Профессия: ведьма (Тетралогия) - Громыко Ольга Николаевна - Страница 27

Макияж… Лекции начинались ни свет ни заря, а поспать я любила. Тратить драгоценные минуты сна на раскрашивание одутловатого от бессонницы лица? Ну уж нет! Тем более что Учителем это не поощрялось. Единственная девушка на факультете, я обожала штаны и свободные рубашки, с восторгом принимала участие во всевозможных попойках и гулянках по случаю успешной сдачи сессии и была «своей» в компании самых отъявленных сорванцов и пакостников Школы.

На услуги цирюльника в Школе тоже не тратились. За семь лет над моей не шибко роскошной шевелюрой измывались в общей сложности двадцать три человека, чередуя неровные клоки с лишаистыми пятнами. В конце концов я приловчилась ровнять челку перед зеркалом, позволив затылку обрастать на его усмотрение. Пугаться меня перестали, но на комплименты все равно скупились.

А сегодня мне впервые захотелось стать очаровательной девушкой. Потому что только очаровательная девушка может оторвать вампира от дел государственной важности, когда ей без него скучно…

Нет, день не задался с самого утра. От недостатка впечатлений меня скоро потянуло в сон. Улицы пустовали, распахнутые окна слепо белели задернутыми занавесками. Солнце нещадно выжаривало мостовую, раскаленные камни кусались даже через кожаную подошву. Вернувшись домой и не застав хозяйки, я без зазрения совести стянула из кладовой кусок сыра и устроилась с книжкой на застеленной постели. «Кровопийцы» лишь усилили мою апатию. Уже засыпая, я локтем спихнула ее с кровати и еще успела услышать далекое ворчание откликнувшегося на стук грома.

Глава 14

Когда я проснулась, дождь еще крапал, лениво, вдумчиво, с шелестом перебирая листву. Полосы солнечного света нащупывали прорехи в тучах, расцвечивая небо радугами. Запах мокрой земли перемешался с нежным ароматом шиповника и приторностью жасмина. Выскочив на улицу, я вдохнула его полной грудью, пьянея от восторга, испытанного и переданного мне напоенным дождем лесом. Лужи еще подрагивали, мелкие капли расходились извилистыми кругами.

Улица мало-помалу оживала – не я одна прельстилась послеобеденной прогулкой на свежем воздухе. После часа наблюдений и нахального, откровенного шпионажа за влюбленными парочками я выяснила, зачем вампирам крылья! Сложенные над головой, они надежно укрывали своих владельцев от дождя, служили балансирами – поскользнувшись, человек взмахивает руками, а вампир – крыльями. А еще они помогали обнимать бескрылых девушек. Получался эдакий шалашик на четырех ногах, шевелящийся и хихикающий. С непривычки жутковатый – словно там кого-то переваривают. Пометив в свитке это ценное наблюдение, я попутно забрала меч из починки. Он выглядел значительно лучше, а резал вообще бесподобно, к тому же кузнец откопал среди невостребованных заказов подходящие ножны. Они представляли собой легкую конструкцию из кожи, дерева и серебряной инкрустации и вешались за спину вместо традиционного крепления к поясу. Так выходило гораздо удобней. Денег с меня не взяли ни медяка – мол, подарок, сувенир на память. Вооружившись, я почувствовала себя значительно увереннее и даже решилась на самостоятельную прогулку.

Попасть в рощу с помощью «эффекта черновика» оказалось не так-то просто. Два раза я доходила до указанного Лёном сарайчика и даже заглянула внутрь (увы, я ошиблась в предположениях – там вовсе не засиживались после сытного обеда, а хранился садовый инвентарь в виде кос, грабель, тачек, лопат и прочих сельхозорудий). С третьей попытки он исчез и появились дубы. Воткнув в землю меч, чтобы пометить место изгиба пространства, я подошла к гранитному валуну и вскарабкалась на него, спасаясь от мокрой травы. Роща полнилась звонким щебетом. Вспугнутые мною дрозды-рябинники по одному возвращались на землю и, пересвистываясь, целеустремленно склевывали что-то с травинок. Один из них вспорхнул на оголовье меча и звонко, восторженно защебетал. Светлое лезвие меча вспыхивало и переливалось, когда солнечные зайчики, просеянные листвой, поскальзывали на его блестящих гранях. Мне надо было подумать. Я так и эдак крутила в памяти разговор с Келлой, пробуя на зуб каждое ее слово и пытаясь найти то единственное, с червоточинкой, оставившее недоуменную оскомину. Мысль о каком-то подвохе преследовала меня с самого утра, распаленная туманными намеками Крины, но зародилась она уже давно, исподволь зрея после встречи с Келлой. Как будто Травница, сама не заметив, дала мне ключ к разгадке тайны, а я не сумела им воспользоваться, и мое подсознание, возмущенное моей же тупостью, назойливо бубнило: «Ну что же ты? Подумай хорошенько… Ведь ты что-то слышала… А теперь вспомни! Это важно!» Внутренний голос скорее мешал, чем помогал сосредоточиться. Он вырывал из памяти какие-то куски и совершенно ненужные образы: тембр Келлиного голоса, запах луговых трав, судорожные подергивания червец-травы в руках… А меня интересовали именно слова. Почему – знало только подсознание и, казалось, оно сейчас выпрыгнет и надает мне пощечин, не усидев на месте от волнения.

