Сатанбургер - Меллик-третий Карлтон - Страница 39

– Мне повезло, если это всего лишь паранойя. – Мои слова ломаются и звучат неровно. – Все не так. Давай поедем в «Сатанбургер».

– Я не хочу туда, – стонет он. По крайней мере, он еще может стонать.

– У тебя нет выбора. Это конец мира.

– Мы никуда не пойдем, особенно по таким диким улицам.

– Мы можем хотя бы попытаться, – я настаиваю. – Конечно, если ты не хочешь стать одним из этих живых трупов на полу.

Он отвечает:

– А что, неплохая мысль.

[СЦЕНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ]

НЕИСТОВЫЕ УЛИЦЫ

Я уломал Водку встать и пойти, чтобы забраться в клетку машины. Добрый старый гремлин завелся с урчанием, у него внутри хорошая порция бензина.

Грязная канава – ближайший объект, заменяющий дорогу. Мы кое-как доскребаем до нее по камням. Люди, мусор и сделанные вручную укрытия – дешевые одеяла, полиэтиленовые платки, коробки, наваленный металлолом – занимают все остальное пространство. Кажется, что дождь имеет черно-желтый оттенок, я вглядываюсь в небо. Грязная вода хлюпает под колесами, забрызгивая ветровое стекло.

Улица безумна. Льет зловещий дождь, дерущиеся люди завернуты в одеяла или лохмотья, на голове – какой-нибудь пакет, так они стараются защититься от холода и чумного ливня. Он беспрестанно поливает бедолаг, словно растворяя их, он течет по глазам и лицам, чтобы ослепить, заразить или поселить безумное беспокойство.

Мы обнаруживаем пустое место на улице и занимаем его. Мы ныряем в океан людей, безумных зомби, которые ходят кругами, пойманные в ловушки своего разума – собственных маленьких страхов.

Мы движемся медленно.

Водка ведет машину осторожно. Я не уверен, боится ли он безумцев или просто слишком ленив, чтобы приложить больше усилий. Люди скоро окружают нас и загоняют на какую-то боковую улочку. Становится слишком тесно, чтобы двигаться дальше. Гремлин возмущенно останавливается, я дрожу и кашляю.

Дорогу пересекает мальчик без рук, и Водка решает уйти из реальности. Он уплывает в свое тихое место для отдыха.

Я говорю ему:

– При прямо на них, заставь уйти с дороги.

Гремлин прокладывает себе дорогу, не причиняя никому, вреда, по крайней мере серьезного, отпихивая только крутых. Какая-то женщина плюет в машину, мы ее задели. То ли кровь, то ли рвота. Водка хмуро на нее смотрит. Она плюет снова и смотрит на меня мертвым взглядом, будто кукла. Кажется, что у нее в глазницах больше нет глаз – я вижу две пустые желтые глазницы, они орут. Ее лицо как-то сморщивается, тянется – и растворяется. Большинство безумцев смотрят на меня таким же взглядом-ужасом, насквозь пропитанные желтым светом. Меня охватывает паранойя. Заразный дождь проникает мне в череп. Несколько дьяволов толкают и пинают машину. Кровавые когти царапают и скребут металл. Автомобиль истекает кровью.

Кажется, что Водке все равно. Он продолжает ехать, как будто движение вполне нормальное.

Небольшое племя микроволновых муравьев ползет по моей руке, я не знаю, это на самом деле или просто выверт моего зрения. Жить без Божьего ока становится невыносимо. Не могу избавиться от напряжения. Может быть, когда гроза пройдет, оно ко мне вернется. Надеюсь, молюсь…

Иначе я начну молиться о настоящей смерти.

– Так мы будем ехать вечно, – говорю я Водке.

– Я тебя предупреждал, – отвечает он.

Его голос незнаком мне, как будто это совершенно другой человек. Я не могу сказать, прежний он или изменился. Может быть, это настоящий Водка, брат Джина, такой, каким он был, пока не начал притворяться. Он говорит: «Ах, так» – более чем обыденным тоном.

– Я еду по ним, – говорит он, – я устал ждать.

По крайней мере, он может уставать.

– Наконец-то.

– Что значит наконец-то?

– Ты вел как испуганная старушка.

– Я не хотел никого сбить.

– Да кого это волнует? Да прикончи ты их, все равно никто не умирает.

Машина набирает скорость, нога Водки на педали газа. Мотор ревет, и мы начинаем ехать быстрее, прокладывая путь среди безумцев, которые разбегаются, как муравьи.

