Красные кресты - Мейсснер Януш - Страница 7

Являлся он внезапно, сильнейшим орудийным огнем сокрушал мачты и реи больших, неповоротливых кораблей, запаливал пожары в их высоких надстройках и ловким маневром избегал ответных залпов, уступая место одному из своих фрегатов. Прежде чем испанцы успевали повторно зарядить орудия, «Торо», «Ибекс» или «Ванно» дырявили ядрами их беззащитные борта, а когда на горизонте показывались паруса других испанских кораблей, привлеченных отголосками битвы, вся флотилии стремительно удалялась, предоставляя каравеллы их невеселой судьбе.

За две недели, между двадцать третьим июня и пятым июля, Мартену удалось таким образом потопить или серьезно повредить четыре неприятельских корабля. Но все эти победоносные стычки его нисколько не удовлетворяли. Френсис Дрейк желал знать, в который из портов Фландрии направляется Великая Армада, но пока он поручил ему действовать осторожно и рассудительно, да Мартен и сам понимал, что не следует рисковать, идя на абордаж на виду у всех вражеских сил, которые в любой момент могли прийти на помощь атакованным. Однако не было иного способа добыть «языка», как как только взять пленных, и именно такой возможности четыре капитана дожидались с растущим нетерпением.

В тот день — шестого июля на рассвете — четыре корабля под командованием Мартена вышли из Портсмута и направились на юго-восток, чтобы как обычно патрулировать Ла — Манш, в надежде, что удастся перехватить какого — то неосторожного капитана, плывущего в стороне от главных сил. Однако неспокойные воды пролива казались на этот раз пустыми и безлюдными, по крайней мере поблизости от берегов острова Уайт и графства Сассекс. Только около десяти, когда «Зефир», а за ним и «Торо», »Ибекс»и «Ванно» переложили реи на противоположный галс примерно на полпути между Портсмутом и Дьеппом, Перси Славн, сидевший на марсе гротмачты, крикнул, что прямо к западу видны паруса одинокого корабля.

Мартен немедленно взобрался на марс, а различив двухпалубную легкую каравеллу с косым латинским парусом на бизань-мачте, велел спустить и флаг, и вымпел, а потом немного принять к ветру, чтобы пересечь её курс и оказаться между ней и солнцем, которое он хотел иметь за спиной.

Такой маневр, неторопливо повторенный Бельмоном, Уайтом и Пьером Кароттом, не должен был вызвать особых подозрений испанцев, тем более что наблюдение им затрудняли слепящие лучи солнца. Как бы там ни было, Ян рассчитывал, что неприятель примет его небольшую флотилию за группировку испанских кораблей.

Так и случилось. На протяжении целого часа каравелла спокойно плыла дальше тем же курсом, а приблизившись к дрейфовавшему «Зефиру» на расстояние двух орудийных выстрелов вывесила несколько сигнальных флагов, значения которых Мартен понять не мог, не зная установленного кода. Поэтому он ответил подъемом комбинации сигналов без всякого смысла, что тоже не было понято испанским капитаном, после чего он за пару минут выполнил поворот оверштаг и, поставив все паруса, помчался навстречу каравелле.

И тут же три оставшихся корабля, до тех пор лениво двигавшихся под зарифленными парусами, разлетелись во все стороны. «Ванно» помчался на север, «Ибекс» — на северо-запад, а «Торо» — на юг.

Неожиданный переполох — как оценили сей маневр испанцы — невероятно удивил их, но удивление возросло ещё больше, когда «Зефир» открыл огонь из носового орудия и ядро взметнуло фонтан воды перед самым носом каравеллы. Сигнал этот звучал вполне недвусмысленно: приказываю остановиться!

Прежде чем там смогли принять какое-то решение, над небольшим кораблем, который, казалось, летел прямо на них, взвился черный флаг с золотой куницей. Мартен не позволил испанцам опомниться: два новых ядра из его полкартаунов прошили паруса каравеллы, сорвав верхнюю марсарею на гротмачте.

