Рыцари рейха - Мельников Руслан - Страница 35

— Очень лестно, — фыркнул Бурцев. — И?

— Хранители Гроба долго следили и тщательно, чрезвычайно тщательно планировали вылазку в Новгород и его окрестности.

— Они хорошо все спланировали, — согласился Бурцев. — А ты...

— Сначала я должен был просто устранить отца Бенедикта. Позже у меня появилась еще одна задача — отбить у немцев хотя бы одного новгородского пленника и тайно переправить его в Рим.

— И ради этого тебя специально перебросили из Палестины в Венецию?

— Я лучше других справляюсь со своей работой, — это было не хвастовство — констатация факта. — И кроме того, я прилично говорю по-русски.

— Более чем... Что ж, теперь-то я понимаю, по чьему приказу ты учил язык и следил за Александром Ярославичем. А может, и не только следил, но и готовил покушение... Его святейшество папа, так?

— Служу святому Риму, — тихо произнес брави, склоняя голову.

Вот ведь блин! Аж, самому захотелось ответить по-полковничьи, по-исаевски. Рявкнуть: «Служу Советскому Союзу!» Ну или России.

— Ваш деятельный, молодой и умный не по годам новгородский князь — герой Невского и Чудского сражений, союзник татарских варваров, любимец народа и потенциальный вождь всех русских княжеств — начал доставлять матери нашей церкви некоторые гм... беспокойства.

— Пока не пришлось побеспокоиться о другом? О Хранителях?

Молчание... Знак согласия?

— Ладно, замяли, — Бурцев сменил тему. — Дож знал, что ты посланник Рима?

— Нет. Но и действовать самостоятельно, без его ведома, я не мог. В Венеции трудно что-либо скрыть от вездесущих шпионов синьора Типоло. Поэтому я сам предложил ему свои услуги, когда стало очевидно, что дож опасается новых союзников больше, чем старых врагов. И запросил громадную даже по меркам богатой Венецианской республики цену. Если б я оценил жизнь отца Бенедикта меньше, это было бы подозрительно.

— Понимаю. А потом ты хотел сбежать вместе с нами и с денежками синьора Типоло — и от Хранителей сбежать, и от дожа, так?

— Деньги дожа меня не интересуют — я же говорил! А вы — да. Вы — другое дело. Вы должны были попасть в Рим. Особенно ты, синьор Василий. Тебя Бенедикт считал самым ценным пленником.

— Ну-ну. Только вот незадача: в Рим мне совсем не нужно. Я теперь планирую другое путешествие.

— Куда?

— В Палестину.

— Ты не очень похож на паломника.

— У меня там другие дела.

— Синьора, которую Бенедикт пленил первой? Синьора Агделайда, да?

— Ты поразительно догадлив, Джеймс. Эта синьора, между прочим, моя жена.

— А знаешь, я ведь мог бы быть тебе полезен, Василий.

— Что ты имеешь в виду?

— Сделку. Я помогаю тебе, если сначала ты...

— Сначала мне нужно в Палестину, Джеймс.

— Ну, положим, сначала тебе нужно отсюда, — усмехнулся киллер. — Всем нам надо убираться и поскорее. Мы слишком много времени тратим на разговоры. А новый отряд гвардейцев синьора Типоло может появиться в любую минуту. Ты подумай пока, а договорим как-нибудь позже.

Что ж, в этом он, пожалуй, был прав. Первым делом нужно уносить ноги, а уж потом... Мысли переключались на решение более насущных проблем.

— Что ты предлагаешь, брави? Пробираться к твоей кладбищенской засаде? — Бурцев окинул собеседника испытующим взглядом.

— Нет. Как раз сейчас к Греховному кладбищу соваться не стоит. Это будет первое место, где нас станут искать немцы и гвардейцы дожа.

— Тогда куда?

— В портовом районе есть таверна «Золотой лев» с постоялым двором. Излюбленное место венецианских моряков и тайный притон контрабандистов. Там можно укрыться на время. И там же можно узнать о судах, отправляющихся в Святые Земли.

Бурцев усмехнулся:

— Посланник папы знает притоны контрабандистов?

— Просто это самое надежное место. И проверенное. Мною проверенное. Там мы будем в безопасности.

— Ага, как же, — буркнул Бурцев, — будешь с тобой в безопасности. С этакой-то отметиной на лице.

