33 марта - Мелентьев Виталий Григорьевич - Страница 24

Он уже так уверился в невиновности Лены, в собственной неотразимости, что даже сам не заметил, как у него появилась сила воли, решимость и даже, кажется, способность мыслить логически. Он уже решил, что нужно одёрнуть Женьку, довольно вредного третьеклассника, который явно не умеет вести себя в приличном и солидном обществе. Но Женька наконец добился своего. Он закричал:

— Валька Башмаков тебе записочки писал! И ты ему писала! Я сам видел. Он тебе и стишки переписывал. И провожать ходил…

Вася обмер. Ну ладно — записочки, стишки там, песенки… Ну, бывает. Ну, кто не поскользнётся… Но — провожать! Да, тут всё понятно.

Всё исчезло — и сила воли, и убеждение в невиновности Лены. Осталось одно презрение к этой девчонке, которая так натурально умеет врать. Вася был горд и неприступен, и Лена, взглянув на него, поняла это. Она вдруг бросилась в дальний угол машины, закрыла лицо руками и заплакала. Ещё минуту назад Вася попытался бы её успокоить, но сейчас он отвернулся. В его глазах ещё светилось презрение. Женька понял это по-своему. Он опустил свой исцарапанные, в коричневых, подживающих рубцах колени и не очень уверенно сказал:

— Разревелась… Пусть не задаётся… Машины ей не нравятся!

Вася молчал. Он сложил руки на груди и независимо смотрел в окно. И тут только он заметил, что электронка стоит на месте, дедушка обернулся и, улыбаясь, посматривает на них. Он улыбался так хитро, так понимающе, что Васе опять показалось, что перед ним когда-то знакомый круглолицый Женька Маслов. И он невольно испугался, что тот Женька обязательно отмочит какую-нибудь шутку, после которой придётся краснеть. Поэтому Вася покраснел заранее и предупреждающе сказал:

— Ладно, Женька, брось…

Он обращался к дедушке, но откликнулся маленький Женька:

— А чего бросать? Я правду сказал…

— Врёшь! Врёшь! — Лена сорвалась с места и мокрой от слез рукой залепила Женьке звонкую оплеуху. — Всё врёшь, противный мальчишка!

Прежде чем Женька смог опомниться, щека у него побагровела, нос стал розовым. А Лена, выпрыгнув из машины, убежала в дом.

Вася посмотрел ей вслед. Конечно, Валька Башмаков — неприятность, но нужно признать, что затрещину Лена залепила звонкую и умелую.

«Можно сказать, со знанием дела», — с уважением подумал Вася и вдруг опять понял, что он очень несчастный человек.

Глава двадцатая

Лунный рудник

Вечернее освещение масловской квартиры поразило Васю. Ему показалось, что в комнатах каким-то невероятным образом застряли разные кусочки дня.

В прихожей был яркий, но не резкий летний полдень, когда тонкие облака покрывают небо и оно едва голубеет. И глаза можно не щурить.

В другой комнате остался вечерний час — свет был золотистый, богатый и какой-то весомый. Кажется, что его можно набрать в руки и подержать. Обстановка словно выступила вперёд, стала красивее. Даже в углах комнаты, как при закате, переплетались багровые, синие и оранжевые тона, незаметно для глаза дополняя друг друга.

В третьей комнате стоял рассвет. Но не южный — быстрый и буйный, больше похожий на закат, а северный, летний. В нём преобладали нежно-зелёные и едва розовые тени. Свет был такой спокойный, такой радостный и добрый.

Вася заглянул в тёмный кабинет Женькиного отца и удивился ещё сильнее. В кабинете стояла настоящая, живая ночь. Было очень темно. И всё-таки в кабинете был свет — тихий и успокаивающий, как летней ночью у моря или реки, когда яркие звёзды мерцают над головой и их лучики перекрещиваются и едва заметно вздрагивают и в воздухе и на воде. И кажется, словно света нет, неоткуда ему взяться, и все таки все светится, всё живёт своей особой, таинственной жизнью.

Поражённый этой тихой необыкновенной темнотой, Вася постепенно стал понимать, что в комнатах нет ни одной лампочки, ни одного источника света. Лучилось всё — стены, потолок, вещи, карнизы, двери, рамы окон. И каждый из этих предметов светился по-своему, едва-едва отличаясь от окружающих, а все вместе образовывали этот общий необычный свет.

