Зеленые ворота - Мейсснер Януш - Страница 32

Мсье де Бетюн правда предупредил, что капиталы корсара, конфискованные в пользу казны, возвращены не будут. Никаких иных преград он не чинил.

Благодаря такому повороту дела пятого декабря Мартен покинул камеру в казематах крепости Ла-Рошель и оказался на свободе, без гроша за душой да ещё в долгах. Долги эти образовались из кредитов, взятых Грабинским на ремонт «Зефира», не говоря уже о расходах, которые помощник произвел из своего кармана, чтобы поскорее освободить любимого капитана.

В нынешней трудной ситуации это были крупные суммы, а характер займов настолько же выручал, насколько и обязывал Мартена, поскольку взяты были из сбережений его собственной команды. На них скинулись Томаш Поцеха, Герман Шульц, Броер Ворст и Тессари, прозванный Цирюльником, и если и не исчерпывали всего их состояния, то во всяком случае поглотили все, что у них было при себе.

Но этого все равно было мало. Слишком мало, чтобы снарядить корабль на плавание до Гданьска, поскольку Мартен теперь жаждал оказаться там как можно скорее. Вдобавок он должен был покинуть Ла-Рошель в течение четырех дней; такой срок назначил ему адмирал де Клиссон, который явно знал о его нелегком положении и заранее тешился неминуемо грозящей ему катастрофой.

Мартен за новым займом обратился прежде всего к представителю Шульца, управлявшему его филиалом в Бордо. Потратил на него два ценных дня и не получил почти ничего.

Управляющий, мсье Тиже, который фигурой напоминал высокий высохший бурьян, принял его с деланной любезностью и уважением, которыми скрывал равнодушие и презрение. Голос его был тонок и высок, словно на зубах скрипел песок.

К сожалению, он не получил от мсье Шульца никаких поручений о выделении Мартену кредита после ликвидации его счета. И не имел достаточных полномочий, чтобы подобные кредиты открывать. Но зато он знал. что мсье Шульц издавна готов был купить у Мартена его прекрасный корабль…

— Об этом не может быть и речи, — прервал Мартен.

— Ну, в таком случае… — проскрипел Тиже, разводя руками, как худое пугало. — В таком случае — неожиданно повторил он, — я мог бы вам, капитан, дать добрый совет. Разумеется, совершенно частным образом, — предостерег он, тут же потупив глаза, как скромница, которой стыд не позволяет слишком явно выказывать свои чувства. — Приватно и почти бескорыстно, то есть за небольшие комиссионные, если вы примете этот совет и воспользуетесь при этом моими услугами.

— Что это за совет? — спросил Мартен, поднимая хмурый взор, поскольку полагал, что речь идет просто о ростовщических процентах.

Мсье Тиже понизил голос и начал говорить, беспокойно косясь налево и направо, словно опасаясь, что кто-нибудь подслушает.

Прежде всего он спросил, известно ли Мартену, что некий авантюрист по имени Шамплейн готовит новую экспедицию в Северную Вест-Индию, где с согласия и при поддержке мсье Лаффемаса, генерального контролера торговли Его королевского величества, хочет основать колонию и город в устье реки Святого Лаврентия.

— Конечно, — кивнул Мартен. — Я слыхал об этом. Но собираюсь в противоположную сторону — на Балтику.

— О, одно другому не мешает! — воскликнул Тиже. — Даже наоборот. Мсье Шульц предвидел ваше мудрое решение и даже подготовил с этой целью для «Зефира» подобающие сертификаты для попутных портов в Нидерландах, Дании и Германии, даже если продажа корабля не состоится.

— Он только позабыл, что я без денег, — иронично вставил Мартен.

Тиже сочувственно склонил голову.

— Я и пытаюсь поправить дело, — проскрипел он. — Мсье Лаффемас…

— Но ни мсье Лаффемас, ни Шамплейн не интересуются Гданьском и Балтикой, — снова перебил Мартен, начиная уже терять терпение.

— Разумеется, — подтвердил Тиже. — Зато готовы снарядить любой корабль и подобающего капитана, который хотел был податься в Новый Свет.

Мартен пожал плечами.

— Повторяю вам, что я туда не собираюсь.

— Но если я правильно понял, «Зефир» навсегда покинет Францию. А я бы мог вам, капитан Мартен, помочь получить все нужное оснащение из кредитов, предназначенных генеральным контролером торговли на экспедицию Шамплейна. Если вы подпишете контракт, «Зефир» получит все, что нужно, а потом… — мсье Тиже сделал прощальный жест рукой и протяжно присвистнул. — Кто же догонит «Зефир»в открытом море, если он вдруг изменит курс и поплывет через Ла Манш?

