Африканскими дорогами - Иорданский Владимир Борисович - Страница 24

— Это движение было организовано колдунами для борьбы против своих соперников, — позднее объяснял он французской исследовательнице свое решение.

Начало моего разговора с Маландой ознаменовалось небольшим, но довольно характерным эпизодом. Приехавший со мной из Браззавиля журналист заговорил с пророком по-французски, объясняя, кто я и зачем ищу с ним встречи. Маланда в ответ резко спросил у него, почему он, сам лари, не говорит с другими лари на родном языке? Знакомый мой чрезвычайно смутился. Дальнейшая беседа шла на племенном диалекте Маланды, хотя он хорошо понимал французский и хорошо на нем изъяснялся. Лари — ветвь народа баконго.

На мои вопросы Маланда отвечал сразу, без долгих раздумий или колебаний, оставляя впечатление полной искренности.

— Что побудило вас заняться проповедничеством и исцелениями?

— Внушение бога.

— Почему вы избрали столь уединенное место для своей деятельности?

— Оно было мне указано господом.

— Покидаете ли вы временами деревню?

— Никогда.

Здесь в наш разговор вмешался один из сопровождавших Маланду учеников и пояснил, что по стране бродят десятки лжепророков. Если Маланда покинет родную деревню, его могут спутать с одним из этих шарлатанов.

— Есть ли у вас ученики и последователи? — продолжал я задавать вопросы.

— Есть.

— Есть ли у вас семья?

— Да, у меня двое детей.

Маланда говорил спокойно, без малейшего раздражения. Было очевидно, что он слепо верит сам и в божественное внушение и в свою избранность. Конечно, эта убежденность не могла не привлекать к нему верующих. К тому же его проповедь, как я вскоре убедился, выполняла важную социальную функцию.

В середине разговора нас прервали. Кто-то из верующих хотел видеть «пророка». Но прежде чем он нас оставил, я задал еще один вопрос:

— Чего вы хотите достичь своей проповедью?

Ответ был лаконичен:

— Освободить людей от зла.

И снова в беседу вмешался один из учеников Маланды. Он начал рассказывать, что в прежние времена страх молодежи перед колдунами, перед ворожбой был так велик, что она бежала из деревень, пряталась от колдунов в городах. Маланда освобождает людей от этого страха. Люди приходят к нему со всей страны, и Маланда защищает их от зла. Он их и излечивает, если они больны. Ведь болезнь порождена злом, за которым скрываются колдуны.

«Независимо от того, в каком направлении действует ворожба, она всегда остается способом закрепления статус-кво, методом выражения традиционного неравенства и средством противодействия возникновению новых неравенств», — писал в своей работе «Обычай и преступление в первобытном обществе» выдающийся английский антрополог Бронислав Малиновский. Мне пришли на память эти слова, когда я слушал объяснения ученика Виктора Маланды.

Во время поездки по стране я видел, что конголезское общество переживает период бурной ломки традиционного жизненного уклада, традиционных отношений. Видимо, в этой обстановке консервативные, стремящиеся сохранить былые порядки группы использовали древние верования в магию, в силу колдуна, ворожеи для того, чтобы не допустить перехода власти из их рук в руки молодого поколения, которое восставало против авторитета стариков, против общинной кабалы, душившей личную предприимчивость и инициативу. В этой своеобразной атмосфере проповедь Маланды вырывала почву из-под ног традиционалистских элементов. Колдун, этот носитель древней религиозной идеологии, утрачивал свое влияние.

Пока Маланда был занят, я в сопровождении его ученика побывал в сараях, где на деревянных помостах были свалены фетиши, принесенные сюда ищущими исцеления верующими. Здесь были шкурки мелких хищных животных. Мне объяснили, что с их помощью колдуны превращают спящего человека в соответствующего зверя, и тот опустошает курятник соседа. Лежали кучки могильной земли. По словам моего сопровождающего, она служит для того, чтобы вызывать души предков. На одном из помостов я видел ритуальные ножи самой причудливой формы — в виде птицы, почти полного круга с острием в середине, похожие на полумесяц. Мне заметили, что, отдавая этот нож, вождь отказывался от своей мистической силы. Фетишами были браслеты из мелких бус, с помощью которых женщины охраняли себя во время беременности от сглаза. Я видел коробочки из коры, содержащие охру или мел, растертые в порошок. В одной корзине лежали камни. Как мне сказали, они принесены из области Куилу, где нет ни мела, ни охры. В небольшом ящичке я обнаружил десяток мелких деревянных фигурок, которые назывались «муджири» — «лихорадка». Они защищали от малярии. Много собрано в этих сараях и различных народных музыкальных инструментов.