«Но ведь этого мало для освещения», — подумал Вася и снова пошёл по комнатам.

Оказалось, что лампы были, но они прятались в углах, за вещами, в карнизах, и незаметно лили свой необыкновенный свет.

Снова и снова переходя с вечера в полдень, а с полудня в раннее утро, Вася думал, что как было бы красиво жить в его время, если бы люди по-настоящему занялись освещением. Как красиво, сказочно красиво стало бы в комнатах и домах, на улицах и в парках…

Пока он думал об этом, возившийся возле стены Женька удовлетворённо сказал:

— Ну вот! Луна поймана!

Вася даже вздрогнул — так неожиданно было восклицание. Он подошёл к Женьке и увидел, что матовый экран в стене уже светится и слегка вздрагивает. В его глубине стояли какие-то странные машины. Поразило не то, что они двигались, а то, что они были в ясно осязаемой глубине экрана.

— Странно… Даже не как в кино, — сказал Вася.

— Ну, в кино и не такое увидишь! — беспечно ответил Женька. А Вася подумал, что отстал он здорово: полвека назад в кино можно было увидеть только то, что было давным-давно. Но то, что будет когда-нибудь, — этого он не мог бы увидеть ни за какие деньги.

Сзади неслышно подошёл дедушка, повертел круглые ручки под экраном, и пульсация исчезла. Удивительные машины словно приблизились.

— Почему кажется, что они в глубине? — спросил Вася. — Просто как живые…

— Так, видишь ли, теперь телевизоры не только цветные — они ещё и объёмные, или, как говорят, стереоскопические. В твои годы даже стереокино создать как следует не могли, а сейчас даже телевизоры стереоскопические.

Дедушка придвинул поближе кресло. Женька и Вася уселись рядом и уставились в экран.

— Перед тобой, — откашлялся дедушка, — лунный пейзаж сегодняшнего дня. Несколько десятков лет назад люди послали на Луну автоматические межпланетные самолёты. С помощью специальных приборов, в том числе и спектрографов, — это, знаешь, такие приборы, которые по свечению, или, иначе, спектру, определяют присутствие всяких элементов в каком-нибудь расплавленном или нагретом материале не только на Земле, но даже на звёздах, — так вот с помощью спектрографов они открыли…

Дедушка не успел закончить. Там, на Луне, возле домика, что стоял у машин, показался человек в прозрачной оболочке, как будто его упаковали в целлофан. Сквозь эту поблёскивающую на солнце оболочку была видна даже его одежда. В руках он держал чемоданчик и самый обыкновенный раздвижной гаечный ключ. Лунный человек шёл осторожно, выбирая место для своих сапог с необыкновенно толстой подошвой.

— Что это он так? Словно он слепой идёт? — спросил Вася.

— Чудак, у него ж сапоги на свинцовой подошве, — ответил Женька. — Как у водолазов.

— А зачем? — удивился Вася.

— Так на Луне же человек весит в шесть раз легче, чем на Земле. А сила у него остаётся прежняя. Значит, если он шагнёт, как на Земле, так он, знаешь, как подпрыгнет? А потом шлёпнется: тоже радости мало. А когда на сапогах подошвы свинцовые, он ходит почти как на Земле.

Человек обошёл домик и стал осматривать самую большую машину. Он по очереди снимал огромные кожухи, легко перекладывал их с места на место, как будто они были сделаны из бумаги. Вася сразу догадался, что лунному человеку делать это было нетрудно: ведь на Луне всё весит в шесть раз меньше, чем на Земле. Значит, алюминий наверняка, весит столько же, сколько бумага.

— Понятно… Работать ему не так уж трудно.

И Женька и дедушка посмотрели на Васю с некоторым сожалением.

— «Не так уж трудно»! — передразнил Женька. — А ты попробуй поработай возле металла в воздухонепроницаемом скафандре! Там же температуры какие? Климат, в общем… То жара, как в печи, то холод, какого на Северном полюсе нет. Скафандр то размягчается, то, наоборот, становится хрупким. Чуть заденешь за что-нибудь, порвёшь или повредишь скафандр — и пожалуйста, в безвоздушном пространстве. На Луне же воздуха нет…