Сатанбургер - Меллик-третий Карлтон - Страница 23

Другими словами: ВЕНОМ = ЗЛО.

Сначала музыка интригует, но уже через час она начинает раздражать, и ты пытаешься убежать от нее. Я пытался уговорить Сатану выключить ее, но он ухом не ведет.

Я решил попробовать сарказм и сказал:

– Сатана, а можешь включить еще громче?

И он отвечает:

– Нет, это максимальная громкость.

В течение следующего часа я беспрерывно покупаю души.

Наконец очередь редеет и работа идет на убыль. Потом, в одно мгновение, все прекращается. Заказов больше нет. За столиками осталось всего 10 посетителей, поедающих свои бургеры и отдающих души.

Я оставляю свой пост и усаживаюсь в кабинку с чашкой апельсиново-орехового кофе со сливками. От этой музыки мои виски сжимаются, а мозги вибрируют.

И тут следует взрыв:

САТАНА, ВЫРУБИ ЭТУ СРАНУЮ МУЗЫКУ!

Кричу.

Впервые за многие годы я закричал. Мой крик едва прорвался сквозь музыку, но я крикнул.

Сатана видит, что я киваю в такт, и кивает в ответ, соглашаясь. Он уменьшает звук до спокойного фона и говорит:

– Ты прав. Тишина снова в районе парковки, она может нас услышать.

– А откуда ты знаешь? – спрашивает Христиан, выходя из кухни с сигаретой, приклеенной к языку.

– Посетителей нет, – отвечает Сатана, уменьшая звук до минимума. – Тишина или уже проглотила их, или отпугнула на большое расстояние.

– Почему ты не выключишь музыку совсем? – спрашиваю я у Сатаны.

Я выпил свой кофе до половины и иду, чтобы налить еще. Терпкая коричневая жидкость, журча, льется из кружки на пол.

– Музыка привлекает клиентов, – отвечает Сатана.

– Это хорошая музыка привлекает клиентов! – говорю я.

Последние посетители покидают ресторан, машина с сигаретами открывает перед ними дверь, и они выходят к Тишине.

– Но моя музыка хорошая, – возражает Сатана, почти обиженный. – Я сам ее написал.

– Музыка плохая, – отвечаю я. – Твоя музыка пугает людей. Особенно меня. Эта музыка хороша для одной цели: чтобы человека стошнило.

– Ты на самом деле так думаешь? – говорит Сатана, само участие. – Я-то всегда считал, что в этом соль прекрасной музыки.

– Кстати, – в разговор влезает Христиан, – некоторые посетители говорили, что пришли именно из-за музыки. Они услышали ее за полмили отсюда и пришли посмотреть, что это такое играет. Мне показалось, что музыка им нравилась, пока души не улетели. Лично я считаю, что эта музыка весьма необычна и поэтому интересна. Я думаю, она и впрямь привлекает людей.

– А мне от нее плохо, – говорю я Христиану.

– Правда? – Он усаживается напротив меня. – А мне она очень нравится.

Сатане музыка тоже очень нравится, и он снова врубает ее громче. Правда, не слишком, терпимо. Когда он проходит мимо меня в свой кабинет, то как мальчишка тыкает в меня пальцем, задевает красную «сатанинскую» футболку, и она становится демоном, скрючившимся у меня на груди. Но меня это не беспокоит.

Вдруг я понимаю, что принимал активное участие в разговоре. Обычно я так много не разговариваю. Я никогда не вступаю в спор, никогда не кричу и не жалуюсь, как я сделал только что. Кроме того, у меня на груди скрючилась живая футболка, которая в другое время вызвала бы у меня невыносимую, мучительную рвоту.

Может быть, я сейчас пьян, хотя не помню, чтобы что-нибудь пил. Когда я пьян, я говорю не думая. Алкоголь отрезает тебя от способности мыслить здраво. Он заставляет забыть, кто ты такой, и стать безумцем. Может быть, сейчас я безумец. Последнее время вокруг такой хаос, что реальность трудно ухватить.

Или душегубка, пропитавшая кислород, насыщающий кровь, сводит меня с ума.

– Джин сдает, – Христиан говорит мне.

– Что не так? – спрашиваю я. – Все еще переживает из-за руки?

– Не только. Сегодня утром, когда была его смена, Сатана случайно прикоснулся к нему несколько раз и оживил еще несколько частей его тела. Если так пойдет, Джин скоро не сможет управлять ничем, кроме своего мозга.