Как видно, фетишем мог быть буквально любой предмет. Но что же придавало им зловещую или, напротив, спасительную силу в глазах крестьян?

Исследования местных религий показали, что через фетиши проявлялось влияние предков. Первоначально они служили главным образом для защиты от болезней, несчастий, но опытный колдун с помощью специальных снадобий мог наделить фетиш и способностью причинять людям зло. Вера в фетиши, выраставшая из культа предков, сосуществовала с верой в колдуна, в чародея. Если вспомнить их консервативную социальную роль, то не удивительно, что в крестьянстве тяга к перестройке жизненного уклада, общественных отношений сопровождалась стремлением избавиться от их магических влияний, тормозивших обновление деревни.

— Та (отец) Маланда требует от верующих, чтобы они отдавали ему фетиши, — говорил мне его ученик. — Он берет на себя и защиту от колдунов и исцеление — все, что верующий ждал от фетиша.

Перед отъездом я снова встретился с та Маландой и спросил его, знал ли он лично Андрэ Мацуа (Матова), который еще в 30-е годы возглавил первую политическую организацию баконго правобережного Конго, был брошен колониальными властями в тюрьму, где и умер в 1942 году якобы от амебной дизентерии. Мне было известно, что в Народной Республике Конго уже давно возникли секты, сторонники которых обожествили Мацуа. Да и здесь, в Канкате, рядом с церковью я видел небольшую часовенку, где на цементном столбе была помещена керамическая скульптурная группа — сидящий на престоле Иисус Христос, справа и слева от него — Андрэ Мацуа и Симон Кимбангу, проповедник, действовавший в 20-е годы среди баконго левобережного Конго и умерший в изгнании, а перед ними коленопреклоненный, с молитвенно сложенными руками та Маланда.

На мой вопрос та Маланда ответил, что был слишком молод в те годы, когда жил Мацуа, но слышал о его деяниях от родителей. В его глазах и Мацуа и Кимбангу — апостолы Христа в Африке.

Была уже поздняя ночь, когда мы выехали из Канкаты в обратную дорогу. Раздумывая над увиденным и услышанным, я спрашивал себя, в какой мере религиозные движения, вроде движения Виктора Маланды, питаются атмосферой социального переворота и национального подъема, царящей в этом районе Африки. Мне вспоминалось, что проповеди Симона Кимбангу имели в свое время большой успех по тем же причинам, что и нынешняя деятельность та Маланды, а именно они освобождали крестьянина от страха перед магией, перед колдунами, стоящими на страже архаичных общественных порядков. И второе — учение Кимбангу укрепляло чувство национального достоинства среди правобережных баконго. Не случаен тот факт, что колониальные власти обрушили град репрессий на религиозное по своей форме движение кимбангистов.

Почему Маланда представлял себя продолжателем дела двух патриотов баконго? Почему он предпринял попытку объединить течения мацуанистов, влиятельных среди баконго Народной Республики Конго, и кимбангистов, многочисленных главным образом в Заире? Думается, что в основе этой попытки лежала не только религиозная идея, но также понимание общности национальных судеб всех племенных ветвей баконго. По этой причине учение та Маланды находило среди его родного народа особенно глубокий отклик.

Невольно задумывался я и над той легкостью, с которой в сознании местного крестьянства реальная историческая личность вдруг обретала качества, которые превращали ее чуть ли не в полубога. Пример Мацуа был характерен в этом отношении. Но столь ли уж удивительна эта метаморфоза скромного таможенного чиновника в человека-бога, в смерть которого крестьяне лари отказывались верить и за которого единодушно проголосовали на выборах в парламент 1946–1947 годов? В обществе, где культ предков служит краеугольным камнем всей системы верований, в массовом сознании, вероятно, не было качественной разницы, не было непреодолимой пропасти между магическими способностями простого человека или высшего существа; было лишь различие между ступенями могущества — от слабости смертного до всесилия легендарного героя.