Зеленые ворота - Мейсснер Януш - Страница 23

— Я люблю тебя как брата, несносный ты сорвиголова, и пусть с меня сдерут кожу, если не отдал бы за тебя жизнь, и даже больше — если не одолжил бы тебе пару франков в случае нужды! Ценю твое благородство и более всего — твою дружбу. Но именно как друг должен сказать, что есть у тебя один недостаток: ты слишком мало думаешь о нажитом состоянии, слишком швыряешься деньгами. Деньги, Ян, тем и отличаются от ударов, наносимых врагам, и поцелуев, раздаваемым прекрасным дамам, что их следует считать!

— Этого я, к сожалению, не умею. Деньги существуют для того, чтобы их тратить, враги — чтобы их побеждать, а прекрасные дамы — чтобы их целовать, — возразил Мартен, и Каротт признал, что не может полностью опровергнуть это утверждение.

Генрих Шульц заметил однако, что если речь идет о врагах, по крайней мере врагах Франции, то в ближайшее время наносить удары будет некому.

В самом деле — король ещё в сентябре взял осадой Амьен, но это оказалось, пожалуй, последним его военным усилием. Обеим сторонам нужен был отдых после обильного кровопролития. В войнах гражданской и испанской полегла почти четвертая часть французов, а Испания по-прежнему не могла справится с Нидерландами и Англией. Генрих IV, именуемый тогда Добрым, а позднее ещё и Великим, жаждал мира.

При посредничестве папского легата Александра Медичи были проведены переговоры, которые однако неоднократно срывались по разным поводам. Истинной причиной этих трудностей были интриги английские и голландские, закулисные происки таких вождей гугенотов, как Бульон или Ля Тремоль, и наконец издание в мае 1598 года Нантского эдикта, тут же осужденного папой Клементом VIII.

Папский легат, как и некоторые высшие представители католического французского духовенства, пробовали склонить короля прислушаться к проходившим в Фонтенбло религиозным диспутам, полагая таким образом заполучить его на свою сторону. Но Генрих и не думал им поддаться.

— Бог их не слушает, — презрительно ответил он. — Я убежден, что эта болтовня утомляет его не меньше, чем меня. Наверняка его не интересует, кто исповедует ту или иную веру. ручаюсь, ваше рвение он почитает детством, а чистоту доктрины — обычным ханжеством!

Такое вольнодумное, едва ли не пренебрежительное отношение католического владыки естественно не благоприятствовало переговорам, проводимым под эгидой Рима с посланниками архикатолического монарха Филипа II, а протестантка Елизавета тоже не зевала и со своей стороны делала все, чтобы их сорвать. Ее посол грозил войной и Божьей карой за разрыв договора 1596 года, по которому Франция, Англия и Нидерланды обязывались соблюдать солидарность в отношениях с испанцами.

— Знаю, вы любите иметь Господа на своей стороне, — отвечал ему на это король. — Это единственный союзник, которому не нужно платить или давать субсидии. Но я не так богат, как он, а Ее королевское величество и не думает мне помогать. Потому я могу делать только то, на что меня хватит.

Он так и сделал: во второй день мая 1598 года между Францией и Испанией в Вервье был подписан договор, возвращавший мирные отношения тридцатилетней давности.

Это был несомненный успех Генриха IV. Независимость и целостность границ его возрождающегося государства были утверждены вопреки предсказаниям множества внутренних и внешних врагов.

Напротив, Филип II переживал ещё одну неудачу — пожалуй, последнюю в жизни. Неудачу тем более горькую, что его мечты о господстве над всей западной Европой теперь рассыпалась в прах. Имей он французскую корону, его мощь раздавила бы Англию, не говоря уже о восстановлении испанского владычества на всеми Нидерландами; он довлел бы над Австрией, в союзе с Польшей дотянулся до Швеции и решала бы судьбу всех начинаний Рима…

И корона эта казалась так близка! Филип чувствовал себя уже почти протектором Франции; рассчитывал по меньшей мере на захват львиной доли её территории при неизбежном — как он полагал — распаде королевства.