Этого хватило, чтобы заставить выполнить приказ. Только теперь испанцы сориентировались, что оказались окруженными четырьмя неприятелями, каждый из которых мог использовать против них свои орудия, не опасаясь повредить товарищам. Их поймали в ловушку так ловко, что всякая оборона казалась безнадежной, потому от неё и отказались без долгих размышлений: шкоты были потравлены и огромные полотнища парусов поехали вверх на горденях, хлопая на ветру, пока не выпустили его из своего складчатого брюха.

Мартен сам был немного удивлен столь поспешной капитуляцией. Чтобы окончательно ошеломить испанских моряков, пролетел вдоль их левого борта, развернулся на фордевинд, сразу за кормой каравеллы спустил все паруса и, теряя ход, причалил к правому борту, чтобы в мгновение ока сцепиться с ним абордажными крючьями.

На такое безумство даже он не отважился бы, имей в своем распоряжении больше времени. На борту каравеллы находилось не меньше двух сотен людей, не считая прислуги орудий, а вся команда «Зефира» не насчитывала и сотни. И вдобавок теперь, когда корабли стояли борт о борт, ни один из товарищей Мартена не мог открыть огонь по испанцам, не рискуя серьезно повредить или даже уничтожить «Зефир».

Будь испанский капитан человеком более решительным и ориентируйся он быстрее в обстановке, сам бы должен был повести свою команду в атаку на палубу врага. Но то ли тот слишком долго раздумывал, то ли ему просто недостало отваги затеять отчаянную схватку на виду приближавшихся трех других фрегатов, но когда Мартен потребовал немедленно сложить оружие и сдаться, после краткого колебания выказал скорее склонность к переговорам, чем к отчаянным действиям.

У Мартена, однако, на переговоры времени не было. В любую минуту он ожидал появления крупных сил неприятеля, и в то же время не хотел топить почти не поврежденную каравеллу, на использование которой имел свои планы. Только потому он и решился на столь большой риск и пошел на абордаж, рассчитывая ошеломить испанский экипаж.

Стоя на высокой надстройке «Зефира», Ян громовым голосом велел капитану и офицерам каравеллы перейти к нему на борт под угрозой немедленно открыть огонь — и испанцы при виде двух рядов мушкетов и аркебуз, готовых к стрельбе, окончательно перестали сопротивляться.

Вечером того же дня в пролив Солент, отделявший остров Уайт от суши, вошел фрегат «Ванно»и, бросив якорь неподалеку от флагманского корабля «Гольден Хинд», поспешно спустил небольшую гребную шлюпку, в которую спустился Пьер Каротт с тремя испанскими офицерами.

— Я привез пленных, адмирал, — крикнул он, когда шлюпка оказалась у трапа, спущенного с «Золотой лани».

Френсис Дрейк, который был занят разговором с шевалье де Вере, посланником Ее Королевского Величества, взглянул на него сверху вниз. Поначалу он возмутился было фамильярным тоном моряка и его иностранным акцентом, но присмотревшись поближе, его припомнил.

— Поднимитесь на палубу, капитан…

— Каротт, к вашим услугам, — помог ему Пьер. — Пьер Каротт, ваша светлость.

— Да, разумеется, я вас помню, — усмехнулся Дрейк. — Мы встречались несколько лет назад в Мексиканском заливе.

Пьеру польстило это замечание, высказанное в присутствии блестящего придворного, к которому он сразу почувствовал неприязнь, как и ко всем подобным франтам. Разрумянившись от удовольствия, Пьер предстал перед адмиралом и, жестом указав на трех офицеров, намеревался было в своей колоритной манере представить их, а затем описать события, сопровождавшие их пленение, когда Дрейк прервал поток его красноречия вопросом о Мартене и его флотилии.

— Мартен мне поручил доставить их сюда, — ответил Каротт. — Сам он взял курс на Кале, где — как утверждают эти трое кабальеро, — собирается вся их армада. «Ибекс», «Торо»и «Двенадцать апостолов» сопровождают «Зефир»…

— Двенадцать апостолов? — изумился шевалье де Вере, который до тех пор прислушивался к разговору с довольно ироничной гримасой.

— Да, столько их и было, не считая Иуды, — бросил через плечо Пьер и специально для адмирала пояснил, что так именуется каравелла, захваченная Мартеном.

— Что он намерен делать в Кале с этими «Двенадцатью апостолами»? — в свою очередь удивился Дрейк, позабавленный живостью его языка.