Штрафной удар - Мелентьев Виталий Григорьевич - Страница 5

Днем, как и обычно, передовая жила скрытно. В ближних кустарниках попискивали пичужки – ставшие на крыло весенние выводки пробовали свои голоса. Изредка глухо, лениво бухали одиночные артиллерийские выстрелы и, шелковисто шурша нагретым за день воздухом, в блеклом небе проплывали невидимые снаряды. Матюхин автоматически, на слух отмечал их калибр, прикидывая, где может стоять батарея и по какой цели она может бить.

К тому времени, как солнце стало багроветь и дневная жара сгустилась, стала тягучей и недвижимей, Матюхин добрался почти до широкой пологой лощины на правом фланге дивизии. Она шла от наших позиций в сторону противника, пересекала его оборону и растекалась широким низинным лугом.

Матюхин прилег в густой, уже одеревеневший бурьян и долго наблюдал за немецкой стороной в бинокль. Раза два там мелькали каски солдат, отбрасывающие длинные предзакатные тени. Когда он свыкся с обстановкой, то заметил хорошо замаскированные брустверы окопов.

Каковы проходы для разведчиков? Правда, можно выйти сюда ночью, но лучше бы скрытно выдвинуться вот в это время, приглядеться к местности и перед переходом линии фронта как следует послушать и понаблюдать.

Похоже, что овраг может сослужить добрую службу…

Матюхин повернулся в тыл и увидел, что над опушкой не такого уж далекого леса поднимается почему-то отдающий в оранжевость, даже в красноту, столб дыма.

«Странно. Его же не было… И почему он такой… рыжий? Впрочем, отсвет закатного солнца. Идиоты какие-то! Развели костер, а фриц как саданет…»

Матюхин представил себе, как наблюдатели противника докладывают сейчас на батарею о появившемся дыме от костра и как, может быть, ужинающий командир батареи лениво думает: «Дать огонька или не давать? Поберечь снаряды?»

Если он трусоват, этот вражеский комбат, он созвонится с командиром дивизиона, а тот свяжется с… Впрочем, у немцев, как и у нас, батареи имеют свои секторы. Командир дивизиона решит и сам.

Андрею доставляло истинное наслаждение думать за чужого артиллерийского офицера, решать конкретную боевую задачу – в душе он все еще оставался артиллеристом.

Дым все тянулся и тянулся вверх, к зеленеющему в золотистых подсветах предзакатья высокому небу, тянулся ровным, неколебимым столбом: стояла сушь и тишь. Потом на фоне этого оранжевого столба неторопливо пролетели вверх, как искорки от невидимого костра, три трассирующие пули.

«Нет, в самом деле идиоты – открыли стрельбу в тылу! – выругался про себя Андрей, и чужая недисциплинированность сбила творческое настроение. Думать не то что за чужих, а даже за своих разведчиков уже не захотелось. – Надо двигать домой. А то и ужин прозеваю».

Ползком, петляя меж бурьянов, он пробрался к кустарнику, а там, где согнувшись, перебежками, а где и в рост, выбрался в не наблюдаемый противником овражек. Это ничего, что пришлось поползать. Но если место действительно окажется удобным для перехода линии фронта, то пусть наблюдатели противника так и не засекут появление одиночного человека в этом районе. Одиночка всегда подозрителен. И зарождать подозрительность у врага Андрей, естественно, не хотел.

Уже в сумерках он пришел на хутор. Повар поставил перед ним котелок с уже перепревшим ужином и заговорщически шепнул:

– Вас туточки капитан шукав…

Наскоро перекусив, Матюхин пошел к командиру роты.

Маракуша встретил его на порожке избы, поднялся навстречу и, не дав доложить о прибытии, пошел к лесу.

– Догадываешься? – не оглядываясь, спросил Маракуша у шагающего чуть сзади Матюхина.

– Почти…

– Вообще-то еще ничего не решено, но… Ох, не положено такое говорить, да уж пусть будет как будет.

Младший лейтенант отметил что-то слишком уж доброжелательный тон своего командира и насторожился.