Его постигло тяжкое разочарование, а безжалостная болезнь приковала к ложу, которого он не смог покинуть до самой смерти. Его тело гнило ещё прежде, чем он испустил дух: его покрывали ужасные зловонные язвы, от которых не помогали даже святые дары. И вдобавок его мучили сомнения, выказал ли он достаточно рвения в истреблении еретиков. Правда, сжег он их немало, но ведь мог и ещё больше…Может именно это упущение стало причиной последних неудач?

Генрих Шульц прибыл в свой филиал в Бордо, призванный текущими финансовыми интересами, однако навестил Мартена в Ла-Рошели с мыслью о давних своих политических планах, которым уделял все больше внимания по мере того, как их возможная реализация все выразительнее прорисовывалась в его сознании.

Еще в 1594 году Зигмунт III короновался в Упсале на шведский трон, но не успев ещё вернуться в Польшу уже не мог быть столь уверен в прочности наследственного престола. Его дядя Карл, герцог Зюдерманский, назначенный регентом, приобретал все больше сторонников и стремился к реальной власти. Шведы справедливо считали своего католического короля, воспитанника иезуитов, орудием папы. Опасения за свободу вероисповедания наполнили подавляющее большинство народа недоверием и неприязнью к этому гордому, замкнутому в себе и фанатичному монарху, который — как утверждали — больше заботится об интересах Рима, чем о своих обоих королевствах.

Такое положение вещей все ухудшалось, и раньше или позже должно было привести к вооруженному конфликту. Король подумывал о союзе с Испанией, а посол Филипа II, Мендоза, настаивал на спешной оккупации Эльфсборга и размещении там сильного гарнизона, обещая при этом помощь своего монарха.

Но Карл Зюдерманский был достаточно дальновиден и бдителен, чтобы не дать себя застать врасплох: туда назначил он наместником одного из своих самых доверенных людей и укрепил гарнизон твердыни.

Не удалась Зигмунту и попытка заполучить мощный шведский флот, который он вызвал в Гданьск под предлогом нового путешествия в Стокгольм. Верный герцогу Зюдерманскому адмирал Шеель прислал только восемь кораблей под командованием Карлсона Гилленхельма. Две недели шведская эскадра дожидалась приезда короля, а когда стало ясно, что Зигмунт в Швецию вовсе не собирается, отправилась обратно. Карл, предвидя истинные намерения своего племянника, занял Кальмар, вытеснив оттуда его сторонников, в середине июля 1597 года велел сосредоточить флот в районе острова Борнхольм, а польскому послу Самуилу Ляскому заявил, что не пришлет в Гданьск кораблей, пока король не распустит силы, приготовленные для вооруженной интервенции. Зигмунт ещё рассчитывал на верный ему финляндский флот, остававшийся под командованием адмирала Арвида Столарма, но готовые к бою эскадры Шееля и Столпи заперли его у Аландских островов, блокируя выход из Ботнического залива.

Все эти обстоятельства благоприятствовали амбициозным планам Шульца, отношения и связи которого с одной стороны достигали двора и королевского совета, а с другой, словно скрытые пружины, действовали в гданьском сенате. Среди прочих его увлекла идея устройства собственной верфи в Эльблаге или в Пуцке — верфи, на которой можно было бы строить по крайней мере такие корабли, как «Зефир», или даже большие, наподобие голландских барков и английских фрегатов. Он понимал, что если господство на Балтике, веками удерживаемое Швецией, может перейти к Польше, военный флот Речи Посполитой должен стать постоянным, сильным и современным, а не собираться как теперь наспех при крайней необходимости. Но такие замыслы требовали долгой подготовки и больших расходов, а время поджимало. Приходилось, по крайне мере пока, использовать другие способы организации морских вооруженных сил.

Из Варшавы в поморские города, в Стржелов, Щецин, Любек, Висмар и Росток, понеслись королевские указы о прекращении морского сообщения со Швецией, об аресте шведских судов и о помощи кораблями. Гданьск с Ригой также получили приказ задерживать все суда под шведским флагом, а портовым властям предписывалось позаботиться о том, чтобы провизия и оружие не попадали морским путем к неприятелю.