Штрафной удар - Мелентьев Виталий Григорьевич - Страница 17

Вот только после этого разведчики и увидели собственные следы – почти прямую, только изредка искривляющуюся тропку.

– Ведь хорошо, если у фрицев дураки. Могут и не заметить, а умный да опытный лесовик враз засечет.

– Откуда у них… лесовики? – усмехнулся Сутоцкий.

– Не говори. У них финны есть. У этих глаз точный. Я с ними в дуэли играл. Знаю ихнюю силу. Не финны бы – и в разведку не попал.

– Что, испугался? Думал, у нас легче? – пошутил Николай.

Грудинин внимательно осмотрел его скуластое, угловатое лицо.

– Нет. Я к вам после госпиталя пришел. А в госпиталь меня финн отправил.

– Ладно, Сутоцкий, – оборвал Николая Матюхин. – Дело серьезней, чем ты думаешь…

– Об этом раньше думать следовало! – разозлился Сутоцкий. – А сейчас думать поздно.

Что-то вызывающе-обиженное проступило и в тоне Сутоцкого, и во всем ею облике. То, что раньше только изредка прорывалось в нем и что Андрей принимал за попытку Николая установить более короткие отношения с ним, сейчас вдруг обернулось иной стороной. Похоже, Сутоцкий завидует Андрею. Завидует и не доверяет.

Можно было вспылить и оборвать старшину, но делать это в самом начале их нелегкого пути Андрей не мог, да и догадка есть всего лишь догадка. Поэтому он обратился к Грудинину:

– Что предлагаете?

– У фрицев собачки…

– Знаю! – резко ответил Андрей: за одни сутки несколько напоминаний о собаках. – Что предлагаете?

Грудинин быстро и слегка обиженно взглянул на Андрея, но опять сдержался.

– Вот я и говорю – у фрицев собачки. Если кто увидит след и пустит по нему собак, то даже в лесу нас и завтра, а может, и через день разыщут, потому что сапоги у нас мало того, что не по-немецки воняют, но еще и полем пахнут, бурьянной пыльцой…

– Бормочет неизвестно что… – буркнул Сутоцкий.

Грудинин даже не посмотрел в его сторону.

– Значит, нужно этот запашок отбить, прикрыть его лесным.

– Как это сделать? – спросил Андрей, поглядывая на Сутоцкого.

– Способов есть много, но я сейчас советую разыскать муравейник и муравьями оттереть сапоги.

– Как это – муравьями? – опешил Андрей.

– А вот так – наловить мурашей и растереть их на сапогах. На подошвах, а крепче всего в рантах. Запах, он в рантах Держится. А то еще грибами можно натереть. Только боюсь, что собаки тонкие – сразу разберут, например, что на полянах грибов нет, а грибами пахнет. И опять смогут взять след. А муравьи везде. Лучше бы, конечно, больших найти, рыжих. Мелкие, они и лесу полезней, и запах у них не такой сильный, и, главное, они далеко от гнезда не ходят. А большие муравьи везде ползают.

– Ладно. Пошли искать муравьев. Кстати, двигаться и впредь парами на расстоянии зрительной связи.

Так они вошли в лес, приглядываясь к стволам и кочкам, пока не разыскали муравейник больших рыжих разбойников, стали ловить муравьев и, морщась от брезгливости и укусов, натерли ими сапоги.

– Вот теперь поспокойней, – мягко улыбнулся Грудинин и, кажется, впервые перестал сутулиться.

В лесу он неуловимо, но разительно изменился. Острее стали его маленькие и обычно чем-то недовольные узкие глазки. В них мелькал острый интерес и даже улыбка, словно он видел что-то ему дорогое и приятное. Походка стала легкой, скользящей и, хотя он распрямился, все-таки не стал от этого выше – на ходу он пружинил в коленях. И движения его больших узловатых рук стали точными и стремительно-легкими. Винтовку теперь он повесил на шею на удлиненном ремне и расположил ее наискосок вдоль тела, так что она не мешала ему при движении, но в случае нужды мог сразу же ее вскинуть.

– Много охотились? – спросил Андрей.

– В лесу ведь вырос, товарищ младший лейтенант.

Потом они сошлись вчетвером, проверили компасы и наметили азимуты. Теперь дорога лежала прямо к эсэсовцам.

Лес стоял тихий, словно притомленный. Хорошо пахло грибами и сухим листом. Иногда взлетали птицы, усаживались на ближние ветви и косили глазками-бусинками на разведчиков.

