Красные кресты - Мейсснер Януш - Страница 41

Нелегко было выполнить это повеление; но чтобы оказать королеве честь, в один из соборов вызвали всех капитанов и командиров армейских частей, и Эссекс сам прочитал вслух сочинение свой покровительницы и благодетельницы, и — как утверждали некоторые её враги — заодно и любовницы.

«Всемогущий Владыка Мира, — обращалась Елизавета к Господу от имени своих воинов, — ты, который вдохновляешь нас на подвиги! Мы покорно молим тебя ниспослать нам удачу и попутные ветры во время плавания; даровать нам победу, которая преумножит славу твою и укрепит безопасность Англии, причем ценой наименьшей английской крови. Даруй же нашим мольбам, о Господи, свое благословение и благоволение. Аминь.»

— Нельзя сказать, чтобы Ее Королевское Величество слишком уж склонялась перед Творцом, — заметил Бельмон Мартену, когда они покинули собор и вместе с Пьером Кароттом и Хагстоуном отправились в таверну в Ист — Стоунхаус. — Ее письмо господу Богу звучит как вежливая дипломатическая нота одного владыки другому: немного лести, много уверенности в себе и несколько просьб с обещанием умножить славу Господню в зависимости от их исполнения. Но если у Бога есть чувство юмора, это должно произвести хорошее впечатление: по крайней мере коротко и совсем не нудно. Воображаю, как Провидение должно быть утомлено непрестанными молитвами испанцев.

Хагстоун исподлобья покосился на него. Не всегда он понимал, что Бельмон имеет в виду, но подозревал, что его слова отдают святотатством. Это раздражало его и наполняло сомнениями в судьбе всякого предприятия, в котором ему приходилось участвовать вместе с этим богохульником. Но он не произнес ни слова: полемика с разговорчивым шевалье превышала его возможности.

В таверне они не получили ни виски, ни пива. Пришлось очень долго ждать, пока им подали вино, кислое, как уксус, по мнению Мартена. Плимут и его окрестности иссушила жажда многих тысяч офицеров и солдат.

— Самое время, — заметил Каротт, — чтобы мы наконец оказались в Бордо. Там по крайней мере есть чем промочить горло.

— В Бордо? — удивился Хагстоун, — Но ведь мы плывем не во Францию?

Трое его товарищей переглянулись, и Пьер запоздало прикусил язык.

— Вы что — то знаете и скрываете от меня, — буркнул Хагстоун.

Прозвучало это обиженно и Мартену стало его жаль: он подумал, что Уильям немало лет был одним из вернейших его товарищей, и вот теперь дороги их разойдутся, быть может, навсегда.

От ответа его избавило замешательство, возникшее из-за двух подвыпивших шкиперов, которые затеяли ссору с хозяином по поводу недостаточно быстрого обслуживания. Этот тип, вытащенный ими из кухни и припертый к стене, выглядел растерянно. Он не защищался, слушая их упреки и угрозы с поникшей головой и отупелым взглядом. Мартен встал, чтобы заступиться за него.

— О чем речь? — спросил он.

— Мистер, — плаксиво выдавил корчмарь, — я уже не знаю, что делать, просто с ума схожу. Жена рожает, корова слегла и телится, хлеб пригорает в печи, а тут… — он беспомощно развел руками.

— Хлеб вынимай, хозяин! — закричал Каротт. — Прежде всего хлеб! Остальное само выйдет!

Все покатились со смеху, но корчмарь, пораженный дельностью совета, поспешил на кухню, предоставив Мартену успокаивать нетерпеливых гостей.

— Садитесь с нами, — пригласил их Ян. — У нас есть кувшин вина, от которого можно получить заворот кишок, но ничего другого вам тут не подадут.

Вопреки этим заверениям по прошествии нескольких минут в дверях кухни вновь показался хозяин с большим кувшином весьма многообещающей формы. Лицо его разрумянилось, на губах блуждала улыбка. Подойдя к столу, за которым теперь сидели шесть капитанов, и поклонившись вначале Мартену, а потом Каротту, он сказал:

— Джентльмены! Не знаю, как вам выразить мою благодарность за то, что со мной случилось, и что я в немалой степени приписываю щедрости вашего ума и доброте сердца. Жена родила мне сына, корова отелилась, а хлеб выпекся на славу. Выпейте, прошу вас, за здоровье и собственную удачу, не забывая также обо мне и моей увеличившейся семье.