Мартен наконец понял, на что намекает уважаемый наместник Генриха Шульца.

« — Ну вот мы и дошли до сути», — подумал он.

— Вы ошиблись, мсье Тиже, — сказал Мартен почти без гнева, скорее с отвращением. — Я корсар, а не мошенник. И не воспользуюсь вашим мудрым советом, даже если бы мне пришлось подыхать с голоду и пить одну воду. Мне и моей команде. Его королевское величество поступил со мной не слишком великодушно, но как бы там ни было, в течение двух лет дарил мне свое гостеприимство и свой флаг на море. Я не имею привычки отвечать неблагодарностью на такую благосклонность, тем более что ни мсье Шамплейн, ни Лаффемас мне ничего плохого не сделали.

Мсье Тиже видимо почувствовал себя обиженным.

— В таком случае, — начал он с надменным видом, — мне не остается ничего иного…

— Как вручить мне те самые сертификаты, заготовленные Шульцем, — сказал Мартен, вставая. — Они ещё могут пригодиться.

Тиже тоже стал. Его запавшие, неслыханно худые щеки украшал кирпичный румянец, а тощая фигура раскачивалась из стороны в сторону, как высохший стебель тростника под порывом ветра.

— Это…Это весьма странное требование, — проскрипел он. Я вовсе не намерен…

— Хватит! — рявкнул Мартен. — Хватит уверток, мсье Тиже. Не знаю, что лучше: разбить ваш череп, в котором крутятся злодейские затеи, или донести о них мсье Лаффемасу.

Красные пятна исчезли с лица управляющего, словно их остудило ледяное дуновение страха.

— Никто вам не поверит, капитан Мартен, — прошептал он. — И вы меня не поняли, — добавил уже увереннее, с трудом сглотнув слюну. — Я лишь хотел сказать, что не имею намерения отказывать вам в выдаче сертификатов, о которых позаботился для вашей милости мсье Шульц.

— Это весьма разумно с вашей стороны, — буркнул Мартен. — Чем раньше я их получу, тем лучше и для вас, и вашего здоровья.

Тиже, подстегнутый этим замечанием, извлек какой-то ящик и, покопавшись в нем, достал три формуляра, собственноручно заполненные Генрихом Шульцем прекрасным каллиграфическим почерком, после чего, отдав их Мартену, пояснил своим обычным, сухим, скрипучим голосом их непростое содержание.

«Зефир» должен был проследовать через Ла Манш, Северное море и пролив Зунд на Балтику как гданьское торговое судно. Мог взять груз вин и сукон в Бордо, или фарфора и пряностей в голландском Шевенингене, причем плата за фрахт выплачивалась капитану после погрузки товара.

Сертификаты оговаривали и такие вопросы, как свободное плавание по указанному маршруту и право укрытия в нескольких портах по пути, если понадобится.

У Мартена блеснули глаза.

— Ах, так речь идет ещё и о задатке! — воскликнул он.

— После погрузки товара, — уточнил мсье Тиже. — Сомневаюсь, что вам удастся сделать это в Бордо.

Ян выругался. Ему оставалось сорок восемь часов. Возвращение в Ла-Рошель, перегон «Зефира»в Бордо, погрузка, необходимые закупки… Нет, не успеть. Срок, назначенный адмиралом де Клиссоном, сводил на нет все усилия получить кредит или аванс. На них можно было рассчитывать только в Шевенингене. Но от Ла-Рошели до Шевенингена восемьсот миль, к которым нужно было прибавить по крайней мере ещё столько же на лавировку при более-менее благоприятных ветрах. Было безумием отправляться в такое плавание без запасов продовольствия, без запасных парусов и канатов, а также ядер, пороха, пакли, смолы и всех прочих материалов, от которых давно освободили кабельгат корабля, использовав их на ремонт недавно полученных повреждений.

Порочный круг замкнулся. И выхода Мартен не видел.

Он шел в сторону площади Квинконс, откуда отправлялся почтовый дилижанс в Рошфор. Ярость, сотрясавшая его с той минуты, когда он узнал об отъезде Марии Франчески с Шульцем, рассыпалась в прах ещё в тюремной камере, оставив после себя горечь и отвращение. Теперь она опять вспыхнула в нем, пока он не распрощался с вероломным конфидентом Генриха. То, что испытывал Ян, выйдя из его конторы, не было ни гневом, ни жаждой мести. Он чувствовал себя не только одиноким, но попросту разоренным, причудой злой судьбы лишенным всего самого дорогого на свете, и мысль эта будила в нем скорее обиду, чем боль, причем обиду не на Марию или Шульца, а на саму жизнь, на ту ловушку, в которую он дал себя поймать.