Он поднес ладонь к правому глазу.

— Каволата! — пренебрежительно отозвался Джеймс.

— Что?

— Ерунда, говорю[39].

— А вот я так не думаю. Скоро в городе начнут отлавливать всех одноглазых. А ты... Извини, но уж очень броская у тебя примета. Немцы, шпионы или гвардейцы дожа выйдут сначала на тебя, потом — на нас.

— Выйдут на меня? — Джеймс широко улыбался. — Неанке кацо![40] Ни-ког-да!

Удивительнейшая самоуверенность!

— Ты говоришь так, будто за ночь добрая половина венецианцев окривела на правый глаз, — Бурцев начинал терять терпение от того, что этот хитрец не желает осознавать очевидного. — Ты слишком заметен, Джеймс!

Киллер по-прежнему демонстрировал в кривой улыбке крупные белые зубы.

— Если бы меня можно было так просто обнаружить, я не стал бы лучшим брави Италии. Поверь, о моей неуловимости здесь ходят легенды.

Бурцев молчал, скептически осматривая собеседника. Легендам он все-таки верил меньше, чем собственным глазам. Даже живым легендам. Особенно если у них есть все шансы стать мертвыми.

— Ладно уж, — хмыкнул Джеймс. — Придется открыть секрет Джезмонда Одноглазого.

Наемный убийца сдернул с лица повязку. И... и перестал быть одноглазым. Око, прятавшееся за черной полоской ткани, было зрячим и абсолютно здоровым.

— Приятно вновь взглянуть на мир двумя глазами, — проморгавшись, заявил киллер.

— Так ты... Ты не...

— Нет, конечно. Повязка всего лишь маскировка, позволяющая вводить в заблуждение тех, кто слепо верит в одноглазого убийцу.

— Что ж, убедил. Потопали к твоему «Золотому льву».

Джеймс замялся:

— Э-э-э... Видишь ли, мосты еще перекрыты. К порту сейчас лучше добираться по воде.

— Ну, так поплыли!

— Боюсь, не выйдет. На всех места в гондолах не хватит.

Глава 38

Каволата! Вот уж каволата так каволата! В самом деле, похоронная процессия уплыла давным-давно. Перевернувшиеся разбитые и изрешеченные пулями лодки потонули. На плаву оставались лишь две белые гондолы. Те, на которых приплыли венецианские гвардейцы-копейщики, Ядвига, Освальд, Бурангул, Збыслав и Дмитрий. Лодку Джеймса, Бурцева и Сыма Цзяна потопила моторка с крестом. Кондотьерская гондола, привязанная к берегу, тоже никуда не годилась: в борту и днище зияли частые пулевые отверстия. Внутри плескалась вода. Далеко на такой посудине не уплывешь. А две гондолы на десятерых — слишком мало.

— Кому-то из твоих людей придется остаться здесь, — сказал Джеймс. — Ненадолго. Мы за ним вернемся.

— Вернемся? Ты сам-то веришь в это?

Брави отвел глаза:

— Но[41]. В этом не будет нужды. Гвардейцы дожа нас опередят. Или немцы. Но кем-то нужно пожертвовать, чтобы дать возможность спастись остальным.

Бурцев хмуро глянул вокруг:

— Сколько человек должно остаться?

— Я бы оставил самых тяжелых. Двух. Еще лучше — трех.

Самыми тяжелыми были Гаврила Алексич, Дмитрий и Збыслав. Хотя нет, Збыслав ранен: литвин все еще держался за голову. А под глазами — синева. Не иначе как сотрясение мозга. Легкое — скоро пройдет, но пока Збыслав вояка плохой...

— Останутся двое, — твердо заявил Бурцев.

— Даккордо[42]. Думаю, остальные доплывут благополучно. Я сам поведу одну лодку и покажу, как управляться с веслом. Это не очень сложно...

Бурцев отошел к здоровякам-новгородцам. Шепнул негромко:

— Гаврила, Дмитрий... Мне нужен один доброволец для важного и опасного дела. Очень может быть, что дело закончится смертью.

Вперед шагнули оба. Хмурые, мрачные, решительные. Готовые на все. Вот так всегда...

Бурцев махнул рукой:

— Тяните жребий.

Оставаться выпало Алексичу.

— Только один? — Брави уже стоял рядом. Хмурился недовольно...