Профессия: ведьма (Тетралогия) - Громыко Ольга Николаевна - Страница 14

С улицы донесся восторженный ребячий визг, женская брань – очень выразительная, и сразу несколько голосов, взрослых и детских, на разные лады прокричали мое имя. Бросив зеркало на кровать, я через окно выскочила во двор.

Моя бесценная, привередливая кобылка с аппетитом жевала какую-то тряпку, не обращая ни малейшего внимания на растрепанную женщину, с руганью оспаривавшую свое право на эту чем-то дорогую ее сердцу вещь. По отдельным репликам-выкрикам я догадалась, что еще пять минут назад тряпка была парадным фартуком и, выстиранная, висела на веревке возле соседского дома. Ума не приложу, как Ромашка на него польстилась. До сих пор я не замечала за ней пылкой страсти к стираному белью. Бывшая владелица фартука заметила меня и перенесла свой праведный гнев с лошадиной головы на человеческую. Да, я плохо привязала лошадь. Да, я ее не кормила с утра. Но зачем же так ругаться?!

Увидев меня, Ромашка выплюнула фартук с таким видом, словно затеяла весь этот спектакль исключительно мне в назидание. Соседка изучила плачевный результат, швырнула фартук мне в лицо, и, не стесняясь в выражениях, сообщила, сколь невосполнимый ущерб она понесла из-за моего головотяпства. Я погладила фартук ладонью, шепча формулу, и вернула его хозяйке целым и невредимым, но для нее смириться с потерей ущерба было труднее, чем с самим ущербом. Однако, как говорится, мир не без добрых вампиров: на мою защиту встали соседи, наблюдавшие за разворотом событий. Скандалистка подобрала фартук и, все еще ворча, удалилась.

– Не обращай на нее внимания, детка, – посоветовала подошедшая Крина. – Она полукровка. Наполовину вампир, наполовину тролль. Ты же знаешь, какие они сварливые.

Да, больших охальников, чем тролли, не сыщешь. С ними могут тягаться разве что рыночные торговки из человечьего племени. И, тем не менее, тролли считаются куда менее опасными существами, чем вампиры, и по Школе тайком, под партами, из рук в руки, ходит «Краткий сборник ругательств, используемых троллями». Так вот, в том «Кратком» ругательств больше, чем в человечьем «Полном». Есть и такой. Читала. Потому как судьба часто заносит практикующих магов в такие места, обитателей которых без этих двух справочников и не поймешь…

– Отвела бы ты ее в табун, деточка, – сочувственно сказала Крина, глядя на мое огорченное лицо. – Лошадям в центре города не место.

– А где это?

– Пятая тропа на северном кресте.

Я поподробнее расспросила Крину насчет табуна. Лошади, оказывается, пасутся за пределами города, за ними следит пожилой табунщик с помощниками, и, если кому-нибудь срочно требуется лошадь, идут к нему. Впрочем, лошади городскими жителями практически не используются. Так, съездить к родственникам в деревню, перевезти что-нибудь тяжелое и тому подобное. В пределах города вампиры перемещаются пешком.

– А просто так, для души, никто не заводит лошадей?

– Заводят, конечно, и для души, и для тренировок, только это опять к табунщику. Практическим коневодством занимаются в сельском секторе – это ближе к границе. Оттуда же на лошадях доставляют продукты.

Я поблагодарила Крину, оседлала Ромашку и тряхнула поводьями, демонстративно игнорируя полутроллиху, спешившую к фонтану с двумя ведрами на расписном коромысле.

Глава 8

Сначала я заметила табун, а уж потом Ромашка чуть не раздавила копытом крутое куриное яйцо, лежавшее на салфетке вместе с луковым пером, хлебом и тряпицей с солью. Всем этим как раз собирался подзакусить табунщик, расположившийся на обед в куще высокого гривастого ковыля. Я спешилась и вежливо осведомилась, не нанесен ли яйцу непоправимый ущерб, на что табунщик расхохотался добродушным баском и объявил, что его яйца в порядке и поступают в мое полное распоряжение. Я смутилась, он развеселился еще больше. Я знала этот тип стареющих мужчин; для них самое большое удовольствие – вогнать в краску молоденькую девицу. Табунщик, как и все вампиры, был возмутительно молод, и его слова можно было бы принять за чистую монету, но я уже привыкла определять возраст догевцев по глазам, умным и наоборот. У табунщика были очень умные глаза. Я присела, взяла яйцо и тюкнула тупым концом о торчащий из травы камень.