– Приезжало начальство, интересовалось боевой подготовкой и спросило, как мы готовы к выходу в тыл. Ну, что ответишь? Постоянная боеготовность, как говорится, основа нашей деятельности. Поинтересовалось тобой персонально. Как, дескать, ты: не хромаешь ли, не простудился и веселое ли у тебя настроение. Я ответил, что все как будто в порядке, только старые разведчики тебя еще не приняли. Слишком уж быстро ты вознесся. Начальство пошутило, что вот, дескать, есть возможность доказать, что в самый раз… И еще я понял, что тобой интересовались в штабе армии. Так вот, я хочу знать, как ты на это смотришь?

По необычному, шутливому настроению капитана Матюхин понял, что командир что-то скрывает, но что именно, Андрей, конечно, не знал и не мог знать. Но он чувствовал, все происходило не так, как говорит капитан.

Оно и на самом деле происходило не так.

В роту приехал не такой уж частый в ней гость – начальник разведотделения дивизии майор Зайцев, уже стареющий, рыхловатый, но подвижный и хитрый, а иногда излишне шумный человек. В душе он не очень верил в полезность выходов дивизионных разведчиков в тыл врага, не без основания считая, что такие выходы влекут слишком большие потери, а получаемые при этом сведения, порой очень важные, сплошь и рядом оказываются бесполезными для дивизии. Они годились для армии, даже для фронта, а командир дивизии не мог сам пользоваться раскрытыми тайнами врага – для этого у него чаще всего не хватало сил. Да и власти. Решал командарм.

Зайцев считал, что подчиненная ему разведка должна работать прежде всего на полки, на дивизию. Недолюбливая майора Лебедева за то, что тот слишком часто привлекает разведчиков к работе на армейский штаб, Зайцев отстранился от роты и пропадал в полковых разведывательных взводах, организовывал неплохую разведку в батальонах и крепко дружил с артиллеристами, у которых, как известно, была своя, не подчиненная Зайцеву разведка, работающая только на артиллерию.

После ранения майора Лебедева Зайцев сразу понял, что теперь ему в сторонку не отойти. Потому, как только полковник Петров поинтересовался здоровьем младшего лейтенанта Матюхина, Зайцев сразу же примчался в роту.

Что ему придется готовить группу для заброски в тыл врага, он уже не сомневался: общая обстановка явно того требовала. То, что посылать нужно именно Матюхина, Зайцев не колебался: во-первых, он не слишком любил тех из своих подчиненных, которые почему бы то ни было выдвигались без его помощи. А Матюхин выдвинулся именно таким образом. А раз так, значит, следует проверить его еще раз. Во-вторых, прошлая операция вывела из строя многих опытных офицеров, и Матюхин, пожалуй, мог «потянуть».

Но Зайцев не учел характера Маракуши. Как только он намекнул капитану, что предстоит операция, Маракуша брякнул:

– Группу поведу я.

Зайцев поморщился – только этого недоставало… В принципе, конечно, Маракуша поведет группу не хуже, а скорее лучше других: офицер он волевой, грамотный и опытный. Но в этом случае вся работа по подготовке группы и, главное, по дальнейшему слежению за ней, вся ответственность падала на Зайцева. Нет, он не боялся этой ответственности, не боялся любой, самой опасной работы: раз уж ты попал в разведку, этого не избежишь.

Майор смотрел дальше Маракуши. Фактически его подчиненные будут работать на армейскую разведку. А ему важно обеспечить разведданными командира дивизии. Разделиться надвое майор, конечно, не мог. В случае же, если в тыл врага уйдет Матюхин или какой-нибудь другой командир взвода, Маракуша останется на месте и, значит, и подготовку, и последующее слежение можно будет переложить на него, а самому заняться главным – полковой разведкой, наблюдением, поисками, подслушиванием, всем тем, что майор Зайцев почитал основным в своей деятельности.

– Знаешь, Маракуша, не спеши. На твой век войны хватит, – миролюбиво сказал майор.

– Мне надоело сидеть, когда…

– Перестань! – перебил его майор. – Майор Лебедев ранен, и, как ты понимаешь, группой придется заниматься мне. А я тебе запрещаю об этом думать… пока. Рота на две трети разбавлена пополнением – подготовь его как следует, а потом уж и думай. – Все, что сказал Зайцев, не вызывало сомнения, но именно тут, чтобы окончательно добить капитана, майор и схитрил: – Кроме того, полковник Петров прямо назвал мне Матюхина. Ему, видишь ли, там, – Зайцев показал пальцем в потолок избы, – верят. Разумеешь?