгородец подскочил к мотоциклетной коляске. Ствол немецкого пулемета уперся в широкую грудь русича!

— Куда, Матросов, мать твою! — заорал в сердцах Бурцев.

Но было поздно. И все было тщетно.

— Ло-жись! Все!

Сам Бурцев упал первым. Бежавшие за ним тоже не медлили.

А после произошло то, чего не ожидал никто.

Гаврила присел.

«MG-42» громыхнул над самой его головой. В воздухе засвистело. Сухо застучало по двери и стенам таверны.

Гаврила привстал.

Пули сразу пошли выше. Упала сбитая вывеска с выцветшим, совсем не золотым львом «Золотого льва». Полетели щепки между маленькими подслеповатыми окошками второго этажа. Там, наверху, почему-то больше не визжали.

Гаврила выпрямился, поднялся в полный рост.

И смертоносный град осыпал крышу заведения.

И ударил в небо.

Эсэсовец с белым-пребелым лицом и раззявленным в беззвучном вопле ртом строчил до последнего, а Гаврила... Гаврила переворачивал «цундапп»! Новгородский богатырь просто-напросто сбрасывал в канал тяжеленный военный мотоцикл Третьего Рейха!

«Цундапп» перекувыркнулся в воздухе, накрыл коляской вывалившегося пулеметчика. Мелькнули колеса, измазанные грязью непролазных венецианских улочек. Сломались концы полосатых шестов. Всплеск, брызги, пузыри... Тишина. И радужные маслянистые пятна на мутной воде. Бедняга Джузеппе не обманывал: тут, действительно, было глубоко. Очень глубоко.

Пулеметчик не выплыл. Не смог. А может, решил, что лучше не надо.

Глава 57

Гаврила смотрел в воду с угрюмой, молчаливой и от того жуть до чего страшной ненавистью. Губы новгородца шептали имя чужой жены, ненадолго одарившей его случайной любовью. Эх, Алексич-Алексич... Не везет тебе в этой войне! Сначала дружка верного Мишу потерял, теперь вот Дездемону...

— Тут опасно, — раздался голос Джеймса. — Скоро к «Золотому льву» сбегутся немцы со всей округи. Шумно здесь было.

Рассудительный шпион и убийца снова говорил правильные вещи. Джеймс стоял рядом. В руках — верный кольтэлло, уже извлеченный из горла гауптштурмфюрера. Застонал, зашевелился, приходя в себя, тевтонский сержант, сбитый булавой Гаврилы. Но очухаться окончательно ему не дали: Джеймс склонился над рыцарем, полоснул отточенной сталью под подбородком, да так умело, что кровь брызнула не на убийцу — в сторону, в воды канала. Профи...

Немец захрипел, дернулся, затих. Брави вытер кольтэлло о серую котту.

— Погоди, не прячь, — попросил Бурцев. — Дай взглянуть.

Киллер нехотя протянул Бурцеву нож. Расставаться с этой штуковиной Джеймс явно не любил.

Да, хороший ножичек. Вроде непритязательный такой, на вид скромных размеров, а поди ж ты... людей валит не хуже Гавриловой булавы.

Увесистый, бритвенно-острый клинок торчал из легкой, удобной и для прямого, и для обратного хвата рукояти ровно настолько, сколько потребно, чтоб убить человека. Ну, разве что с небольшим запасом в расчете на доспех и одежду. Прямая обоюдоострая полоска стали была узкой, но достаточно крепкой: не сломается ни в ребрах, ни в кольчужных звеньях. А великолепная балансировка кольтэлло делала его поистине универсальным орудием убийства. Такой нож годился и для скрытого ношения, и для внезапного режущего удара наотмашь, и для неуловимого резкого колющего выпада. Да и метнуть при необходимости можно — мало не покажется. А уж чтоб по горлу — лучше вообще ничего и не надо. Бурцев глянул на папского киллера исподлобья, вспомнил холод стали под собственным подбородком.

— Спросить тебя хочу, Джеймс.

— Спрашивай.

— Там, в таверне...

— Что?

— Ты бы и мне так же вот, как этому сержанту, глотку перерезал?

— Перерезал бы, — Джеймс и глазом не моргнул. — Как понял бы, что тебе не избежать плена — так сразу бы и перерезал. Видишь ли, ты зачем-то нужен Хранителям Гроба. Очень нужен — и притом, непременно живым. И я подозреваю, коли немцы пленят тебя, Святому Риму от того пользы не прибудет. Только вред. Так что сам понимаешь...

Ну, да. Типа, ничего личного... Бурцев хмыкнул, вернул нож:

— Ладно, уходим. Коней только тевтонских возьмите, да кому что глянулось из оружия.