– Это хорошо, – покивал Грудинин. – Птица непуганая. Но вот что странно – сорок нет.

– Чего ж странного? На кухни к эсэсовцам слетелись.

– Разбираетесь… Сорока да сойка – самые проклятые птицы. Чуткие, они раньше всех заметят человека и обязательно поднимут ор. Их в нашем положении нужно побаиваться. Умному человеку сорока или сойка мно-огое расскажут.

Пообедали в зарослях на берегу ручья. Через силу доев тушенку, зарыли банки в землю, потом наполнили фляжки водой и пошли дальше, но почти сейчас же наткнулись на сороку. Она шумно взлетела, тревожно застрекотала, и тихий лес сразу откликнулся трепетом крыльев, шумом листвы.

Грудинин выпрямился, прижал двумя пальцами свой большой, уже покрытый выросшей за сутки седой щетиной кадык и издал гортанный клекот. Звук вроде бы и негромкий, но властный, пронзительный, такой, что его услышали шедшие в сторонке Сутоцкий и Шарафутдинов.

Сорока сразу же смолкла, и весь лес замер – ни шороха, ни трепета.

– Что это вы? – удивленно спросил Андрей.

– Это? – отнимая пальцы от кадыка, переспросил Грудинин. – Это сокол-тетеревятник так кричит, когда идет на добычу. Кричит он и по-другому, а вот гак, когда на добычу идет. Сороки и сойки – лесные сторожа – очень его боятся и, как услышат, забиваются в заросли. Часа по полтора молчат – знают, если появился этот разбойник, лучше носа не высовывать и не подавать голоса.

Матюхин посмотрел на Грудинина с уважением. Что ж… Кое-какие лесные университеты он сам прошел во время побега из плена. Но тонкостей лесной жизни ему, донскому казаку, в степях познать не было возможности. А Грудинин настоящий лесной житель.

Они все шли к шли перекатами – одна пара выдвигалась метров на сто вперед, замирала, в сторону выдвигалась вторая. Лес чуть поредел и стал взбираться на пологий скат высотки, под ногами зашуршала пересохшая трава. Грудинин сейчас же прошептал:

– Ногу на пятку ставьте. На пятку! Меньше шума, меньше треска.

Пошли медленней, но бесшумней. Когда вторая пара обгоняла их, Андрей услышал треск сухих ветвей и поморщился. Он догнал ребят и предупредил их.

– Все тайны какие-то… – покривился Сутоцкий. – Все наставления. Академия, да и только…

Андрей опять промолчал, но, вернувшись, спросил у Грудинина:

– Вы с Сутоцким о насадках разговаривали?

– Нет, – и передал ему весь разговор.

«Что-то нужно делать с Николаем, – подумал Андрей, – а вот что? Неужели он не понимает, что сейчас и не время, и не, место ни для самолюбий, ни для обид? – Потом, шагая, обдумывая, с грустью отметил: – А может, он считает, что как раз сейчас и время, и место показать и свою независимость, и свою обиду? Мы здесь одни. Закон – тайга, как говорится…»

И от этого на душе стало совсем плохо.

На водоразделе они постояли и прислушались. До предполагаемого расположения эсэсовских частей оставалось не так уж далеко. Следовало осмотреться и прислушаться.

Здесь, на водоразделе, тянул западный ветер, и лес тихонько шумел. Где-то далеко пропел автомобильный мотор, затих, но через несколько минут послышался вновь и опять затих. Разведчики переглянулись. Учитывая ветер, усилившуюся к вечеру влажность воздуха – в таких случаях звук распространяется дальше, – можно было предположить, что автомобиль прошел примерно в километре, а может, и поближе. Получалось, что они слишком уж приблизились к расположению вражеских частей.

Матюхин достал карту и внимательно исследовал ее. По карте выходило, что до нужного района оставалось километра два с половиной – три. Но кто же может знать точно, где расположились танкисты? Может, они уже передвинулись вперед?

В иное время Андрей обязательно посоветовался бы с Сутоцким. Но сейчас он не мог сделать этого – Николай словно сторожил каждое его движение, каждое решение. И Матюхин отдал приказ:

– Отдыхаем здесь. Спать по очереди. Смена парами, через два часа.

Он мог определить наряд и в другом варианте, чтобы отдохнуть самому: ведь ребята перед выходом отоспались и отдохнули, а он не успел. Но делать себе поблажек Андрей не хотел.