Лишь один человек попадает под колеса, машина приподнимается с моей стороны, и я чувствую небольшую боль за него, но она скоро проходит. Сейчас важнее попасть в «Сатанбургер». Значительно важнее, чем волноваться о судьбе миллионов безумцев, которые не могут умереть. Если бы люди могли умирать, проблема перенаселения решилась бы очень легко.

Скорость нарастает. Мы все еще едем медленно, но, по крайней мере, чувствуется, что мы едем, а не тащимся. Толпа относится к нам настороженно. Они убегают с дороги, когда мы приближаемся, желтые глазницы пялятся. Плотность населения становится меньше. Здесь слишком много человеческих трупов, как мусора в канаве, они не поднимутся снова.

Я не разбираю – из-за своего ломаного зрения, – среди какой расы мы находимся, пока люди не вылезают из своих темных углов и труб.

Это темные.

Очень бледные, почти обнаженные, еще больше рептилиевидные, чем по слухам: с толстой кожей, острыми ящеричными лицами, змеиными глазками – и мы видим, как самец бросается под машину. Злые белые глаза. Я считаю, что это самец, потому что у него длинные бледные волосы и жилистое тело.

Мои глаза пропускают удар.

Потом я понимаю, что мы попали в аховую ситуацию и удираем с места происшествия. Вод дал по газам – может, от страха, – когда самец приблизился. Под колесами гремлина затрещали его ребра.

Молниеносный «гремлин» ломает колесами чьи-то ноги, прорываясь сквозь безумцев; нас преследуют две самки и один самец. Оглядываюсь назад: толпу прорезал невидимый меч. Наша машина как ветер. Рассекает воздух и толпы народу…

Впереди толпа гуще. «Гремлин» разгоняется, подпрыгивая… Водка скрежещет зубами, зажмуривает глаза, сжимает руки. Я вижу, как темные остаются позади…

Машина врезается с ревом в толпу. Кто-то ударился о капот, вышибая толику жизни из гремлина. Но пока мы едем… а потом останавливаемся. А лица безумных радостно визжат.

Темные нас нагоняют. Их самки прорываются сквозь толпу людей с помощью своих кривых когтей-лезвий. Многие испуганы и убегают прочь, очищая путь и для нашего бегства.

Но темные приближаются слишком быстро, одна самка запрыгивает на крышу и начинает раскачивать автомобиль. Другая ударом разбивает окно с моей стороны, рвет мое плечо, глубоко погружая когти в мое тело.

Мне кажется, что я не испытываю никакой боли.

Потом передо мной возникает ее лицо, второй рукой она хватает меня за шею. На секунду замирает, смотрит рычащим взглядом. Зубы как клыки, глаза змеиные. А я просто таращусь на нее… на самом деле она – прекрасное создание, возможно, я так думаю от пьяного, безумного дождя, но в этот миг она кажется мне безмерно привлекательной. Белое стройное тело, точеные груди. Ее глаза кажутся темными озерами, они меня гипнотизируют. Она рвет мое плечо и рычит, будто я – ее пища.

Она просовывает голову внутрь. Меня всего трясет от боли, которую я не чувствую. Она открывает рот и выставляет наружу свои клыки, готовые впиться мне в шею. Она ближе прижимает к себе мое тело. Моя голова просовывается в окно, кожа вскрывается при встрече с осколками стекла, которые выдирают из меня куски мяса. Водка кричит где-то вдалеке…

Моя голова погружается в водоворот снаружи… он вертится вокруг… на ее лице похотливая гримаса. Во мне вспыхивает чистое чувство, словно возбуждение от рождения; наверное, таково же ощущение смерти. Я орально побежден прекрасной женщиной-змеей. Она визжит и наклоняется ближе, чтобы впиться мне в шею. Но не кусает…

Она высовывает свой БОЛЬШОЙ липкий язык, упираясь мне в грудь, язык очень длинный, толстый и упругий, но похож на человеческий. Он подлезает под мою рубаху и пробует кровь, которая струится по телу. Он настолько длинный, что может обвить и излизать все мое тело, он ласкает мое лицо и шею, распространяя запах и вкус перченой дыни. Моя рука начинает гладить ее груди. Они как резиновые, но приятны на ощупь – сосок тверже, чем человеческий. Она мощная и сильная, а не мягкая маленькая девочка, как моя голубая женщина. Она сильнее прижимает меня, глубже впиваясь когтями в тело. Я не чувствую боли, ее когти ласкают, а не терзают. Она прокусывает мой подбородок до кости. Потом ее язык притрагивается к ране, пробует, зализывает. Она ослабляет хватку и просовывает свой язык мне в рот. Она опускает мою челюсть до вывиха, просовывает язык в самое горло, болезненно двигая им вперед и назад – трахается.