Я использую мое Божье око, чтобы посмотреть на Джина.

Он выглядит хуже некуда, сидит рядом на кровати с Нэн и пытается заснуть. Нэн поддерживает его и гладит по волосам, прямо нежная любовница, а ведь между ними ничего не было. Может быть, она стареет.

Его рука, Завтрак, атакует шею, пытаясь встряхнуть хозяина, но он ее игнорирует. Глаза Джина закатились, предоставив белой склере сохнуть. Комната освещена только одной свечой, она символ для Джина. Он относится к тем людям, которые склонны романтизировать жизнь в свете свечей, как в доэлектрические времена, когда комната вечерами освещалась огнем камина, а спальня – свечой. Он говорит, что в свете свечи мир превращается в мягкое воркование, в уютный шепот.

Новые питомцы Джина заснули. Они расстраивают его больше, чем ожившая рука, потому что они многочисленнее. Теперь он ощущает, что его личность прекратила существование. Теперь он лишь средство, благодаря которому живут другие существа. Один из них – его левое плечо, которое он назвал Энциклопедия, другой – мизинец по имени Батарея, еще правая ягодица – Селенсон. Селенсон значит «сын Луны». Это имя придумала Нэн, она говорит, что раньше им никого не звали.

Кроме того, Сатана как-то погладил Джина по голове и оживил восемь его дредов. На этот раз Джин был не в настроении придумывать имена и назвал дреды Волосами Медузы.

Ричард Штайн упоминал при мне Медузу. Он писал, что она была маленькой женщиной из Хьюстона, которая умела превращать маленьких мужчин в своих рабов, заставляя их работать в поте лица на ее благо, чтобы забирать их деньги и покупать все, что хочется. Это происходило всякий раз, когда они заглядывали глубоко друг другу в глаза. Мужчина смотрел и видел любовь, Медуза смотрела и видела деньги. Когда мужчина переставал зарабатывать достаточно денег, она с ним разводилась, оставляя в измождении и тоске. Ричард Штайн говорил, что его первой женой была эта Медуза и вместо волос у нее росли змеи.

Дреды Джина теперь тоже превратились в змей, ползая в пламени свечи на уровне лбов дюжины обнаженных существ. Я фокусирую взгляд ближе, чтобы рассмотреть, чем занимается дюжина обнаженных существ в пламени свечи.

Они представляют собой группу огнемитов, сотворенных из чистой энергии и живущих в огне. Изначально они жили на поверхности солнца, тысячи и тысячи огнемитов кружились в БОЛЬШОМ пекле. Без огня они превращаются в одномерные существа-тени, которые постепенно умирают, если вновь не отыщут пламя, как умирают люди без пищи. Это не беда для огнемитов, которые живут в своем родном мире, но для живущих в пламени свечи эта проблема актуальна. Их размер зависит от размера пламени, в свече они крохотные, в костре – ростом с человека. Возможно, это всего лишь слух, но говорят, огнемиты создали настолько высокоорганизованные сообщества на солнце, что мы не способны их понять. Кувыркаясь сейчас в пламени, они не кажутся мне особо умными. Они выглядят примитивными и тупыми.

Они устроили настоящую оргию в языках пламени, перекатываясь друг через друга, обмениваясь жаркими поцелуями, их огромные огненные пенисы проникают в огненные вагины. Две вещи, которые, похоже, имеют для огнемитов значение, – это еда и секс, возможно, именно поэтому их считают такими высокоразвитыми.

Джин и Нэн впадают в долгожданный сон – что может быть лучше – вместе с живыми частями тела Джина, извивающиеся в воздухе дреды шипят, как Медуза, а семья огнемитов потеет, отдаваясь еде и сексу, надеясь, что свеча не погаснет в ближайшее время.

Когда я возвращаюсь в свое тело, то вижу, что Христиан ушел из комнаты в заднюю часть кухни, чтобы пообщаться с кем-нибудь поразговорчивее. Я тащу себя в рабочую зону ресторана, где сейчас трудится Гробовщик.

Как всегда, Гроб работает за всех. Сейчас он режет овощи и помидоры, пока мы просиживаем наши задницы. Я думаю, он так старается, потому что ему просто нравится постоянно быть занятым, неважно чем. Ему нужно что-то постоянно делать, чтобы не заскучать. Я знаю, как только он остановится, его душа будет потеряна. Душевный заряд потеряет интерес к одержимой деятельности, вот как сейчас.