Благодаря этому неожиданному происшествию Уильям Хагстоун не дождался разъяснений от своих приятелей и остался не посвящен в их тайну.

Строжайшая тайна скрывала цель экспедиции даже от огромного большинства её участников. О том, что предстояло атаковать Кадис, они узнали только в открытом море, сломав печати и прочитав текст приказов.

Зато испанцы были полностью захвачены врасплох: английский флот вторгся в Байя де Кадис без единого выстрела, не опереженный никакими известиями, словно чудом появившись из волн морских.

Крепостные орудия не вели огонь, поскольку комендант цитадели поначалу полагал, что это прибывает вторая часть эскорта под командованием Паскуаля Серрано, а за ней остатки Золотого флота. Когда он сориентировался, что Серрано никоим образом не мог прибыть через двадцать часов после Рамиреса, было уже поздно. Корабли миновали крепость, на их мачтах появились английские военные флаги, а с бортов загремели могучие артиллерийские залпы. Несколько пылавших брандеров вторглись между стоявшими на якорях каравеллами Второй Армады, разжигая пожары; на беззащитных берегах и причалах — на Пуэрто Реал, Санта Мария, де ля Фронтера и Сан Фернандо — высаживались небольшие десанты, чтобы обезопасить главные силы от внезапной атаки с суши, а густой прицельный огонь из картечниц как косой косил любой наспех собранный испанский отряд, который показывался поблизости.

Роберт Деверье, граф Эссекс, лично руководил штурмом города. Он бежал во главе своих солдат, пока для него не добыли коня, который впрочем тут же пал от шальной пули. Пересев на другого, окруженный несколькими всадниками из своих приближенных, он ударил на испанскую пехоту, которая не успела запереть ворота и поднять мост через ров. За ним, воодушевленные его отвагой, ринулись вперед густые шеренги лучников из Девона, пикинеров и алебардистов из Кента, йоменов и пешего мелкого дворянства, которые добровольно собрались в экспедицию из разных графств Англии.

Город, крепость и весь остров де Леон были взяты. Лишь остатки гарнизона ещё обороняли проход во внутренний порт, где укрылись прибывшие накануне из Вест — Индии галеоны с грузом серебра и золота стоимостью в восемь миллионов пистолей.

Узнав об этом от пленных, Эссекс незамедлительно послал Уолтеру Рейли приказ форсировать пролив и захватить эти сокровища.

Тут, однако, удача отвернулась от победоносных полководцев: опередил их герцог Медина — Сидония. По его приказу испанские капитаны сами подожгли свои корабли. Когда вскоре после захода солнца целая флотилия шлюпок и несколько самых маневренных английских фрегатов под парусами двинулись в сторону порта, огромное зарево поднялось над Кадисом. На глазах Рейли двенадцать галеонов пошли ко дну, а вокруг пылали торговые суда, барки, бригантины и каравеллы, тоже охваченные пожаром.

Среди жуткого гула пламени, шипения воды, кипевшей у бортов, в замешательстве, которое охватило английские корабли, которые впопыхах спускали паруса и бросали якоря, чтобы держаться подальше от огня, незаметно сумела прорваться лишь одна двухпалубная испанская каравелла. Ее капитан ловко маневрировал в тени под самым берегом, обогнул короткий каменный волнолом, пользуясь попутным бризом проскользнул под высоченными стенами крепости и направился к выходу из бухты. Он был почти уверен, что пока никто не заметил его бегства. В двух милях впереди открывалось море. Теперь у него было девять шансов из десяти, что удастся ускользнуть.

Но оглянувшись в последний раз, на фоне зарева он разглядел высокие мачты и паруса какого-то корабля. Вглядевшись получше, без всяких сомнений убедился, что корабль не испанский, и скомандовал, чтобы канониры стали наготове у пушек с тлеющими фитилями, но запретил стрелять, пока сам не даст сигнала открыть огонь. Он не знал еще, преследуют ли их, и решил убедиться в этом в подходящий момент. Отступать он не собирался. Нужно было добраться до Мадейры, чтобы предупредить Золотой флот о том, что произошло в Кадисе, а преждевременные залпы могли привлечь на его шею с полдюжины англичан из Пуэрто де Санта Мария. Только этого ему и не хватало: на борту была лишь часть экипажа, матросов едва хватало для выполнения простейших маневров, а пушкарей — для обслуживания орудий лишь по одному борту. Две другие вахты пребывали на берегу, высланные за аммуницией и продовольствием.