Профессия: ведьма (Тетралогия) - Громыко Ольга Николаевна - Страница 32

Завороженная дивным зрелищем, я простояла на краю поляны целую вечность. Пузатый жук мягко ткнулся в мое плечо, сел, сложил крылья и замер, как магическая брошь. Я задрала голову. Рой светляков смешивался с роем звезд. Я перевела взгляд на Лёна. Жук, неподвижно сидящий у меня на плече, отражался в глазах вампира двумя золотыми точками. Мы стояли так близко, что я чувствовала запах выделанной кожи, исходивший от его потрепанной куртки. При желании он мог наклониться к моим губам и… или ниже, к шее. Да все равно! В эту прекрасную ночь я жаждала романтики, как никогда в жизни. Затаив дыхание, я чуть подалась вперед…

Лён глубоко вздохнул… и захлебнулся безудержным, непрерывным чиханием. Жук вспорхнул, радея за свое здоровье. В довершение всех бед из кустов беззастенчиво вылезло нечто большое, черное и согбенное, невнятно бормочущее себе под нос. Цветы на его пути таинственным образом исчезали.

– Нет, она нас преследует! – Возмутилась я, узнавая Келлу.

Травница, кажется, только сейчас обнаружила наше присутствие.

– Привет, малышка… Повелитель?! Вы что, следили за мной?

– Нет, мы на вас случайно наткнулись, – процедила я сквозь зубы. – Вы самая натыкаемая Травница в Догеве!

– Хорошая ночь, правда? – наивно спросила Келла, не замечая, что после встречи с ней ночь перестала быть такой уж хорошей. Уткнувшись в носовой платок, Лён воспроизвел звук, никоим образом не вязавшийся с романтическим свиданием. – А что вы здесь делаете?

– Клад ищем, – буркнула я. Позади Травницы осталась черная полоса вытоптанного папоротника с ощипанными цветами. Келла собирала только лепестки, оставляя голые стебли сиротливо засыхать среди листвы.

– Шли бы вы домой, Повелитель, – угрюмо предложила Травница, догадавшись, что ей не рады. – Промойте нос соленой водой и выпейте свой отвар, а то совсем расклеитесь. Да и вообще, нечего вам ночью по лесу шляться.

– А это… чхи… не твое дело! – На диво неприветливо отозвался Лён, выныривая из платка.

Келла гневно блеснула на него глазами. Ничего не сказала, но Лён прикусил губу.

– Воинствующая оппозиция? – Шепотом спросила я.

– Хуже. Непрошеная доброжелательница, – вызывающе громко ответил Лён.

– Дурачок, – беззлобно отозвалась Травница, продолжая обрывать хрупкие лепестки. Папоротник, конечно, не имел к ним никакого отношения – цвел особый вид заразихи, паразитирующей на корнях этого легендарного растения. Природу не переделаешь, но иногда она идет навстречу наивной человеческой вере в чудеса.

Лён надменно передернул плечами, решив не обращать внимания на инсинуации какой-то там Травницы. Новый приступ чиха согнул его пополам и заставил обняться с березой.

– Может, у тебя скоротечная чахотка? – с надеждой предположила я, зная неплохое заклинание от легочной напасти и горя желанием испытать его на вампире.

– Типун тебе на язык! – Неподдельно ужаснулась Келла. – Постучи по дереву!

Я послушно стукнула по стволу ближайшей осинки, тонкой и стройной, как черенок помела, и на голову Травнице свалилось растрепанное воронье гнездо с остатками скорлупы и перьев.

Лён сполз по березе, не в силах бороться одновременно с чиханием и смехом.

Фыркнув, как воспитанная кошка, которой надоели шалости хозяйских детей, Келла тряхнула головой, и гнездо осыпалось к ее ногам кучкой прутиков и мха.

– Я нечаянно… – растерянно промямлила я, но Травница уже скрылась во тьме. – Лён, честное слово, я же не знала!

– Верю. И знаешь, в чем самая прелесть? Я тоже. А это великолепно, а-ап-чхи-и-и!!! Все знать очень скучно, Вольха.

– Не волнуйся, я не дам тебе зачахнуть от тоски.

– Не сомневаюсь. Только уйдем отсюда поскорее, ладно? Мне что-то действительно нездоровится.