– Вольха, правильно? – неспешно осведомился табунщик, обмакивая в соль четвертушку луковицы.

– Угу… – Я осторожно укусила яйцо. К моему облегчению, оно было без «соплей», сварено «в мешочек». – А вы?

– Рен. Просто Рен. Лошадку привела?

Я снизу вверх оглядела Ромашку.

– Да, как ни странно, это действительно лошадка. А я почему-то думала, что ослица.

Ромашка неодобрительно фыркнула и потянулась к разложенным на салфетке ломтям хлеба. Я сорвала длинную травинку с тяжелым колоском на конце и вытянула Ромашку поперек храпа. Лошадь, чихнув, отступила.

– Нельзя ли оставить ее на ваше попечение? Она у меня мошенница жуткая. Никогда не знаешь, что ей взбредет в голову. Вон фартук с утра сжевала…

– С характером, в хозяйку, – беззлобно пошутил табунщик. – Расседлывай, чего уж там. Пусть пасется вместе с табуном.

– А если она мне понадобится? Она ведь такая, захочет – дастся в руки, а не захочет – махнет хвостом, и ищи ее в чистом поле.

– Поймаем, – успокоил меня Рен. – Лошадки у нас спокойные, может, перевоспитают твою капризницу.

Табун как раз приметил новенькую. Кобылицы демонстративно фыркали, жеребцы заинтересованно рыли землю копытами. Их было штук пятьдесят – рослых, поджарых, ухоженных лошадей неизвестной мне породы: длинноногие, изящные, под блестящей шкурой комьями перекатываются мышцы. Большинство – темно-рыжие, ровного окраса, пятнистых нет ни одной, но попадаются и вороные, и светлые.

Ромашка напряглась, вздернула хвост и тоненько, жалобно заржала.

Из табуна выделился снежно-белый, широкогрудый и массивный жеребец. Подозрительно оглядевшись по сторонам, конь зарысил к нам, высоко поднимая ноги. Я быстренько расседлала Ромашку, сняла узду. По лошадиной спине прокатилась волна дрожи. Жеребец остановился в сорока локтях, недоверчиво раздувая крапчато-розовые ноздри.

– Ну иди, что ты жеманишься? – Я шлепнула Ромашку по крупу.

Неодобрительно махнув хвостом, она перебрала тонкими ногами и застыла, трепеща ресницами, как девица на выданье. Жеребец призывно заржал. Кобыла опустила голову и разок-другой щипнула плешинку белого клевера. Кавалер набрался смелости, приблизился к Ромашке вплотную и, вытянув шею, коснулся ее уха шелковистой мордой. Звонкое, сердитое ржание всколыхнуло пряный луговой воздух. Табун раскололся узким коридором, по которому промчался здоровенный, злющий вороной жеребец и, не пригасив галопа, врезался белому в бок. Взметнувшись на дыбы, жеребцы сошлись в нешуточном поединке, кусаясь, лягаясь и яростно визжа. Ромашка воодушевленно внимала, изредка подбадривая драчунов мелодичным ржанием.

Рыцарский турнир проходил с переменным успехом, но белый неожиданно струсил и, оставив в зубах у вороного клок гривы, пустился наутек.

Победитель зарысил было вдогонку, но дезертир улепетывал, как заяц, и вороной мало-помалу замедлил шаг. Постояв в раздумье, он презрительно заржал трусу вослед и вернулся к табуну, демонстративно игнорируя очаровательную причину конфликта. Сорвав еще пучок клевера, моя кокетливая кобылка неспешно побрела вслед за вороным. Жеребец замедлил шаг, и вскоре они паслись бок о бок, переглядываясь, как заговорщики.

– Жалко, – со вздохом протянула я, отводя взгляд. – И чем ей белый не понравился? Такая бы красивая пара вышла…

– Видать, не в масти дело, – развел руками табунщик.

– А чей это жеребец?

– Вороной? Повелителя.

В голубом небе над нами парил коршун. Короткохвостый и самоуверенный, он скользил на распростертых крыльях по восходящему потоку воздуха. По траве бежала размытая серая тень. Табунщик, прикрыв глаза рукой, с умеренным интересом следил за птицей.

– А вы умеете… летать? – задала я давно мучивший меня вопрос.

Боги не обделили табунщика чувством юмора.