Солнце спряталось в безобидную на вид тучку, и сияние меча угасло. Я вспомнила картину, украшавшую кабинет Учителя. На ней был изображен добротно упакованный в латы рыцарь со шлемом набекрень. Против обыкновения, рыцарь не сражался и не махал железной перчаткой прекрасной даме, а прилежно скорбел, предаваясь сему занятию с удивительным энтузиазмом. Чистое поле великодушно предоставило бедолаге единственную на всю округу кочку, на которую тот и присел, невесть как умудрившись согнуть внешне однородный металл лат и возложив усталые руки на крестовину воткнутого в землю меча. Чуть поодаль недвусмысленно возвышался длинный свежий холмик, увенчанный косо торчащим мечом. Я решила, что покойный находился с рыцарем в хороших отношениях – по крайней мере, после смерти, – ибо ни на переднем, ни на заднем плане я не заметила самой плохонькой лопаты, из чего заключила, что рыцарь самоотверженно копал могилу ножом (чего не сделаешь ради друга!), выгребая разрыхленную землю шлемом. Как же он, бедный, упарился в своей амуниции, многажды прокляв испустившего дух побратима и братскую клятву, не дающую ему спихнуть тело в ближайший овраг! Несмотря на все усилия, могила вряд ли получилась достаточно глубокой, и друга пришлось уминать, а землю, напротив, взбивать попышнее. В заключение, смахнув пот со шлема, рыцарь торжественно взялся за рукоять обеими руками и пронзил холмик осиротевшим мечом; клинок наткнулся на какую-то твердую часть друга, соскользнул и застрял, перекосившись.

И вот теперь рыцарь отдыхает после трудов праведных, злорадно представляя муки того бедолаги, на чью долю выпадут его, рыцаря, похороны. Я поймала себя на том, что тупо, скорбно гляжу на собственный меч и бессознательно ожидаю, что из земли подле него вот-вот высунется синеватая рука с растопыренными пальцами. Ну почему я помню всякую ерунду, а серьезные вещи приходится чуть ли не с боем вырывать у подкрадывающегося склероза? Вон, вампиры, которые живут по несколько веков, все помнят. Даже мое имя каждый называет с лету, даже представляться не надо. Проклятая телепочта.

«Телепочта. Она опередила тебя на два дня».

Но чтобы принять телепочту, нужен телепат не ниже второго уровня! А Учитель говорил, что в Догеве нет магов. Но телепатия – один из разделов магии, подобных специалистов в Школе готовят на факультете Ворожей и Пифий. И спрос на них не иссякает. Один Стармин ежегодно требует себе восемьдесят процентов выпускников, а это около шестидесяти человек. В самой завалящей конторе есть телепат. Правда, тоже завалящий, но прощупать платежеспособность завернувшего в контору клиента ему по силам. Самые мощные телепаты обретаются при дворах, в разведслужбе – шпионят себе помаленьку, заставляя придворных обзаводиться амулетами и вымученно размышлять о природе да погоде. Находятся, правда, отдельные чудаки, предпочитающие плесень скитов, шуршание книг и хруст черствого хлеба на зубах общению с мыслящей частью животного мира. Но таких немного. Как правило, с детства приспособившись к сточным канавам чужих мыслей, телепаты проникаются презрением к цивилизации и любовью к ее благам, доступ к которым открывает звонкая монета. Поэтому нанимаются на службу, безропотно процеживают канавы и строчат нудные доклады государственной важности, в свободное время предаваясь вышеупомянутым презрению и наслаждению.