Глава 17

Первое, что я увидела утром… если час дня можно считать утром, была оседланная Ромашка, подъедавшая овес из кормушки для вяхирей, укрепленной в развилке молодого граба. Дикие голуби, вытянув лазоревые шейки, возмущенно наблюдали с конька крыши, как лошадь, задрав голову, выскребает деревянный лоток подвижной верхней губой. Приметив меня, Ромашка опустила морду и задумчиво облизнулась. Неужели вампиры все еще надеются выжить меня из Догевы? Я застыла в сенях, не решаясь переступить порог, и потому не сразу заметила вороного жеребца, обонявшего куст шиповника и время от времени предпринимавшего осторожные попытки ущипнуть соблазнительный, но уж больно колючий побег. Отливающий металлом, рослый конь был достоин королевских конюшен. Лён, державший его под уздцы, – пяти лет каторги, и это в лучшем случае, ибо где подобный бродяга мог разжиться таким красавцем, как не украв его? Эта потрепанная куртка была на Повелителе в день нашего знакомства, волосы он стянул в пучок на затылке каким-то грязным кожаным лоскутом, но, видимо, перед сном, потому что пучок успел растрепаться, и голова Лёна напоминала ячменный сноп, доступный всем ветрам; мятые, но вроде бы чистые брюки грязно-серого цвета вытянулись на коленях и обмахрились снизу, а сапоги он, скорее всего, добыл на большой дороге, сняв их с паломника, отшагавшего не одну сотню верст.

– В чем дело? – сонно спросила я. – Отправляешься за налогами или за милостыней?

Вампир жизнерадостно осклабился:

– А ты не будешь меня сопровождать?

– Куда?

– Хочу объехать приграничные поля, так сказать, проинспектировать капусту, свеклу и зеленый горошек, – сообщил Лён, вскакивая в седло. Его вчерашней хвори и след простыл.

– Эй, постой, я еще не завтракала!

– Завтракай, – покладисто согласился вампир. – А потом и я перекушу.

– Кем, позволь узнать?

– Бутербродом, который ты мне, конечно, вынесешь.

– Ладно, только не уезжай без меня! – крикнула я, метнувшись обратно в сени. Слепив два кривых, мятых и внешне несъедобных бутерброда с колбасой, я запихнула их в сумку, наскоро переоделась, пригладила волосы и, на ходу застегивая рубашку, с трудом вписалась в проем косяка. Лёна охватило безудержное веселье, потому что паломника мы грабили вместе – для верховой прогулки в деревню я подобрала самое мятое и непритязательное платье.

Волк увязался было за нами, но у фонтана отстал, постоял немного на мостовой и неспешно потрусил назад, к дому.

– Выспалась?

Я украдкой сцедила зевоту в кулак.

– Не знаю. Я еще не проснулась.

– Тогда давай прибавим ходу. Х-хей! – Поводья звонко щелкнули по лоснящейся конской шее.

Вороной жеребец с готовностью перешел в галоп. Ромашка, закусив удила и гневно прижав маленькие аккуратные ушки, вырвалась вперед на полкорпуса, но больше вороной не уступил ни пяди. Ветер засвистел в ушах, сон разлохматился и осыпался по кусочкам, смешавшись с дорожной пылью.

Мы спешились на опушке березовой рощи – огибать ее было долго, а кони храпели и вздергивали морды – в роще, по словам Лёна, обитали кикиморы. Они изумительно притворялись сучковатыми пеньками, но Ромашка сердилась, фыркала и норовила укусить меня за плечо.

На дне неглубокого овражка Лён обратил мое внимание на чашеобразную впадину, заполненную бурлящей зеленой водой с грязной пеной на поверхности – в глубине впадины пульсировал горячий источник, и от воды шел легкий гнилостный парок. Склонившись над впадиной, Лён сообщил, что имеет честь представить мне доподлинно живую воду в концентрации два к одному. Я поинтересовалась, откуда такая точность, на что Повелитель ответил, что при отстаивании на дно оседает треть грязи. Я рискнула попробовать хваленую жидкость. Одним лишь запахом она могла уберечь от загробного мира добрый десяток потенциальных доходяг, а уж на вкус… Когда я в полной мере насладилась тонким букетом протухшего болота, Лён, глазом не моргнув, серьезно добавил, что вода «живая» в буквальном смысле слова, ибо кишмя кишит мельчайшими рачками; в определенный сезон их отлавливают сачком из плотной ткани и высушенных используют как сильное мочегонное средство. Закончив речь, он премерзко расхохотался. Не раздумывая, я выбросила вперед правую руку, впилась в лодыжку насмешника и дернула что есть силы. Ослизлые края впадины поехали под ногами вампира, он взмахнул руками и крыльями, но все равно упал и изрядно нахлебался «живой воды». Теперь хохотала я, на всякий случай отбежав подальше.